— Поэтому ты в одежде?

— Да, наверное.

— Но зачем ты сюда…

— На земле стало просто невыносимо.

— Так ты пришла добровольно?

— Видишь ли, ты кое-чего обо мне не знаешь.

— И чего же?

— Я связана с космосом, Говард. Я одно из твоих квантовых отклонений.

Ее ответ заинтересовал Говарда несказанно, он хотел было что-то возразить, но обронил лишь:

— Если захочешь узнать про номерки, приходи через два дня.

Прижав табличку к губам, он горячо поцеловал ее, словно это была любимая призма Ньютона или игрушечный магнитик, некогда принадлежавший Эйнштейну.

— В одиннадцать восемнадцать?

— Раньше. На то, чтобы туда добраться, уйдет примерно час.

— Куда?

— За работу! — прикрикнул на Говарда падший ангел.

В ту же секунду его плеть взметнулась, словно язык лягушки за пролетавшей мимо стрекозой. У Говарда подкосились колени, и он упал прямо на свою тележку. Удары обрушивались один за другим, мучитель знал свое дело, мастерски сдирая кожу со спины, как когда-то тетя Джорджина сдирала обертку со своих подарков. Раскаленные крупинки искрами сыпались на свежие раны, шипела, сворачиваясь от жара, кровь.

Джули попятилась, потом резко повернула и побрела прочь. Через два дня — что это, ловушка? Похоже на то. Если она вернется, Говард наверняка попросит ее использовать связи, которые у нее здесь, по всей видимости, имеются. Он упадет на обожженные колени, сложит усеянные шрамами ладони и будет молить о временной передышке.

Джули без оглядки бежала домой. Посмотрела «Ночь в опере», раз двадцать переплыла бассейн туда и обратно. «Ты наконец-то получила возможность жить в свое удовольствие», — говорила себе Джули. В Атлантик-Сити она не могла себе этого позволить. Сейчас ей можно только позавидовать. Она отшельница, но в ее распоряжении пещера со всяческими мыслимыми и немыслимыми удобствами, а Говарду Либерману она ничего не должна.

Но через два дня она снова пришла к железной реке и увидела, как ее бывший любовник показал свою табличку главному надзирателю, демону с бледным одутловатым лицом и с АК-41 через плечо. Охваченный каким-то диким, безудержным стремлением, Говард даже не обратил внимания на Джули. Демон кивнул, и Говард тут же сорвался с места. Он мчался по сернистому шоссе, напевая песенки «Битлз», при этом «Octopuses Garden» в его интерпретации незаметно переходил в «Let It Ве».

Одному Богу известно, что сделали с Говардом эти три года на рудниках, сколько раз ломались его кости, сколько аневризм аорты он получил. Но стоило ему споткнуться и упасть, как он тут же подхватывался и бежал дальше, то спускаясь в глубокие овраги, то взбираясь на горящие холмы. Ничто не останавливало его: ни кислотный снег, ни комары величиной с птицу, ни демоны-штурмовики, которым он показывал асбестовую табличку, как священный амулет, заставлявший их расступаться и пропускать его.

— Ты по-прежнему думаешь, что у науки на все есть ответы, — спросила Джули, стараясь не отставать, — а проблема в том, что у нас нет всей полноты знаний?

— Ну конечно, — не задумываясь кивнул Говард. — Посмотри, что творится вокруг, Джули. Это же непостижимо, абсурдно. Разумеется, у нас нет знаний.

Еще бы рельсы узкоколейки — и пещера, к которой они пришли, могла показаться очередной шахтой. Но из нее струился золотистый свет, озаряя десятки обнаженных людей, ожидавших у входа. Смрад это сборище источало такой, что невозможно было дышать. Говард занял место в конце очереди, а Джули решила воспользоваться своим положением и прошла к пещере. У входа с нетерпением ожидал худенький японец, на табличке которого значилось «10.58».

— Следующий! — прозвучал изнутри мужской голос, и японец бросился в пещеру так стремительно, словно это слово было эстафетной палочкой. Джули взглянула на часы: 10.58.

На место японца встал рыжеволосый подросток с лицом, усеянным юношескими прыщами и точечными кислотными ожогами. Ровно через шестьдесят секунд японец вышел уже без таблички. Как же безмятежно и счастливо он улыбался! Она шагнула внутрь.

Обстановка в пещере была скудной: плоский гранитный камень, керосиновый фонарь, стоящий на сталагмите, и старенькое, обитое гобеленом кресло, на котором восседал чернобородый мужчина лет тридцати. По полу пещеры серебряной жилой струился прохладный искристый ручей.

