Жители Манхаттана сразу поймут, в каком положении оказались оба судна, однако для тех из наших соотечественников, которые живут в отдаленных уголках страны, более подробное описание характера местности, возможно, будет не лишним.

Хотя обширный эстуарий, образованный Гудзоном и множеством более мелких речек, не что иное, как глубокая впадина на краю континента, та его часть, в которой находится Нью-Йоркский порт, весьма кстати защищена от океана цепью островов. Два самых больших острова прикрывают бухту и даже довольно длинную полосу побережья; остальные, величиной поменьше, тоже расположены очень удачно, украшая гавань и дополняя пейзаж. Между бухтой Раритан и Нью-Йоркской гаванью есть два прохода: один между островами Статен и Лонг-Айленд, называемый «Нарроус», — обычный фарватер, а второй — между Статеном и материком, известный под названием «Киллс». Через него-то суда и проходят к Нью-Джерси, а оттуда поднимаются вверх по бесчисленным рекам этого штата. Но если остров Статен прекрасно защищает порт и делает его удобным, то Лонг-Айленд прикрывает значительную часть побережья. Прикрывая половину гавани от океана, он затем подступает так близко к берегу, что на протяжении двух кабельтовых между островом и континентом остается лишь узкая полоска воды, а оттуда этот остров тянется на сотни миль к востоку, образуя широкий и красивый пролив. Миновав группку островов, можно выйти в открытое море через другой проход, в сорока лигах от города.

Моряк сразу поймет, что во время прилива вода прибывает в этот огромный эстуарий со всех сторон. Поток, который течет вдоль песчаного мыса (места, где произошло столько событий нашего рассказа), устремляется на запад, в реки Нью-Джерси, на север — в Гудзон и на восток — по проливу между Лонг-Айлендом и материком. Поток, текущий через Монтаук, или восточную оконечность Лонг-Айленда, наводняет пролив Лонг-Айленд, течет в реки Коннектикута и сливается с западным потоком около Трогмортона, милях в двадцати от города.

Эстуарий очень велик, и едва ли нужно объяснять, что напор таких огромных масс воды вызывает стремительные течения во всех тесных проливах, так как, по закону природы, при разном количестве жидкости, чем уже русло, тем больше скорость потока. Поэтому от бухты и до самого Трогмортона течение необычайно бурное. Прибегая к поэтическому образу, можно сказать, что в самой узкой части пролива вода мчится меж берегов, как стрела, пущенная из тугого лука. Из-за крутой излучины, образующей один за другим два прямых угла, из-за многочисленных надводных и еще более многочисленных подводных рифов; а также из-за свирепых бурунов, образуемых течениями, противотечениями и водоворотами, этот опасный проход получил название Адские Ворота. Не одну нежную грудь заставлял он трепетать от ужаса, пускай несколько преувеличенного его зловещим именем, и многие понесли здесь немалые убытки или даже подвергли серьезной опасности свою жизнь. Здесь во время войны за независимость потерпел крушение английский фрегат, наскочив на риф, называемый «Котел», причем судно было залито водой и затонуло так внезапно, что, как говорят, несколько человек не успели спасти. Немногим менее опасен проход между островами, по которому судно попадает в океан через пролив Лонг-Айленд; хотя водная масса здесь гораздо больше, чем в заливе Раритан и Нью-Йоркской гавани, натиск ее ослаблен значительной шириной проливов. А теперь, покончив с объяснениями, вернемся к нашему рассказу.

Когда наш старый знакомый, уже давно известный читателю под прозвищем Румпель, вышел на улицу, он мог более точно оценить опасность, нависшую над его бригантиной. Ему достаточно было бросить один-единственный взгляд на стройные мачты и длинные реи судна, вошедшего в гавань, чтобы узнать в нем «Кокетку». Флажок на фор-брам-стеньге объяснял, что значит пушечный выстрел; кроме того, увидев, в какую сторону идет крейсер, моряк сразу понял, что он требует лоцмана, который провел бы его через Адские Ворота. Когда Румпель добрался до конца пустынной пристани, где его ждала легкая и быстрая гичкаnote 169 с гребцами, второй выстрел возвестил о нетерпении его преследователей, которые настойчиво требовали лоцмана.

