Джули подхватила ножом французское масло для тостов. Вылечи ее. Вмешайся. Звучит так просто, так добродетельно. Но Джорджина ни на минуту не задумывается над исторической и космологической подоплекой.

— Человечество, в том числе и Феба, не научатся самостоятельно бороться с трудностями, если я буду тут как тут, на подхвате.

— Да брось ты.

От страданий Фебы содрогались стены. Звук напоминал треск рвущейся пополам парусины.

— Вот что нам нужно сделать, Джорджина, — сказала Джули. — Мы должны вдвоем походить на собрания для тех, чьи дети и супруги слишком много пьют. — Она опустила ломтик зернового хлеба в растопленное масло.

— Мне не нужны никакие собрания, Джули, я хочу чуда.

Джули положила пропитавшийся маслом ломтик в тостер.

— Она ведь нормально себя ведет. В бухгалтерии комар носа не подточит, покупателям не грубит, в аварии не попадает.

— Вылечи ее. — Джорджина пихнула в масло свой ломтик хлеба, как садист, топящий котенка. — Черт возьми, вылечи, и все.

— Ты думаешь, мне легко говорить «нет»? Я люблю Фебу, но мы должны смотреть в корень.

— Какой еще корень? Феба себя убивает.

— Джорджина, если тебе непонятны мои доводы, что толку спорить.

— Да ты сама в своих доводах запуталась, остолопина.

— Давай выбирать выражения.

— Остолопина. Тупица. Трепло.

Джули в сердцах поддела лопаткой еще не успевший подрумяниться тост, и он полетел через всю кухню.

— У меня есть враги, Джорджина! Они меня ищут! — Она отошла от стола. — Ешь сама, у меня что-то аппетит пропал.

— У меня тоже, маленькая хитрая змея. Вот кто ты есть на самом деле, Джули Кац. Гнусный, себялюбивый гаденыш.

Задыхаясь от обиды, Джули выбежала из кухни. Не задумываясь, она бросилась к воде и нырнула в благодатную, отдохновенную прохладу залива, а в ее ушах все еще звучали гневные вопли Джорджины.

— Прости, — сказал Бикс. Его лицо напоминало метеорит — серый, истерзанный атмосферными катаклизмами.

— Прости? — встревожилась Джули. Что еще? Он бросает ее ради какой-нибудь фифы из Принстона?

— Нам не хватило двадцати тысяч читателей, от этого никуда не денешься. Вместо твоей колонки Тони хочет сделать рубрику, посвященную домашним животным. Ее будет вести Майк Алонзо.

— Домашним животным? Ты шутишь! — По щеке Джули поползла горячая слеза. Она уткнулась носом в накрахмаленную салфетку и высморкалась. — Ты должен был за меня сражаться. Домашние животные?..

— Я сражался как мог.

— Не сомневаюсь.

— Это так.

Значит, все кончено. Завет Неопределимости превратился в Утопию. Всем ее усилиям грош цена в базарный день. И теперь у Джули ничего не осталось, кроме смятения, чувства вины, кроме дурацких нападок Джорджины и предательского безразличия Бога.

— Признайся, Бикс, ты никогда не верил в мою миссию. — Слеза коснулась губы, и Джули слизнула ее кончиком языка. — Ты делал вид, что тебе не все равно только потому, что подбивал ко мне клинья.

Бикс раскрошил в руке булочку.

— Черт возьми, Джули, я был с тобой с той самой минуты, как ты вошла в мой кабинет. Ты знаешь, что все сотрудники газеты считают тебя сумасшедшей?

— А ты? Ты тоже думаешь, что я чокнутая?

— Временами да. Этот твой имидж дочери Бога, почему ты так над ним трясешься? Ты можешь хотя бы со мной перестать притворяться? Я ведь не один из этих идиотов, которые читают «Луну».

— Я не притворяюсь.

— Ну так докажи, что ты дочь Бога. Я не требую многого: сними жир у меня с задницы, полетай — что хочешь.

— Я не оправдываюсь, солнышко. Тем более перед предателями.

Бикс извел вторую булочку.

— Ты маленькая мошенница.

Одного этого слова, мошенница, было достаточно. Джули уже бежала к выходу из ресторана и дальше, вниз по ступенькам, пока не оказалась на этаже, где было расположено казино. Предатель. Предатель! «Я сражался за тебя…» Еще бы, куда уж больше. Трусливый предатель.

