Встала она на носок, вокруг себя трижды спираль обвернула, на пол воздушным шаром осела, — головка, как факирская кобра, покачивается, — и прошипела:

— Коров доить? Мне?! Бубе Птифру?.. Комик вы, дядя…

И журнальчик какой-то паршивенький из-за пазушки вынула, мне протягивает. Сняли ее там, видите ли… На пензенском вечере за пластику она почетное звание получила: королевой пензенского землячества избрали. Шутка ли: карьера какая…

Ну, понял я окончательно: кто этого яда хлебнул, какая уж там ферма. Пусть сам бабельмандебский раджа белых слонов пришлет — и то не поедет.

С той поры и не заикаюсь. А то, не дай Бог, и жена за ней, в пачки нарядившись, начнет паркет натирать. Ничего. Придет мое время… Вот когда тебя балетная поденщина подшибет, когда из пензенских королев в сто двадцать девятый мюзик-холльный сорт попадешь, тогда о дяде и вспомнишь…

Басня-то «Стрекоза и Муравей» недаром написана. Только дядя-то, пожалуй, помягче муравья окажется, когда к нему взамен Бубы Птифру — родная племянница Люба Глушкова соблаговолит личико свое повернуть…

<1931>

АФРИКАНСКИЕ ВЕЩИ ^*

С гар д-Орсе привезли на грузовике четыре тяжелых, окованных железом ящика. Похожие на першеронов носильщики вдвинули с улицы через окно в широкую комнату, в которой поселился приехавший из Африки с семьей в отпуск русский доктор.

Носильщики получили щедрую мзду, добродушно тряхнули картузами и исчезли. Коренастый маленький доктор влез в женин передник, карманы очутились сзади, — но не на бал ведь идти, начхать! Завязал тесемки под мышкой бантом, вздохнул и склонился над ящиками. Распакуй-ка их — негры такгвозди загнали, что хоть динамитом взрывай…

Из дальней комнаты приплелся на грохот оторвавшийся от «Архива русской революции» квартирный хозяин. Не каждый день африканские ящики распаковывают, шутка ли сказать. Присел сбоку и стал гостеприимно давать советы.

— Кинжал у меня есть кавказский. Принести?

— Не годится, — коротко буркнул доктор.

— А если его вбить утюгом под доску и потом приподнять?

— Кишка тонка. Лопнет.

— Но ведь рычаг?

— Лопнет.

— Кочерга тоже лопнет?

— Согнется. Вы бы еще штопор предложили.

— Гм…

Хозяин задумался и, как часто бывает, только в третий раз дошел до настоящего решения.

— У консьержки есть клещи. Я сейчас принесу.

Клещи действительно пригодились. Железные обручи скрежетали и вздувались, гвозди с тихим шипением вылезали из гнезд и, согнувшись в три погибели, падали на пол. Здоровый был доктор, дай Бог каждому.

А когда он упарился и сел на карту Африки, чтобы отдохнуть и просохнуть, квартирный хозяин внес свою долю в это трудное дело, прищемил себе клещами пальцы, продрал железом полу пиджака, сконфуженно улыбнулся и успокоился.

«Кадровый интеллигент, — подумал доктор. — Вот и ходи теперь с дыркой, пока жена не починит…»

Доктор покурил и опять, потрескивая штанами, яростно запыхтел над досками. Крышка за крышкой завернулась и слетела на пол. В первом ящике были шкуры: леопарды, циветты, выдры… Пересыпанные камфарой и нафталином и излучая собственный запах, они так симпатично воняли, что квартирный хозяин от удовольствия даже глаза зажмурил.

— Сами застрелили? — нежно спросил он, дотрагиваясь до какой-то рыжей твари, валявшейся сверху.

— Купил, — честно ответил доктор. Он как-то отвык в Африке врать, да и велика ли штука застрелить дикого зверя.

— Пума? — С таким же успехом хозяин мог, указав на ананас, назвать его по климатической ассоциации бананом.

— Пантера.

— Ест людей?

«Фу, какие они в Европе приготовишки», — поморщился доктор.

— Свиней ест, кур ворует. Она трусиха. Зачем же ей людей есть… На живот ей наступишь, конечно, не поздоровится.

— А это… удавные яйца?

— Страусовые.

— Такие толстые? Как же цыпленок вылупляется? Ведь это какие же мускулы надо иметь!..

