— Прости, — сказала Джули, заметив озадаченность на лице своего опекуна, — ты, наверное, думал, что здесь воры.

— Уровень преступности в аду очень высок, — закивал Антракс.

— У нас есть ковш?

— Что?

— Ковш, мне нужен обычный ковш, — уже раздражаясь, повторила Джули и пнула ногой серебристую гору утвари. — Есть у нас ковш, черт подери, или нет?

Антракс открыл узкий шкафчик, висевший над плитой. Тому, что он извлек оттуда, недоставало первобытного очарования тыквенной бутыли Иисуса. Это была алюминиевая посудина с черной пластмассовой ручкой, годившаяся разве что для разливания пунша на вечеринке первокурсников. Но Джули она вполне устраивала. Она приказала Антраксу заложить лошадей и к полудню была возле пещеры. В припорошенных серной пылью джинсах и футболке Джули деловито прошагала мимо вереницы страдающих от жажды покойников. На гранитной плите лежала девчушка с белокурыми кудряшками. Иисус поднял глаза, и его сияющий, лучистый взгляд обратился к Джули.

— Я права? — спросила она, показывая свою жалкую черпалку.

— Ты ведь и сама знаешь, — тихо ответил Иисус, погладил девчушку по голове и улыбнулся.

Джули зачерпнула воду из ручья, облила ребенка и дала напиться. Девочка жадно пила воду, с восторгом поглядывая на Джули.

— Тебе рады здесь, — сказал своей сестре Сын Божий.

Вот так брат и сестра, бок о бок, день за днем, утешали страждущих. «Мы словно ухаживаем за садом, — подумалось Джули, — будто клумбу из страждущей человеческой плоти поливаем». Они разделили обязанности: Иисус обливал водой тела, Джули поила жаждущих. У него были удивительные руки, они, словно легкокрылые птицы, неустанно порхали над несчастными. Только ветер свистел в стигматах, оставленных на запястьях гвоздями палачей.

— Расскажи мне о себе, — как-то попросил он.

И Джули рассказала. Все-все. Поведала о своем удивительном зачатии, о своем храме, об эмпирическом откровении во время оргазма, о папиных сердечных приступах, о своей рубрике в «Луне», о чудесах, которые она пыталась совершать на расстоянии, о пожаре в Атлантик-Сити и внезапном бегстве Фебы из «Ока Ангела».

Когда ее рассказ подошел к концу, Иисус, раскрыв рот от изумления, смотрел на нее округлившимися, как у лемура, глазами.

— Я рад, что ты решилась погасить пожар, — наконец сказал он.

— Это было непросто. — Джули хотелось плакать. Ее душила невысказанность. Рассказ оказался таким коротким и каким-то неправдоподобным, что ли, мишурным, ей не удалось передать величия или, как сказала бы тетка Джорджина, космичности происходившего.

— И то, что ты говорила о науке… нужно иметь большое мужество, чтобы отказаться от собственных убеждений. Я просто восхищен.

— Исторически беспрецедентный подход, — вздохнула Джули, уронив в ковш слезинку.

— Эта идеология стоит того, чтобы ее проповедовать. Я бы даже поставил ее на один уровень с любовью. Но…

Иисус так проникновенно смотрел на Джули, что она не выдержала и прикрыла глаза.

— Что «но»? — спросила она разом охрипшим голосом.

Иисус на пальцах принялся загибать все «но».

— Бестолковое возвращение к жизни отца, все эти уклончивые вмешательства, бегство от толпы на пляже, отторжение больных и калек, окруживших маяк, отказ помочь страдающей от алкогольной зависимости подруге, — нас вовсе не для этого посылали на землю, Джули. Следующий!

В пещеру вошла азиатка с болезненной испариной на лице.

Волна возмущения пронзила позвоночник Джули.

— Хорошо-хорошо, но ты ведь тоже не Господь Бог. Скольких калек, прокаженных и слепых ты оставил на произвол судьбы?

— Не без сожаления.

— Но оставил?

— Конечно, святость ставит человека в щекотливое положение. Это почти как проклятие. — Опять этот пронзительный взгляд. Джули вспомнилось, как в детстве, ловя солнечный свет увеличительным стеклом, Феба поджаривала муравьев на асфальте. — Но послушай, мы не должны считать это оправданием Оклеить стены спальни всякими скорбными историями и пережидать затаившись — не выход.

