Алида повиновалась и хотела уже выйти из комнаты, когда контрабандист преградил ей путь и обратился к ней так вежливо и почтительно, что просто невозможно было обидеться на такую вольность.

— Я бы не простил себе, если бы расстался с таким щедрым покупателем, не выразив своей благодарности. Надежда вновь увидеть вас заставит меня поспешить с возвращением.

— Меня не за что благодарить, — ответила Алида, заметив, как олдермен аккуратно укладывает товары обратно в тюк, предварительно положив три или четыре наиболее соблазнительные вещи на ее туалетный столик, — ведь вы же не вели со мной торга.

— Я расстался с большим, чем видно на первый взгляд, — понизив голос и так серьезно ответил незнакомец, что девушка вздрогнула. — Время и моя счастливая звезда покажут, буду ли я вознагражден за подарок или правильнее было бы назвать его потерей.

Он взял руку Алиды и поднес к губам с такой нежностью и так осторожно, словно боялся спугнуть девушку своей вольностью. Девушка покраснела до корней волос, хотела осудить его дерзость, нахмурилась, улыбнулась и, смущенно попрощавшись, покинула комнату.

Несколько минут протекли в глубоком молчании. Незнакомец был задумчив, хотя в его глазах светилась радость. Он шагал взад-вперед по комнате, совершенно забыв об олдермене, но тот не преминул вскоре напомнить ему о своем существовании.

— Не бойся, Алида не проболтается, — воскликнул старый бюргер, закончив укладку тюка. — Она превосходная, послушная племянница, и к тому же она подведет такой баланс в свою пользу, который замкнул бы уста даже у первого лорда казначейства. Однако я недоволен, что ты посвятил ее в наши дела! Моя покойная сестра и мосье де Барбери неодобрительно посмотрели бы на то, что девушку в таком возрасте приобщают к торговым операциям. Но что сделано, то сделано. И сам Барбери не мог бы отрицать, что я не жалею ничего ради благополучия его дочери. Когда ты думаешь отплыть, любезный Бурун?

— С утренним отливом. Мне не по душе близкое соседство с береговой охраной. Она всюду сует свой нос.

— Отлично сказано! Осторожность и благоразумие — основа вашей профессии. Я превыше всего ценю эти качества в Бороздящем, не говоря уж о его пунктуальности. Сроки и обязательства! Хотел бы я, чтобы половина торговых фирм, в названии которых стоят три, а то и четыре фамилии, не считая слов «и компания», были так же точны и обязательны. А тебе не кажется, что было бы куда спокойнее пройти протоку под покровом ночи?

— Это невозможно. Течение слишком сильно, а ветер дует с востока. Но беспокоиться тебе не о чем, бригантина идет без груза, после нашей сделки трюмы пусты. А золотые монеты с профилем королевы или Брагансы я могу показать даже самому королевскому казначею. Нам не нужно никаких разрешений, чтобы отправиться в путь. И «Дочь мельника» такое же хорошее название для корабля, как и «Морская волшебница». Нас начинают утомлять беспрестанные переезды, и мы не прочь хотя бы недельку поразвлечься в Джерси. На северных равнинах должна быть неплохая охота.

— Что ты! Что ты! Сохрани бог, милейший Бурун! Вот уже лет десять, как со всех оленей содрали шкуры! Что касается птиц, то они исчезли вплоть до последнего голубя, еще когда племена дикарей перекочевали на запад от Делавэра. Ты только без толку потратишь заряды. Двери «Сладкой прохлады» всегда открыты для гостей, но — скромность и любопытство! — я бы не хотел, чтобы среди соседей пошли толки. Ты уверен, что днем дерзкие мачты бригантины не будут виднеться над деревьями? Капитан Ладлоу не такой уж лежебока, когда он действительно уверен, что долг обязывает его действовать.

— Мы не потревожим его совесть, бригантина надежно укрыта деревьями от чужих взоров. Оставляю верного Румпеля привести в порядок наши расчеты, а сам ухожу. Господин олдермен, один вопрос на прощание. Виконт Корнбери по-прежнему здесь?

— Он крепко сидит на месте! В колонии не найдется, пожалуй, ни одного торгового дома, сколоченного на более прочной основе, чем тот, в котором он теперь обитает!

