— Может быть. Но зачем она тебе? Она не для таких пьянчуг, как ты.

— Слушай, Малек, не хами. Я ночь не спал, думал о ней. А ты в любви ничего не понимаешь, только во внутренних органах.

— Ладно, сжалюсь. Она здесь.

— Да ты что!

— Вот именно. Пришла в гости. Садимся за стол.

— Осень хоросо! Еду! Жди.

— А кто тебя приглашал, интересно?

Но на такой дурацкий вопрос я не отвечаю. Выхожу из будки и думаю: надо же, все одно к одному! Как замыслено, так и осуществляется. Думаю: надо бы купить цветы на Ивановы деньги, давненько не приобретал я цветы. И действительно покупаю у старухи-кореянки шесть великолепных, предположим, тюльпанов. И сразу сам себя чувствую в каком-то смысле тюльпаном, обрызганным свежей водой.

Шагать недалеко. С улицы Ленина сворачиваю на проспект Коммунистический, то есть из революционного прошлого попадаю сразу, без промежуточных периодов, в сияющее будущее. Здесь у домов этажность особая, здесь дворы почище, собаки выгуливаются породистые, а у подъездов стоят машины преимущественно японских марок. И Теодоров-сан хорошо вписывается со своими цветами в этот положительный пейзаж, не разрушает его.

Мальков, конечно, поражен:

— О! С букетом! Какой подарок! Спасибо, Теодор!

— Не прикасайся, — говорю я, — к восемнадцати рублям.

— Откуда у тебя такие бешеные суммы?

— Я писатель! — огрызаюсь. — Не знал? Писатель я!

— Извини, подзабыл. Входи, что ж.

Гинекологи, женатые на журналистках, как правило, хорошо живут, безбедно, но уюта в их домах мало. У них беспорядок, разброс вещей и книг, есть эстампы на стенах, но висят косо; их дети, если они маленькие, — безудержные и неуправляемые, а если взрослые, как у Мальковых, то их вообще не бывает дома. Не знаю, чем это объяснить.

— Ну вот, я вас нашел, — удовлетворенно говорю я, входя в комнату, где за столом в одиночестве сидит и курит вчерашняя Лиза. На ней потертые джинсы, какая-то замысловатая курточка.

— А зачем вы меня искали? — не удивляясь, бесстрастно спрашивает она.

— Ну как же! Я же должен извиниться.

— За что это?

— Вчера вы попросили проводить вас домой, я пообещал, но я не сумел.

— Вы меня с кем-то путаете.

— Не может быть! Вы же Лиза?

— Я Лиза.

— Вот видите. Вы ничуть не изменились со вчерашнего.

Тут влетает (всегда влетает, а не молоденькая уже) Жанна Малькова — не иначе, как из туалета, — со словами: — Теодорчик, милый, здравствуй! И входит следом за ней сам Мальков, несет, догадливый, «огнетушитель» и бокалы.

И вручаю Жанне три, предположим, тюльпана. Еще три я протягиваю гостье, которая с некоторым недоумением, пожав плечами, принимает их и кладет на край стола. Жанна, разумеется, целует меня в щеку (за ней не заржавеет), а практикантка ограничивается беглым «спасибо».

Мальков походя замечает, что цветы, вероятно, ворованные — бездарно так шутит. Затем он спрашивает, кто хочет причаститься. «Я!» — сразу кричит Жанна. «Мне не надо», — мягко отвергает Лиза. «Я тоже, пожалуй, не буду, — рассеянно заявляет Теодоров. И в наступившей тишине добавляет: — А, пожалуй, буду».

Жанна хохочет, жизнерадостности ей не занимать. Она требует, чтобы Лиза тоже пригубила. Есть повод. В газете «Свобода» большая статья Лизы. Безжалостный материал о бывших партаппаратчиках. «Перестаньте, пожалуйста», — смущается московская гостья и в смущении, надо полагать, выпивает вдруг пол-бокала агдама (агдама, конечно). «Вот молодец! — хвалит ее Жанна. — Лиза очень талантливая, Юра, знай. А Юра у нас тоже небесталанный», — прямолинейно наводит она между нами мосты. «Да, — соглашается Теодоров насчет себя. — Сегодня вот дал интервью японскому телевидению. Не отдал я им Курилы. То есть Ваня Медведев не отдал». — «А причем тут Иван?» — «Я говорил от его имени, Жанна».

Мальков тонко смеется и выходит из комнаты — наверняка звонить Ивану.

— А когда выйдет твоя книжка? — не терпится Жанне разрекламировать меня. — У него, Лиза, выходит новая книга.

Я кривлюсь: все-таки лобово это, Жанна, дорогая.

— А я вас читала, — вдруг звонко заявляет зеленоглазая. — Еще в школе.

— Неужели? — хмуро спрашиваю. — И что именно?

— «Сережу и Катю».

