Гибискусы были свежими, почти сверкающими и пышно распустившимися. Время от времени через окошко под раковиной на южной террасе проникал ветерок. Каждый раз он шевелил листы «Книги о Марии». Жара не спадала. По радио начали передавать новый концерт. Разумеется, я не знала, чья это музыка.

Подали персиковый шербет и банановый мусс. Я задавалась вопросом: что же хотел, но не успел написать мне на новом листочке племянник? Как он мог так легко общаться с человеком, который убил его тетю? Существовало много вещей, которых я не понимала.

Как только я положила мусс в рот, он начал таять и сразу проскользнул в горло.

Мне несколько раз снилось, как переводчик душит меня. И всегда у него был в руках этот шарф. Я помню во всех подробностях все потертости и пятна на нем.

Боль все нарастала, пока наконец не становилась невыносимой, и в тот момент, когда мне казалось, что осталось совсем немного, чтобы достичь морского дна, откуда-то неожиданно появлялся племянник.

«Ты знаешь, вся причина в том, что мы с ним не одной крови», – с огромной скоростью писал он на листочке бумаги. Переводчик сразу же переставал меня душить и начинал настраивать приемник в поисках музыки Шопена. Потом он обвязывал шарфом шею племянника. Хотя шарф был женский, но ему он приходился как раз впору. При этом шарф хорошо гармонировал с кулоном, но юноша его снимал… Вот такие мне снились сны.

Однажды в детстве я чуть не задохнулась. Поскольку отец тогда еще был жив, значит, это произошло в первом или втором классе.

Когда я была маленькой, мне запрещалось заходить в комнаты гостей.

«В отеле „Ирис" обитает призрак женщины, которая когда-то убила здесь любовника, а потом покончила с собой. Эта женщина-призрак не является постояльцам, которые исправно платят за номер в отеле, но нападает на непослушных детей, если те устраивают разные проказы. Острыми ногтями она разрывает им живот и поедает внутренности».

Такими историями пугала меня мать. Я не знала, кто такой «любовник», и не очень хорошо понимала выражение «покончила с собой». Я только однажды нарушила запрет. Не помню, по какой причине, но как-то утром мне страшно не хотелось идти в школу, и я притворилась, что ухожу, а сама спряталась в номере 301, откуда рассчитывала спокойно выйти в положенный час, когда закончатся уроки.

Стараясь не производить никаких звуков, я ела шоколад, заранее спрятанный в ранце, и читала комикс-манга, развалившись на кровати. Конечно, я следила, чтобы крошки от шоколада не упали на пол и не привлекли бы чье-нибудь внимание. Иногда я вскакивала, услышав, что мать говорит по телефону, но от ощущения опасности по телу пробегала приятная дрожь.

Единственное, чего я не рассчитала, так это то, что в номере 301 внезапно могут появиться клиенты. На этот день не было никаких предварительных заявок. Я это знала, потому что дед научил меня расшифровывать записи в журнале регистрации. Я была уверена, что номер 301 свободен. И вот примерно за тридцать минут до мнимого моего возвращения из школы внезапно явились постояльцы.

Я кинулась прятаться в стенной шкаф. По дороге больно ударилась локтем о журнальный столик, и мне пришлось зажать себе рот, чтобы не издать ни звука. Постояльцами оказалась супружеская пара: молодая женщина и мужчина средних лет. Дверь шкафа была закрыта неплотно, хотя мне казалось, что я закрыла ее правильно.

Не успели гости выложить свой багаж и осмотреть комнату, как начали ссориться. Женщина в чем-то обвиняла мужчину. Она повторяла разные оскорбительные слова: называла его неряхой, выпендрежником, ничтожеством. А мужчина, склонив голову, лишь щелкал языком и стучал кулаком по кровати.

И вдруг я обнаружила, что забыла свои туфли. Они аккуратно стояли сбоку возле кровати, только их носки были прикрыты покрывалом. Что делать, если гости их обнаружат? Увидев детские туфли, они удивятся и непременно сообщат об этом матери.

Внезапно у меня заболело в груди, по спине покатился холодный пот. Я почему-то не так боялась, что они могут открыть дверь шкафа, сколько беспокоилась о туфлях.