— У нас с ним кое-какие нерешенные дела…

— Да поможет тебе бог, любезнейший Бурун, желаю удачи! Что же касается платежеспособности виконта, то пусть королева доверит его правлению еще одну провинцию, но Миндерт ван Беверут не отпустит ему в кредит и куньего хвоста. Итак, да сохранит тебя господь!

Торговец контрабандными товарами с явной неохотой оторвался от созерцания всех тех изящных вещиц, что украшали комнату красавицы де Барбери. Прощаясь с олдерменом, он скорее отдавал дань вежливости и был рассеян и задумчив. Однако олдермен, стремясь как можно скорее отделаться от гостя, мало заботился о приличиях, и контрабандист был вынужден уйти. Он исчез через тот же низенький балкон, откуда явился.

Оставшись один, Миндерт ван Беверут закрыл окна и вернулся на свою половину дома. Здесь дотошный бюргер с головой погрузился в подсчеты. Затем он имел короткое свидание с обладателем индийского шарфа, во время которого в его комнате раздавался звон золотых монет. Когда моряк ушел, хозяин «Сладкой прохлады» убедился в надежности запоров, снабженных всяческими хитростями, обычными для американских загородных домов того времени, и, как бы почувствовав необходимость подышать свежим воздухом, вышел на лужайку. Он бросал пугливые взгляды на окна комнаты, занимаемой Олоффом ван Стаатсом, где, по счастью, все дышало покоем; вглядывался в неподвижный корпус бригантины, укрывшейся в бухте, и на темневший в отдалении королевский крейсер, стоявший на якоре. Все вокруг было окутано полуночной тишиной. Даже лодки, которые, как он знал, сновали между бригантиной и берегом, были не видны. И он вернулся в дом с уверенностью, что в уединенном месте, где находится его загородный дом и где не бывает посторонних, все мирно и спокойно.

Несмотря на оживление, царившее под покровом темноты в «Сладкой прохладе», никто, кроме посвященных, не имел ни малейшего представления о событиях, развернувшихся здесь ночью.

Олофф ван Стаатс встал ни свет ни заря, и, когда он вышел на лужайку насладиться утренней прохладой, ничто не могло вызвать у него подозрений, будто здесь произошло что-то необычайное, пока он спал. Ставни «Обители фей» были еще закрыты, и только верный Франсуа хлопотал по хозяйству у флигеля, стремясь, чтобы пробуждение его молодой хозяйки было для нее как можно приятнее.

Патрон Киндерхука был настолько лишен романтики, насколько это возможно в двадцатипятилетнем возрасте и допустимо для человека, который, как полагали, был влюблен и к тому же не вполне чужд человеческих страстей. Будучи обыкновенным смертным, а также потому что привлекательность красавицы Барбери была бесспорна, Олофф ван Стаатс не избежал судьбы, на которую молодых людей обрекает воображение, взволнованное видом красоты. Выйдя из дома, он направился к флигелю и после заранее обдуманных, но нерешительных маневров в конце концов приблизился к камердинеру, так что обращение между ними стало не только естественным, но и неизбежным.

— Чудесное утро, мосье Франсуа. И какой полезный для здоровья воздух! — начал молодой патрон и в ответ на низкий поклон слуги приподнял шляпу. — Здесь хорошо жить в теплое время года! Следовало бы почаще наезжать сюда.

— Когда мосье патрон становится хозяин эта вилла, он наезжать сюда когда хотеть, — отозвался Франсуа, следя за тем, чтобы его слова не были истолкованы как приглашение со стороны его хозяйки, и в то же время желая сделать приятное своему собеседнику. — Мосье ван Стаатс уже есть крупный землевладелец у река и однажды может стать землевладелец и у моря.

— Я подумывал о том, чтобы последовать примеру олдермена и построить виллу на побережье, но это в будущем, когда я твердо стану на ноги. Ваша госпожа еще не проснулась, Франсуа?

— О нет, мосье! Мамзель Алида еще спать. Это хороший признак, мосье патрон, когда у молодой барышня хороший сон. Должен заметить, что весь фамийль де Барбери имел хороший сон. Это замечательный семья в отношении сон!