— Следующий, — выкрикнул бородач, и Джули быстро нырнула в тень. На плиту упал мальчик, у которого на табличке значилось «10.59». Бородач быстро погрузил в поток тыквенную бутыль и плеснул воду на голову пленника.

— Простите.

— Да. — Водолей приложил бутыль к растрескавшимся губам мальчика.

— Меня зовут Джули Кац.

— А, та самая Джули Кац, — с издевкой протянул бородач, устремив на нее темные блестящие глаза. Точеный семитский нос, высокий лоб — довольно приятный молодой человек. Вот только эти ужасные дыры на ступнях и запястьях. — О вашем прибытии все только и говорят.

Мальчик жадно и громко хлебал воду, звуки эхом отражались от гранитных стен.

— А мне сказали, что вы в Буэнос-Айресе, — заметила Джули.

— Кто сказал? — удивился Сын Божий.

Он снял с мальчика табличку и отбросил ее в глубь пещеры.

— Сатана.

— Он лжет. — Иисус поднял мальчика с плиты и повел его к выходу. — Не всегда, но часто. — Кожаные сандалии брата были стоптанными, растрескавшимися, а на левом даже не было ремешка. В накидке зияли прожженные дыры. — Я же умер. Как я могу находиться… где ты говоришь?

— В Буэнос-Айресе.

— Ничего подобного. Я мертв. Меня распяли на кресте. — Иисус сунул указательный палец в изувеченное запястье. — А тебя как убили?

— Меня не убили, я жива.

Чего это все решили, что она умерла?

— В таком случае что ты здесь делаешь?

«Он неоправданно резок со мной», — обиделась Джули.

— Мне в Джерси было плохо, и я никак не могла понять своего истинного предназначения.

— И ты решила, что тебе будет лучше в Аду. — Нагнувшись над потоком, Иисус снова наполнил бутыль. — Ты в этом видишь свое предназначение, девочка? Следующий!

«Что он юродствует? И при чем здесь девочка?»

— Мне там вовсе не стало житья. Все за мной охотились. И я не девочка.

Тощий сморщенный старик упал на камень.

— А где все-таки этот Буэнос-Айрес? — спросил Иисус.

— В Аргентине.

— Малая Азия?

— Южная Америка.

— Ладно, я очень занят, — отрезал Иисус, поливая старика. «Грубит, — подумала Джули, — специально грубит».

— Не знаю, что привело тебя в ад, — добавил брат, — но в этой скорбной пещерке тебе делать нечего.

— Еще бы.

— Ну так уходи, что же ты.

— Вы хоть знаете, кто я такая?

— Да, моя сестренка, одетая с большим вкусом, я знаю, кто ты такая, и мне больше нечего тебе сказать. — Иисус вздохнул, глубоко, протяжно, устало и с оттенком раздражения. — Так что ступай себе, дочь Бога.

Может, он сегодня просто не в духе, может, на самом деле он внимательный и отзывчивый. Вряд ли. Этот человек, который каким-то непостижимым образом поднялся над миром и историей, избежал суда потомков, человек, во Имя которого строили храмы и сжигали города, этот человек, ее брат, был заносчивым воображалой.

Бредя домой сквозь сернистую мглу, Джули размышляла о том, какое место занимал Иисус в общей схеме адской иерархии. Было ли то, что он делал, тайной, одинокой попыткой противостояния? Да нет, узники не скрывали своих табличек, ведь так? Скорее всего работа ее брата — это что-то вроде черного рынка в России — терпимое, неофициально санкционированное отклонение от общего порядка вещей.

Как же она была счастлива вернуться в свою обитель к возвращающему жизненные силы душу, к изысканной кухне Антракса, к своей коллекции фильмов. Так значит, Иисус раздает воду. Подумаешь, великое дело! Это напомнило ей о том, как папа зажигал маяк, как бы приветствуя корабли, которые давно затонули. Так трогательно.

Но Сын человеческий не шел у нее из головы. С ковшом-тыквой в руке он нависал над Джули, проникал в сны, когда она дремала у камина, завладевал воображением, когда она ела любимые блюда. На роскошном ложе с балдахином Джули провела беспокойную ночь, ерзая на шелковых простынях, постеленных на пуховую перину. Она спорила с ним, опровергала, не соглашалась, обличала его, но к утру брат взял верх. Влетев в уставленную шкафчиками и тумбочками кухню, Джули вывернула на пол содержимое чуть ли не сотни ящиков. На грохот серебряной посуды прибежал Антракс.