Я кривлюсь еще сильней: давняя повесть, очень давняя, первый лепет, разгон пера… Сам я воспринимаю ее как большое школьное сочинение, а гляди-ка, кто-то еще читает.

— Сочувствую вам, — говорю. И опоражниваю свой бокал.

— Почему же? Мне понравилось. А некоторые мои подруги были без ума от вашего Сергея.

«Лучше бы от автора», — думаю я. Но что-то теплое (агдам, наверно) разливается по телу от ее лестных слов… словно она меня нежно погладила, а вдобавок трепетно поцеловала. И слышу, разомлев:

— А о чем ваша новая книга?

Но Мальков, беспардонный, входя, обрывает завязь беседы. Он позвонил Ивану. Иван возмущен. Он клянется, что подаст на меня в суд, а заодно лишит дальнейшего кредитования. Иван потребовал, чтобы мне больше не наливали и вообще вытурили из дома.

— Неблагодарный он все-таки, — качаю я головой. — Эта новая книжка, Лиза, о сильной и светлой любви.

— Юра пишет только о любви! — горячо поддерживает меня личный секретарь Жанна.

— Я вам подарю книжку бесплатно, Лиза.

— Неужели? — улыбается она. (Уже улыбается.) Мне кажется, что агдам исподволь взялся за нее и понемножку перетягивает на свою сторону. В ее глазах загорелись огоньки, припухлые губы приоткрылись, она вольным жестом отбрасывает длинные светлые волосы. А я думаю: как же она провела ночь и где? Тот молодой плечистый программист… добился ли он своего? Неизвестно мне также, замужем она или нет… социальное происхождение не известно… не ясно, какие книжки читает, кроме моих… уважительно относится к сексу или пуританка… многое, словом, не поддается вычислению, много загадок она хранит.

Я хочу их разгадать, подвигаюсь ближе, сам наливаю ей вина, подношу пачку с сигаретами, чиркаю спичкой.

Она смеющимися глазами одобряет мои действия. Но и Мальков не желает оставаться в стороне — гинеколог он или кто! женщина Лиза или кто? в своем он доме или где?

— А вот, Лиза, покажу-ка я вам коллекцию минералов, — вдруг заявляет он. — Пойдемте, не пожалеете! — И позволяет себе на глазах Жанны положить свою руку на Лизину, как бы врачуя. Она порывисто встает, и Мальков уводит ее в другую комнату.

«Ну, Витя, четвертуют тебя сегодня», — жалею я друга. Ибо Жанна такая. Она абсолютно спокойно относится к кошмарной работе своего мужа, даже полагает, что множество женщин, проходящих через его руки и лишенных своей извечной тайны, это своего рода гарантия безопасности семьи. Но любое невинное ухаживание в ее присутствии… Глаза Жанны нехорошо блестят.

— Мальков! — кричит она уже через три минуты нашей болтовни о том, о сем. — Иди-ка сюда!

— Сейчас, дорогая, — тонким голосом откликается безумец. Потерял напрочь чувство самосохранения.

Но все-таки тут же возвращается, причем, ведет Лизу под руку, точно они успели в той комнате по меньшей мере обручиться.

— Есть уже никто не хочет, — жестко говорит Жанна. — Будем пить чай. Но сначала унеси посуду и помой. А вино оставь. Мы допьем.

И правда, мы втроем исправно приканчиваем большую бутылку (Лиза Семенова не отказывается), пока Мальков очень задумчиво носит на кухню посуду и гремит ею там. Дальше — чай. Дальше неинтересно. Сбивчивый разговор о газетных делах, о новых изданиях, о происках партийцев, не утерявших еще власти, о проблемах нашей свободной экономической зоны.

— Я, пожалуй, пойду, — докурив сигарету, встает Лиза. Встаю и я, мне тоже пора.

— Ты проводишь Лизу? — адресуется ко мне Жанна.

— Обязательно.

— Собственно… — начинает было гостья, но не договаривает. Мы прощаемся с Мальковыми в прихожей, благодарим за угощение. Я успеваю шепнуть другу Вите, что завтра справлюсь о его самочувствии.

Последовательности изложения — вот чего я придерживаюсь. Я, Лиза, придерживаюсь последовательности изложения. Согласись, жизнь реальная не допускает сочинительских эффектов, при которых будущие события вдруг внедряются в сегодняшние, наплывает прошлое, чтобы соединиться с настоящим… и эти три измерения, переплетаясь, как лесные тропки, создают впечатление полнокровности литературного бытия. В действительности движение всегда последовательно и единонаправленно: с востока на запад по солнечному кругу. Невозможен, Лиза, возврат назад или скачок — через календарные даты — вперед. Да и событий, будем честными, немного. Из прошлого помнится десятка два узловых эпизодов, а настоящее вполне укладывается в слова «проснулся», «пошел», «сделал», «заснул». Будущее — игра воображения. Чего уж тут мудрить! Встаешь, идешь, делаешь, засыпаешь.