В казино часов не наблюдали. Казалось, время навечно остановилось. «У Данте», «У Цезаря», в «Тельце». Здесь всегда было воскресенье, середина дня, половина четвертого, решила для себя Джули.

Ее лишили прихода. Почему Тони Бьяччо так и не понял, как важна была для всех ее колонка? Она предотвратила десятки самоубийств, а сколько разводов, побоев, издевательств над детьми! На прошлой неделе один заядлый игрок написал, что благодаря ей избавился от патологической тяги к азартным играм.

А что, «очко» и Блэк Джек очень даже увлекают. Джули про себя улыбнулась и направилась к свободному столику. На всякий случай она надела солнцезащитные очки — ведь крупье мог оказаться одним из ее почитателей — и купила на сто долларов жетонов. По крайней мере в этом маскараде скоро не будет нужды: пройдет немного времени, и Шейлу уже никто не будет узнавать. Крупье, хмурая худощавая женщина, сдавала карты с профессиональной бесстрастностью шлюхи, расстегивающей ширинку клиента, и то и дело нервно поглядывала в сторону колеса фортуны, словно чувствуя на себе придирчивый взгляд шефа.

О Мамона, вожделенный металл! Удача ли, Бог ли помогал Джули, но за десять минут она утроила свой капитал. Какие бы ставки она ни делала — сплит, дабл, страховку, — она неизменно была на высоте. Пусть она потеряла приход, пусть ее любовник оказался предателем, пусть у нее не осталось никого, кроме истеричной тетки и подруги-алкоголички, но сегодня она непременно разбогатеет.

На столик упала тень, нечеловечески огромная, густая и почти осязаемая, словно жирная чернильная клякса.

— Исчезни, — прозвучал голос незнакомца. Хмурая женщина удалилась, тень осталась. — Ты не ошиблась в выборе столика, он приносит своим игрокам небывалые победы. — В голосе этого крупье слышалась забытая, чарующая изысканность европейских аристократов, ценителей Моцарта и Гайдна. Джули упрямо не поднимала глаз. Крупье есть крупье.

Джули положила на столик четыре десятидолларовых жетона — вдвое больше предыдущих ставок. Р-раз — туз червей для игрока, р-раз — пиковая десятка для крупье. Тони хочет заняться домашними питомцами? Дорогой доктор Дулитл, моя канарейка перестала петь. Почему? Обеспокоенный из Милуоки. Дорогой Обеспокоенный, потому что она просто вас не выносит.

— Я думал над твоим вопросом, — сказал незнакомец.

Джули не сводила глаз со своего туза. Красное сердечко как будто шевельнулось и даже начало пульсировать. Тук-тук. Джули сморгнула. Тук-тук. Оно что же, бьется? Или она сходит с ума?

Джули наконец подняла глаза. Во время предыдущих встреч она не замечала, насколько красив Эндрю Вайверн: высокие скулы, обсидиановые глаза, гениальный рисунок губ. Мягкая бородка с проседью — словно мех серебристой лисицы. Бритоголовый Вервольф в полной силе.

— Над каким вопросом? — спросила Джули, учуяв знакомый апельсиново-медовый запах.

— О Боге.

Р-раз. Р-раз. Тройка бубен у игрока, карта вне игры у Вайверна.

— Ты хотела знать, почему Бог допускает зло. — Его смокинг блестел, как черный мрамор.

Джули кивнула: побей меня. Раз — трефовая десятка, опасный противовес ее тузу. Она кивнула снова. Раз — валет бубен, двадцать четыре очка, перебор. Дьявол забрал ее ставку.

— Я уже говорил, что власть затягивает, — сказал он, собирая карты. — Но это не все.

Джули поставила пятьдесят долларов. Раз. Раз. Король треф — у нее, пиковая девятка — у Вайверна.

— Многие думают: будь я Богом, я бы лучше справился с задачей. Такое тщеславие. В действительности все вокруг — это чистой воды математика.

— Вы хотите сказать, что Бог не в состоянии справиться с задачей?

— Вот именно.

Раз — шестерка бубен у Джули.

— Лжец. Вы знаете о Боге не больше меня. Раз — карта вне игры у крупье.

— Что ж, прекрасно, но для тебя очевиден не только мой обман, но и мое стремление к объективности. «Приглашаю тебя сегодня вечером пройтись под парусом на моей шхуне. С тобой не случится ничего дурного», — говорит Дьявол. «Он говорит правду», — думает Джули Кац.