Матери я об этом не сказала, из опасения, что ситуация еще больше осложнится. Напротив, я так боялась, что она это заметит, что осторожно закрыла сумку. Вот поэтому разные мелочи вокруг меня и продолжали исчезать одна за другой.

– Мари – еще ребенок, – сказала мать, прежде чем закурить сигарету.

– А не знаешь, что с тем клиентом, который как-то ночью затеял скандал с проституткой? – начала уборщица, протягивая руку к куску рыбы, оставленному матерью.

Моя вилка невольно застыла посреди картофельного салата.

– Как мне рассказывала одна пожилая дама, приходившая с просьбой перекроить ей пальто, он и раньше устраивал подобные скандалы.

– Это и не удивительно. Мужчины вроде него не сдаются. Он, несомненно, хотел заставить бедную женщину делать какие-нибудь мерзости.

– Например?

– Могу сказать, но боюсь, что вы не поверите.

И обе громко расхохотались, после чего допили вино. Я опустила голову, ковыряясь вилкой в тарелке.

– У него репутация человека со странностями. Никто не знает, как он зарабатывает на жизнь, но он всегда одет с иголочки и ни с кем не здоровается.

– Так ведут себя многие извращенцы.

– Кажется, одна пожилая дама как-то встретила его в супермаркете, куда он пришел жаловаться, что купленный им хлеб оказался заплесневелым. Он был груб, настырен и вообще на себя не похож. Вид у него был ужасный, словно решался вопрос жизни и смерти, и он возмущался с такой яростью, что его сжатые кулаки дрожали. В общем, в конечном счете, довел молодую продавщицу до слез. И представьте себе, все из-за какой-то буханки хлеба.

– Неприятные клиенты встречаются повсюду.

– Кстати, вы знаете, что он живет на острове?

– Да он и в самом деле чокнутый.

– Поговаривают, что этот человек убил свою жену и теперь является сюда только для того, чтобы все позабыть. Этим и объясняется, почему он живет отшельником на этом островке.

– Что, убийца? Этого еще только не хватало!

– Да уж, действительно.

Мать выпускала дым сигареты на разворошенный стол, а уборщица обсасывала свои жирные пальцы.

Я размазываю вилкой по тарелке картофельный салат. Меня привела в ужас не столько сама мысль о том, что мой переводчик может оказаться убийцей, сколько рассуждения, которыми обменивались две собеседницы по этому поводу. Я усилием воли затолкала салат в рот и попыталась его проглотить. Картофель застрял у меня в глотке, и я чуть не задохнулась.

Иностранка по имени Ирис заинтересовала меня больше всех остальных клиентов.

Однажды нам пришел факс на английском. «Прошу забронировать мне одноместный номер с завтраком на две ночи, 17 и 18 сентября. Я приеду на такси к пяти часам вечера», – перевела я текст письма для своей матери.

Эта женщина прибыла в указанный час с чемоданом в руке. На голове у нее красовалась большая, украшенная лентой, широкополая шляпа.

– Ах, вы проделали такой долгий путь, вам надо хорошенько отдохнуть. Мы приготовили вам лучшую комнату. Пойдемте, я вас провожу.

Иностранные гости бывают у нас крайне редко, и, вопреки своему обыкновению, мать была чрезвычайно любезна.

– Я не говорю на иностранных языках, но моя дочь немного понимает, и вы можете спросить у нее, если вам что-то понадобится.

Не знаю, поняла ли женщина то, что сказала моя мать, но она приподняла свою шляпу и с доброжелательной улыбкой провела рукой по каштановым волосам. Гостья была изящной, с длинными руками и ногами и в совсем простом платье.

И в этот момент, как легкий скрип, между нами возникло чувство ощутимой неловкости. Не слишком болезненной, но ощутимой. Гостья оказалась слепой.

– Я очень довольна, что мне пришла в голову мысль поселиться в отеле, носящем мое имя. Не могли бы вы дать точное описание всего здания и показать мою комнату? Надеюсь, что не причиню вам никаких проблем. Я могу все делать сама, – сказала женщина. У нее было прекрасное произношение.

