Ладлоу не отрывал глаз от вражеского крейсера. Он видел, что близится время решительных действий, поэтому, бросив Триселю: «Так держать!» — он спустился с полуюта на шканцы. Секунду молодой капитан помедлил, взявшись за дверную ручку, потом, пересилив себя, открыл дверь.
«Кокетка» имела конструкцию, очень распространенную в прошлом веке и, по странному капризу судьбы, как это бывает не только во всяких пустяках, но даже в кораблестроении, ныне снова используемую для судов ее класса. Капитанская каюта была расположена на уровне той же палубы, где стояли батареи, нередко из двух или даже четырех пушек. Поэтому, входя в каюту, Ладлоу увидел, что у борта, обращенного к врагу, возле готового к бою орудия стоит прислуга. Однако кормовые каюты и тесное помещение между ними еще были закрыты. Увидев корабельных плотников, капитан приказал им убрать переборки и соединить всю боевую часть крейсера. Плотники принялись за дело, а Ладлоу тем временем вошел в каюту.
Олдермен ван Беверут и все остальные были здесь, — видимо, они ждали прихода капитана. Словно не замечая олдермена, Ладлоу подошел к его племяннице и, взяв ее за руку, вывел на шканцы, сделав негритянке знак идти следом. Спустившись по трапу, капитан повел девушку в ту часть кубрика, которая была ниже ватерлинии, — самое безопасное место на крейсере, где, он знал, девушке не придется страдать от духоты или зрелища, которое могло быть невыносимо для существа ее пола и привычек.
— Более надежного помещения не найти на военном судне, — сказал он, когда его спутница молча села на посудный ларь. — Ни в коем случае не выходите отсюда, пока я… или кто-нибудь другой… пока вам не скажут, что опасность миновала.
Алида позволила привести себя в кубрик, не задав ни одного вопроса. Она то бледнела, то краснела, но все же молча приняла заботы молодого моряка о ее удобстве, который не мог оставить ее даже в эту тяжелую минуту. Но когда все было кончено и Ладлоу собрался уйти, с уст ее нечаянно сорвалось его имя.
— Могу ли я сделать что-нибудь еще для вашего спокойствия? — спросил молодой капитан, поворачиваясь к девушке, но старательно избегая ее взгляда. — Я знаю, у вас есть сила духа и мужество, несвойственные вашему полу, иначе я не осмелился бы так открыто говорить об опасности, которая угрожает вам даже здесь, если вы не призовете все свое самообладание и волю, чтобы обуздать внезапные порывы страха.
— Хотя вы обо мне столь лестного мнения, Ладлоу, я ведь всего лишь женщина…
— А я и не считал вас амазонкойnote 178, — отозвался молодой капитан с улыбкой, видя, что девушка вдруг заставила себя замолчать. — От вас требуется только одно: будьте благоразумны и не поддавайтесь женской слабости. Не скрою, что неравенство сил… Ну, одним словом, обстоятельства против нас; но враг дорого заплатит за этот корабль, прежде чем овладеет им! И защищать его будут тем более стойко, Алида, что ваша свобода и благополучие отчасти зависят от этого… Вы, кажется, хотите что-то сказать?
Красавица Барбери после недолгой борьбы с собой обрела спокойствие, по крайней мере внешнее.
— Между нами произошло удивительное недоразумение, но сейчас не время объясняться! Ладлоу, я не хотела бы, чтобы вы, прощаясь со мной в эту тяжелую минуту, разговаривали так холодно и укоризненно.
Она умолкла. А когда молодой человек осмелился поднять взгляд, он увидел, что прекрасная девушка протягивает ему руку, словно в доказательство своей дружбы, причем румянец на ее щеках и покорно потупленные глаза выдавали ее чувства, несмотря на девичью скромность. Схватив руку Алиды, он горячо проговорил:
— Было время, когда это могло бы сделать меня счастливым…
Молодой человек замолчал, не сводя глаз с колец на руке, которую он держал. Алида поняла этот взгляд и, сняв одно кольцо, с улыбкой, столь же пленительной, как и вся ее красота, протянула его капитану.
— Вот, я отдаю вам одно из них, — сказала она. — Возьмите его, Ладлоу, а когда исполните свой долг, верните мне. Пусть оно будет залогом того, что, каких бы объяснений вы не попросили, я ничего от вас не утаю.