Хотя в настоящее время тоннаж каботажных судов нашей республики равен общему тоннажу всего торгового флота в христианском мире, за исключением одной только Англии, в начале XVIII века дело обстояло иначе. Один-единственный корабль, ошвартованный у пристани, да два или три брига и шхуны на якорях в устьях рек — вот и все морские суда, которые были в то утро в гавани. Добавим к этому еще десятка два мелких каботажных и речных суденышек, в большинстве своем неуклюжих тихоходов, которые совершали между двумя главными городами колонии рейсы, продолжавшиеся не менее месяца. Поэтому в те времена, да еще в столь ранний час, никто не спешил откликнуться на требование «Кокетки».

Крейсер вошел в морской пролив, разделяющий острова Манхаттан и Лонг-Айленд, и, хотя он в то время не был, как теперь, искусственно сужен, течение в нем было такое бурное, что судно, подгоняемое ветром, быстро понеслось вперед. Окна домов задребезжали от третьего выстрела, и не один достойный гражданин в тревоге высунул голову наружу. Однако ни одна лодка не отчалила от берега, и не было заметно никаких других признаков того, что требование скоро будет исполнено. А королевский крейсер мчался вперед и вперед на всех парусах, вполветра, обрасопив реи, чтобы не потерять ни единого дуновения.

— Друзья, от вас зависит наше спасение и судьба бригантины, — сказал Бороздящий Океаны, прыгая в гичку и берясь за руль. — Навались, ребята, что есть силы! Нам некогда прохлаждаться и считать ворон, как на военном корабле. Весла на воду, ребята! Дружнее, единым духом!

Его матросам, занимавшимся опасным ремеслом, нередко приходилось слышать подобные слова. Весла разом погрузились в воду, течение подхватило легкую гичку и с быстротой молнии понесло ее вперед.

Вскоре они оставили позади короткий ряд пристаней, и через несколько минут гичка уже неслась по течению между крутыми берегами Лонг-Айленда и мысом, который образует прямой угол в этой части Манхаттана. Здесь нашему моряку пришлось взять ближе к середине пролива, где не было водоворотов, а сила течения оставалась прежней. Когда гичка приблизилась к Корлеру, он окинул тревожным взглядом открывшуюся впереди широкую бухту, чтобы убедиться, здесь ли бригантина. Грохнул еще один выстрел, вслед за тем громко просвистело ядро, которое упало в воду, взметнув целый фонтан брызг. Потом ядро снова выскочило на поверхность и, прыгая по воде, вскоре исчезло из виду.

— Это мистер Ладлоу хочет одним выстрелом убить двух зайцев, — хладнокровно заметил Бороздящий Океаны, даже не оборачиваясь, чтобы посмотреть, где сейчас крейсер. — Этой пальбой он будит спящих горожан и угрожает нашей лодке. Нас заметили, друзья, и нам не на что надеяться, кроме как на свое мужество да на помощь нашей повелительницы. Навались веселей! Поднажми! Мастер Трос, взгляните на королевский крейсер. Скажите, на месте ли его шлюпки или же шлюпбалки пусты?

Матрос, к которому он обратился, был загребным и сидел лицом к «Кокетке». Не переставая грести, он небрежно скользнул взглядом по крейсеру и ответил с хладнокровием человека, привыкшего к опасности:

— Его тали висят, словно локоны русалки, а на мачтах маловато людей, однако их на крейсере вполне достаточно, чтобы угостить нас еще одним ядром.

— Рано же нынче продрали глаза слуги ее величества! Ну, молодцы, поднажмите еще самую малость, и мы скроемся за мысом!

Второе ядро угодило в воду у самых весел; но тут же гичка, послушная рулю, скользнула за мыс, и крейсер потерял ее из виду. Как только он скрылся, по другую сторону от Корлера показалась бригантина. Несмотря на внешнюю невозмутимость отважного моряка, стоило лишь вглядеться повнимательнее в его лицо, чтобы заметить, как при виде «Морской волшебницы» облачко тревоги омрачило его мужественные черты. Но если он и испытывал тревогу, то молча скрывал ее, чтобы не беспокоить матросов, от которых зависело общее спасение. Как только на бригантине заметили гичку, судно изменило курс, и вскоре лодка была у борта.