– Разумеется, – ответила я.

Когда мать похлопала меня по руке, я дала ей понять, что это важно. Облокотившись на стойку, мать смотрела на гостью снизу. Она нахмурила брови и приложила палец к виску, теперь на ее лице не осталось даже следа дружелюбной улыбки, которой она совсем недавно одарила новую клиентку. Затем мама протянула ей ключ не от лучшей комнаты, которую мы для нее приготовили, а от самой маленькой, без вида на море, без вентиляции и теплой воды.

Я подняла чемодан Ирис, за что она меня вежливо поблагодарила. Я хотела сказать гостье, чтобы она без колебаний при возникновении каких-то проблем обращалась ко мне, хотя мои познания в английском и были довольно скромные. Женщина стояла, держа шляпу в руке, и я просто взяла ее за руку, чтобы проводить к крючку на стене. Единственным украшением этой мрачной комнаты стала покачивающаяся ленточка на ее шляпке.

Я не спешила выйти из комнаты и некоторое время стояла перед шляпкой. Зрачки Ирис, цвета голубого неба, были такими же красивыми, как и лишенные глаз ее вещи.

– Почему ей не дали триста первую комнату? У нас ведь сколько угодно свободных комнат! – шумела я на мать.

– Какая ты глупая! Она же все равно незрячая! Какая ей разница, будет это комната с видом на море или нет, – отвечала мать мне вполголоса, словно хотела дать понять, что нужно соблюдать приличия, поскольку гостья хоть и не видит, но слышит.

Мисс Ирис обошла весь отель. Она пересчитала все ступени на лестницах, измерила длину коридоров числом шагов, убедилась, где находится вход в столовую. Ничто не ускользало от ее пальцев. Электрические кнопки, пыльные подоконники, дверные петли и подхваты портьер, царапины на перилах, отклеившиеся обои… Она поочередно поднимала давно забытые вещи, согревала их теплом ладони, поглаживала. Казалось, что она явилась сюда вместо богини радуги, чтобы предложить свою нежность этому месту.

Она была единственной, кто действительно полюбил отель «Ирис».

В тот день я была признательна матери за то, что она уложила мне волосы.

Переводчик предложил мне позавтракать с ним. Он заказал столик в самом шикарном ресторане города, где я раньше никогда не бывала.

Благодаря матери мне не пришлось заботиться о прическе. Честно говоря, мне хотелось, чтобы она вплела туда ленту, но я побоялась ее об этом попросить: вдруг мама начнет любопытствовать, зачем это я так выряжаюсь, если просто собираюсь навестить пожилую даму.

Я решила надеть желтое платье с маленькими цветочками. Оно выглядело несколько старомодным, но никакого другого платья для выхода в свет у меня не было. Зато сумочка у меня имелась довольно модная, хоть она и выглядела немного детской. Вот, правда, соломенная шляпка оказалась немного поблекшей.

Туфли у меня были из настоящей кожи. Их забыл кто-то из постояльцев. Адрес в регистрационной книге оказался вымышленным, и мама велела мне их «хранить». Если не считать того, что туфли немного жали мне спереди, во всем остальном они были просто безупречными.

Я осторожно открыла мамину коробку с косметикой. Там было несколько початых тюбиков губной помады. Все они казались мне слишком яркими, но я решила, что достаточно лишь слегка подкрасить губы, и взяла одну помаду на пробу. Стершийся кончик в точности соответствовал форме маминых губ. В свою очередь, я обвела свой рот снизу. От помады исходил запретный аромат, от которого сильно забилось сердце. Мне стало любопытно: испытывает ли нечто похожее наша служанка, когда крадет чужие вещи?

Я тщательно подкрасила губы. В мгновение ока они превратились в островок вульгарности на моем лице. Я попыталась торопливо стереть помаду бумажной салфеткой, но она размазалась, отчего стала выглядеть еще хуже.

Я была настороже, опасаясь, что мать может появиться в любой момент. А час моего свидания уже приближался. Я так сосредоточенно занималась накрашиванием губ, словно хотела доказать переводчику, с какой виртуозностью я могу пользоваться помадой.