Джули чувствовала себя премерзко. Жабры отчаянно пульсировали, глаза наполнились слезами.

— Какая же я была идиотка!

С Иисусом произошла внезапная перемена: только что он безжалостно обличал ее, а сейчас готов был снова утешать. Из высокомерного судьи он превратился в ангела милосердия.

— Что было, то было. — Он уложил женщину на камень, облил ее иссохшее тело прохладной влагой. — Иногда мне кажется, что и от моей жизни было мало толку.

Признание было столь неожиданным, что Джули выронила ковш из рук.

— Правда?

— Да.

— Трудно поверить.

— Прошлой ночью я перечитал Евангелия, — пояснил Джули покойный брат. Спохватившись, она наполнила ковшик и поднесла его к губам каторжницы. — Правдивыми биографиями их не назовешь. Но все же Марк довольно четко придерживается хронологии, Матфей постарался как можно точнее передать все мои речи. Правда, Иоанн вдается в чрезмерную образность да еще расставляет все по полочкам:

Добро — Зло. Влияние гностиков, надо полагать. Потом, его животный антисемитизм. Это, конечно, мелочи. Но даже в них можно усмотреть противоречие моей основной цели. — Иисус помог женщине подняться на ноги. — Я ведь хотел стать Мессией евреев, так? Изгнать римлян, восстановить трон Давидов, заставить нацию возродиться духовно. Это я и называл Царством Божьим.

— А еще Царством Небесным, — заметила Джули, снимая с женщины табличку.

— Рай на земле под присмотром благожелательной иудейской монархии. — Вынув из-за пазухи Библию, Иисус открыл ее на Евангелии от Матфея. — Как бы то ни было, я, посланник Божий, его единородный Сын, так и не сумел осуществить свой замысел. «Истинно говорю вам: все сие придет на род сей». — С тех пор не одно поколение сменилось, ведь так? — Азиатка вышла из пещеры, и Иисус приложил руку к сердцу, словно усмиряя боль. — И все же многое из того, чему учил я, мне отрадно. Следующий!

— «И кто захочет взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду», — процитировала Джули.

— Неплохо сказано.

Вошел новый посетитель, мужчина с зобом размером с мускусную дыню.

— Погоди, — Джули помогла страдальцу опуститься на камень, — ты хочешь сказать, что ничего не слышал о своей Церкви?

— О чем? — Иисус старательно лил воду на человека с зобом.

— Разве проклятые никогда не рассказывали тебе о Церкви Христовой?

— Когда они приходят ко мне, им не до разговоров. — Иисус снова раскрыл Библию. — Ты имеешь в виду вот это место в Деяниях, Иерусалимский храм? Там все еще отправляют службы?

— Нет.

— Я и не надеялся. После всего, что я затеял… Петр, Иаков, Иоанн — они надеялись, думали, что я тут же вернусь обратно и все расставлю по местам. «Конец близок», — говорил Петр. А вот Иоанн: «Итак, мы знаем, что это в последний раз». Но мертвые никогда не возвращаются, правда? Нам из ада обратной дороги нет.

— Иерусалимская церковь канула в небытие. — Джули дала бедняге напиться и сняла табличку. — Но появилась другая, не иудейская Церковь.

— «Я был послан только заблудшим овцам Израилевым», — это, по-моему, у Матфея. Как же могла появиться другая Церковь?

— Павел…

— Павел? Ах да, помнится, он проповедовал всепрощение и любовь к ближнему. Молодчина, светлая голова. — Иисус принялся листать последние страницы Библии. — Так Павел основал Церковь?

— Ты и вправду не знаешь, что произошло наверху? — Джули погрузила ковш в воду. — Не в курсе, что стал знаковой фигурой западной цивилизации?

— Я?

— Угу.

— Шутишь.

— Да христиане есть в каждом уголке земного шара.

Иисус помог страдальцу подняться и проводил его к выходу.

— Есть кто?

— Христиане. Они тебе поклоняются. Называют тебя Христом.

— Поклоняются мне? Помилуй. — Иисус приложил ко лбу холодную тыкву. — «Христос» — это ведь из греческого, так? Означает «помазанник», «царь». Следующий!