Доктор рассеянно посмотрел на хозяина: о цыплячьих страусовых мускулах ему не приходилось думать.

— Почем я знаю. Может, страусиха высиженное яйцо с утеса скатывает, а оно внизу само разбивается…

«Странно, — подумал хозяин. — Два с половиной года в Африке, а таких пустяков не знает».

— А это змея?

— Удав. Самец. Четыре с четвертью метра. Сам дубил.

— О! Наповал?

— Дубил, а не убил… Выделал кожу.

— Ест людей?

— Черт его знает. Не видал, батенька. А кого и слопает, тот не расскажет.

«Обломов какой-то, — решил хозяин. — До чего однако русские люди не любознательны».

— О! Стрелы! — Он оживился. Дотронулся до зазубренного конца и вдруг отдернул руку. — Отравленные?

— Для какой же надобности? Я на них шашлык поджаривал, а вам подавай… отравленные.

«Пресный человек…» — квартирный хозяин разочарованно отвернулся от стрел и поднял с полу коричневый круглый обрубок.

— А это что?

— Слоновый клык. Середина.

— Почему же он коричневый?

— Всегда такие бывают…

— Ну, что вы говорите, — недоверчиво протянул хозяин… В самом деле, с детства он привык думать, что у слона светло-кремовые, словно начищенные зубным порошком, клыки и вдруг — пожалуйте бриться… Полено какое-то темное. Странно…

В дверь постучали.

— Войдите, — любезно хрюкнул доктор, ныряя за ружьем в ящик и показывая входящему ту часть тела, которую обычно не показывают.

Вошел третий сосед, живший напротив. Он из окна видел, как подвезли ящики. Успел на улице познакомиться с доктором и прибежал теперь посмотреть на африканскую кунсткамеру. Разве утерпишь…

Перетрогал все шкуры, тащил их по одной к окну, колупал для чего-то шерсть. Удава понюхал, насчитал вдоль спины три дырки и головой покачал. Брак… Слону из черного дерева под хвост заглянул. Сразу было видно, что знаток.

— Продавать будете, доктор?

— Нет, зачем же. Еще два сежура прослужу, а там под Парижем обоснуюсь, все пригодится. Из рогов кресла сделаю, шкурами кабинет обобью. Мало ли что…

Но у соседа душа заиграла. Кабинет обобьет… Чудак! Выспросил у доктора, почем во французской Гвинее слоновая кость, почем пантеры и змеиные кожи… Грош! Да ведь если с умом пересылкой оттуда заняться, — во какие дела в Париже развернуть можно! Ситроен от зависти лопнет.

От волнения он даже язык высунул и стал в голове цифры к цифрам прикладывать да адреса полезные вспоминать. Вскочил даже от воображания… Такой уж у него характер был: старинное издание Державина увидит, сейчас же комбинации в голове у него заиграют: предложить ли в Нью-Йорк, в университетскую библиотеку, либо в Рим, в Восточный институт. Впрочем, до дела никогда не доходил.

А доктор тем временем все ящики разобрал, мусор страусовым веером подмел, — аккуратный человек был. Кое-что для украшения комнаты отложил, кое-что для подарков: курящим — слоновой кости мундштуки, некурящим — страусовые яйца. Остальное уложил в большой ящик и пошел на кухню к жене, чтобы с ней насчет вещей окончательно посоветоваться.

На следующий день комната до того преобразилась, что сам Робинзон в ней бы с удовольствием пожил. От двери до камина растянулся, весь в косых шашках — циветта и рысь — меховой ковер. Над камином торчали огромные, острые рога гну. По стенам повисли плетеные щиты, копья с красными висюльками и допотопное ружье с огромным облезлым прикладом; над умывальником качалось чучело ящерицы, похожей на гигантского жирного таракана. Все чрезвычайно нужные в домашнем обиходе предметы. На диване распластался леопард, на кровати — антилопа, на комоде — черт знает что.

Жена доктора недаром с раннего утра работала, все пятки оттоптала. Зато когда пришли гости — квартирная хозяйка и вторая жилица — было на что посмотреть.

— Чудесно! Ей-богу, я не узнаю вашей комнаты, — прошелестела жилица, сделав сразу два дела: сказала любезность докторше и замаскированную колкость хозяйке.