Женщина несколько раз прошла мимо моих туфель. Если бы она двигалась несколько под иным углом, то непременно наступила бы них. Я укоряла себя за неосторожность. Вот ведь балда! И зачем только я сняла эти туфли? Наверняка гости заметят, что покрывало на кровати запачкано шоколадом. Лгунья, трусиха… Это конец… Сама во всем виновата. Я уже давно это поняла. Такая уж я есть. Ни на что не годная… Я все сильнее занималась самобичеванием.

Вдруг мужчина взорвался. «Неужели он убьет эту женщину?» – подумала я. Мне внезапно вспомнились угрозы матери. В памяти всплыл образ женщины-оборотня с длинными ногтями.

Мне стало нечем дышать и показалось, что в шкафу больше не осталось воздуха. После того как женщина разберется с мужчиной, она вытащит меня из шкафа и ногтем указательного пальца крестообразно вспорет мне живот. Я чуть не закричала. И вдруг поняла, что для меня самое страшное. Пока они остаются в комнате, я не могу выйти. Позвать на ПОМОЩЬ я тоже не могу. И буду вынуждена оставаться до вечера в этом темном ящике.

Я была в таком отчаянии, что потеряла сознание. Впервые в жизни я узнала, какие страдания вызывает невозможность дышать. Однако в тот момент, когда я теряла сознание, то почувствовала себя значительно лучше. У меня возникло такое ощущение, что море засасывает мое тело. Очень похожее на то, когда переводчик душил меня шарфом.

Когда я очнулась, все обступили меня. Отец держал меня на руках, дедушка заглядывал мне в лицо, а мать, склонив голову, извинялась перед постояльцами. Они не стали поднимать шум.

Отец дал мне выпить глоток виски из фляжки, которую всегда носил в заднем кармане брюк. Это был первый и единственный раз, когда папино виски сослужило добрую службу.

Я, переводчик и его племянник отправились на пляж искупаться. Я и не знала, что переводчик умеет плавать. Я даже представить не могла, что у него есть плавки. Мы расположились под зонтиком в отдаленном уголке пляжа, заполненного людьми. На линии горизонта виднелась дымка. Стояла обычная жара, и вздымались огромные волны. В небе, гонимые ветром, парили морские птицы.

Переводчик намазал тело своего племянника кокосовым маслом. Его рука осторожно двигалась от шеи к спине, от груди к кончикам пальцев. Масло легко впитывалось в молодую кожу юноши. От него исходил сладковатый запах. Настолько сладкий, что обжигал мне грудь.

На груди у племянника висела шкатулочка, и при каждом движении переводчика она позвякивала. Когда парень был в европейской одежде, мне было трудно представить, насколько у него крепкие мускулы. Грудь у него оказалась плоской, а руки и ноги изящными. Плечи и бедра, ключицы и руки, кожа цвета песка – все без исключения было красиво и гармонично. Было странно, что у парня такая хорошая фигура, если учесть, что он питается исключительно жидкой пищей.

Руки переводчика двигались по этому телу точно так, как мои губы двигались по его ногам. Страстно, самозабвенно.

– Ну, а теперь очередь Мари, – сказал он.

– Нет, спасибо. Я не выношу запах кокосового масла.

На самом деле мне просто не хотелось, чтобы переводчик прикасался к моему телу руками, которыми только что касался тела своего племянника.

Они вдвоем вошли в воду. Я осталась под зонтиком стеречь оставленные вещи. Племянник снял свой кулон и оставил его мне на хранение, словно хотел сказать: «Храни его для меня».

Дети радостно плескались в набегавших волнах. Кто-то из них упустил надувной круг, и его унесло в открытое море. Отступая, море оставляло песок безукоризненно гладким, но он сразу же покрывался бесчисленными отпечатками ног.

Развалины крепости были наполовину скрыты под водой. Гладкая поверхность моря только в этом месте бурлила. Несколько храбрых детишек взобрались на самый верх разрушенной крепости и ныряли оттуда один за другим. Взлетали белые брызги, но звук их до меня не доносился. Как бы в подражание детям, птицы тоже ныряли в море, чтобы поймать там какую-нибудь рыбку.