Молодой человек взял кольцо и машинально надел его на мизинец, растерянно глядя на остальные кольца и, по-видимому, раздумывая, не означает ли которое-нибудь, что Алида уже дала кому-то слово. Возможно, он продолжал бы разговор, если бы с неприятельского корабля не донесся пушечный выстрел. Это заставило молодого капитана вспомнить о более важном и неотложном деле. Уже почти готовый поверить, что мечты его сбылись, он поднес к губам прекрасную руку, которая только что осчастливила его, и выбежал на палубу.
— Мосье начал палить, — сказал Трисель, который крайне неодобрительно смотрел, как капитан спускался вниз в такую минуту, и ради чего! — Конечно, они промазали, но не слишком ли много чести для француза — позволить ему сказать первое слово?
— Это он разрядил орудие с наветренного борта, бросая вызов. Пусть только подойдет поближе, и мы покажем ему, что не намерены отступать!
— Конечно, нет, уж на этот счет будьте покойны, — сказал штурман со смехом, оглядывая почти голые мачты и стеньги, с которых он сам велел убрать паруса. — Если мы хотим отступить, то с самого начала допустили ошибку. Под этими марселями, бизанью и одним кливером мы скорее пойдем ко дну, чем разовьем нужную скорость. Конечно, чем бы дело ни кончилось, я все равно останусь штурманом, но даже самый влиятельный из герцогов Англии не в силах отнять у меня мою долю славы!
Утешив себя такими словами, старый моряк, не имевший никаких видов на повышение по службе, прошел на нос, придирчиво осматривая судно, а молодой капитан, оглядевшись вокруг, знаком пригласил своего пленника и олдермена подняться на ют.
— Я отнюдь не собираюсь допытываться, каковы узы, связывающие вас с некоей особой на борту этого судна, — начал Ладлоу, обращаясь к Буруну, но не отрывая при этом глаз от кольца Алиды. — Однако, судя по тому, какой интерес был проявлен ею к вашей судьбе, узы эти прочные. Человек, которого так высоко ценят, вправе гордиться собой. Не стану говорить о том, насколько вы провинились перед законом; но сегодня вам представляется возможность отчасти оправдать себя в глазах общества. Вы моряк и сами понимаете, что людей на моем крейсере гораздо меньше, чем было бы желательно в такую минуту, а потому мы охотно примем помощь всякого англичанина. Возьмите под свою команду вот эти шесть пушек, и ручаюсь честью, что ваша преданность королевскому флагу не останется без вознаграждения.
— Вы глубоко заблуждаетесь насчет моего призвания, благородный капитан, — сказал контрабандист с тихим смехом. — Я хоть и вырос на море, но привык к спокойным широтам, а не к ураганам войны. Вы были на бригантине нашей повелительницы и видели, что храм ее больше напоминает храм Януса, чем Марсаnote 179. На палубе «Морской волшебницы» не красуются эти мрачные орудия.
Ладлоу выслушал его, глубоко пораженный. Он нахмурился, на его лице, сменяя друг друга, появилось сначала удивленное, потом недоверчивое и, наконец, презрительное выражение.
— Я слышу речи, недостойные моряка, — сказал он, едва находя нужным скрывать свое презрение. — Неужели вы отвергаете верность нашему знамени? Англичанин вы или нет?
— Я таков, каким родился на свет, и создан для зефира, а не для шторма, для шутки, а не для боевого клича, для веселья, а не для мрачной злобы.
— И это говорит храбрец, чье имя вошло в пословицу! Неужели передо мной бесстрашный, отважный, непревзойденный моряк, чье имя — Бороздящий Океаны?
— Северный полюс не так далек от Южного, как я от того человека, о котором вы говорите! Я не имел права открывать вам, как сильно вы ошибаетесь в своем пленнике, пока тот, чьи услуги бесценны для нашей повелительницы, был на берегу. Я вовсе не тот, за кого вы меня принимали, капитан, а лишь один из его доверенных, и, так как я достаточно искушен в женских прихотях, он поручал мне продавать свой товар, соблазняя им представительниц прекрасного пола. Но пусть я не способен убивать, зато, смею вас заверить, я как нельзя лучше умею приносить утешение. Позвольте же мне успокаивать страх красавицы Барбери во время предстоящего боя, и вы сами увидите, что трудно найти более подходящего человека для столь милосердного дела.
