— Я хочу на свежий воздух. — Феба запечатлела у Лусиуса на губах свой сногсшибательный чувственный поцелуй, которым она одарила Джули в ее храме. — И ты тоже, Лусиус.

— Ты чуть нас не убила, Феба, — ворчал Лусиус. — У меня неделя уйдет, чтобы все отмыть. Неделя!

— Она не чуть, а убила нас, — хрипло проговорил Роджер. — А потом Джули…

Лусиус с Фебой быстренько собрали весь необходимый для оргии реквизит — шесть презервативов в упаковке, пляжное полотенце — и, выпрыгнув из «виннебаго», помчались по прибрежному песку. Вскоре апрельская ночь поглотила их. Значит, они испытывают то же, что и она. То самое эротическое возбуждение, рожденное угрозой близкой смерти и усиленное внезапным озарением. А вот Роджер на своем барном табурете кажется таким ошарашенным. Интересно, он тоже так завелся? Спрыгнув с водительского кресла, Джули подбежала к своему другу и втиснулась меж его ног. Она желанна, великолепна, она — дочь, которую божественная мать любит и о которой заботится.

Но Роджер… он ее оттолкнул!

Джули опешила.

— Дочь Бога, — хрипло проговорил он. Нервная испарина несколько подпортила его красивое, как у Иисуса, лицо. — Феба сказала…

— Ты разве не хочешь?..

— Я не могу сделать это с дочерью Бога!

Но тут она все поняла. Этот запах, который ни с чем не спутаешь! Не в силах сдерживать свое обожание, Роджер выплеснул его наружу. Все ясно. Концерт окончен. Что ж, хорошо. Прекрасно. Она еще успеет расстаться со своей девственностью. Сегодня и так незабываемый день, Бог наконец-то дала о себе знать.

Она устало поплелась в спальню, подобрала лифчик и мокасины и прошла обратно сквозь фимиам восхвалений.

— Я допускал, что вернусь в лоно церкви, — задыхаясь, бормотал Роджер. По его щекам катились слезы откровения. — Но не думал, что это произойдет вот так… — Его благоговейные излияния оплетали Джули, словно скользкие змеи, сжимали горло, гнали прочь из фургона на еще не остывший песок, к благодатному ветру, к звездам. — Восхитительная Дева Церковь…

Джули спрыгнула на песок и принялась приводить себя в порядок. Надела лифчик, блузку, мокасины.

Ночь была прохладной и безлунной. Древесные лягушки заливались, словно орава мальчишек, дружно звенящих велосипедными звонками. Джули весело побежала к морю, к пенистой кромке. Как вдруг:

— Здравствуй, детка.

— Что?..

— Здравствуй, говорю.

Сладкий запах свежих апельсинов коснулся ноздрей Джули, и внезапно она снова почувствовала себя десятилетней девочкой, случайно наткнувшейся на странного незнакомца в отеле «Довиль».

— Мистер Вайверн, что сейчас было! Представляете, Бог спас меня!

Из дрожавшего на ветру ивняка шагнул друг мамы. В руке он держал керосиновый фонарь. В его рассеянном свете темнел силуэт шхуны, покачивавшейся на рейде недалеко от острова.

— Так ты меня не забыла? — заговорил он, чеканя каждое слово. — Похвально. — С узких острых плеч свисал темный сюртук. Пламя фонаря бросало на глаза красноватые блики и золотило бороду. — Бог? — Он хрюкнул, как страдающий одышкой боров. — Ты говоришь — Бог? Прости, Джули, но он не имеет к этому ни малейшего отношения. Это я спас тебя.

— Вы? — У Джули внезапно пересохло в горле. Колени подкосились, внутри все перевернулось. — Да нет же, это Бог, моя мама!

— Это был я, прости.

— Нет! — Джули рухнула на песок. Пережитое разочарование было не сравнимо ни с чем. Она рыдала, как в тот вечер, когда папа влепил ей пощечину за то, что она оживила краба. — Не-ет!

— Не мог же я допустить, чтобы ты провела лучшие годы жизни на дне соленого болота в ожидании, ты знаешь кого. Это было бы так нелепо.

— Вы лжете, это был Бог!

— Ничего подобного. — Взяв Джули за руку, Вайверн поднял ее и, ласково смахнув слезу со щеки девушки, повел к небольшому островку осоки.

Вот так, раздавить ее, уничтожить. Ошибки быть не могло. Она ничуть не сомневалась, что для Дьявола Джули Кац значит больше, чем для собственной матери. Джули сердито топтала песок, словно вся планета была одним огромным отвратительным насекомым, которое необходимо раздавить.

— Вы ведь Дьявол, да?

Вайверн коротко кивнул, словно представляясь.

— Благодаря моим усилиям Атлантик-Сити навсегда лишился милости Божьей.

— Вы же сказали, что вы друг мамы.

— «И был день, когда сыны Божьи предстали перед Господом, — процитировал он, — и Сатана также был среди них». Это было золотое время. Увы, оно безвозвратно ушло.

Джули шмыгнула носом.

— Я старалась быть хорошей, я бывала плохой — хоть бы что. Как мне привлечь ее внимание? Принести в жертву козленка?

— Возможно, тебе следовало бы стать основоположницей новой религии. Нести в массы новое представление о Боге.

— Как же я могу нести в массы представление о Боге, если у меня самой его нет?

— Подключи воображение, все так делают.

Джули сняла левый мокасин и вытряхнула из него песок.

— Скажите честно, мистер Вайверн, Бог ведь и с вами не говорил? Исцеление этого мальчишки, Тимоти, это ведь была ваша идея?

— Правда, правда, — признался Дьявол.

— Вы лгун!

— Я — Дьявол. Меня еще и не так называли. — Вайверн откинул полу сюртука и достал свой серебряный портсигар. — Никому мы не нужны, да, детка? Два заблудших ловца душ, два неудачливых экспериментатора…

— А зачем вам было нужно исцеление Тимоти? Вайверн откинул крышку портсигара и поднес его к заплаканным глазам Джули.

— Добродетель представляет для меня серьезный интерес. Мне было любопытно узнать, что произойдет дальше. Смотри…

И Джули разглядела в зеркальце смутную фигуру человека, стоявшего на церковной кафедре и проповедовавшего многочисленному приходу.

— Это отец Тимоти. Тебе бы он не понравился, настоящий фанатик, путает с Провидением всплески больного воображения. — Священник ходил взад-вперед по проходу, показывая своей пастве нечто вроде пурпурной женской рубашки. — Долгие годы он боялся, что все видения могут оказаться его собственной выдумкой, но когда сын прозрел, он воспринял это как знамение свыше. И теперь он, что называется, вдохновлен. Поверь мне, однажды этот человек совершит нечто ужасное.

— Насколько ужасное?

— Совершенно ужасное.

— И мое чудо…

— Вдохновило его.

— Никогда, ни за что больше не буду никого исцелять.

— Вот и умница, — ухмыльнулся Дьявол. В свете фонаря блеснули золотые зубы.

— Я буду жить нормальной жизнью. Замужество, дети, карьера — все будет как у людей.

— Ну конечно. Чего еще может желать благоразумная маленькая еврейка? Колледж уже выбрала?

— Принстон.

— Если могу чем-нибудь помочь, только скажи.

— Обойдусь.

— Без вопросов. Может, рекомендация нужна? — Вайверн захлопнул портсигар. — Ты даже ничего не хочешь спросить? Я мог бы объяснить, почему Вселенная состоит из материи, а не из антиматерии. Или почему электрон несет свой заряд. Мог бы объяснить…

— Да, есть, пожалуй, один вопрос.

— Давай.

— Моя мама…

Вайверн слегка прикрыл веко, и пламя фонаря потускнело.

И сам он сделался каким-то прозрачным.

— Так или иначе, все упирается в нее, правда?

— Почему она так безразлична к людям? — Весенний ветерок высушил слезы Джули. — Зачем все эти эпидемии и землетрясения?

Последний поворот ключа — и тело Вайверна превратилось в едва различимую туманную дымку. Погасший фонарь упал, зарывшись в песок.

— Все эти грязевые потоки, да?

— Да. Грязевые потоки.

— Знаешь, ответ довольно прост. — В сумраке ночи светились лишь два красных глаза.

— Правда? Так объясните, почему Бог допускает Зло? Теперь даже глаза исчезли, остались лишь фонарь и непроглядная ночь.

— Да потому, что власть развращает, — прозвучал бестелесный голос Вайверна. — А абсолютная власть развращает абсолютно.

Вначале твоя мама сотворила небо и землю. «Пусть вся вода, что под небесами, соберется вместе», — решила она.