Когда крейсер флота ее величества королевы Анны огибал с осторожностью мыс Санди-Хук после полуденной вахты 6 июня 171… года, ветер, как отмечается в сохранившемся до наших дней старинном журнале, который вел один из мичманов, был слабый юго-юго-западный. Из этого же самого документа явствует, что крейсер снялся с якоря и лег на курс на расстоянии трех лиг от мыса Санди-Хук. На той же странице, где указаны эти подробности, под рубрикой «Примечания» можно прочесть следующее:
«Справа по борту — судно с лиселями, идущее со скоростью шести узлов. Слева по борту — подозрительная бригантина лежит под гротом и фор-марселем. Судно это — по предположению, „Морская волшебница“ под командованием пресловутого Бороздящего Океаны, вчера улизнувшего от нас. Бог послал нам попутный ветерок, и еще до наступления утра мы попробуем наступить на пятки „Волшебнице“. Пассажиры: олдермен ван Беверут из второго района города Нью-Йорка, королевской провинции того же названия; Олофф ван Стаатс, эсквайр, обычно называемый патрон Киндерхука, оттуда же; и страдающий от морской болезни старик в чем-то вроде морской тужурки, по имени Фрэнсис, или Франсуа. Странная компания, но, видимо, по вкусу капитану… Даже самая небольшая волна все равно что рвотный камень для старика в морской тужурке».
Поскольку нельзя более точно, чем в судовом журнале, описать положение обоих упомянутых судов в названное время, мы продолжим наш рассказ о событиях, которые, как известно читателю, произошли вскоре после наступления сумерек, в июне упомянутого выше года, на 40° северной широты.
Молодой приверженец Нептуна, чьи слова приводились нами выше, и в самом деле опирался на свое знание местности, указывая на расположение судов в отношении мыса и их расстояние от берега, так как низкий песчаный мыс уже не был виден с палубы. Солнце село, казалось, почти в самое устье Раритана. Тени от прибрежных холмов, называемых «Наверсинк», падали далеко в море.
Ночь спускалась на мореплавателей теплая и мягкая, но более темная, чем обычно бывает на море. При таких обстоятельствах крейсер должен был скрытно преследовать бригантину, которую невозможно было разглядеть во мраке ночи.
Ладлоу прохаживался по палубе крейсера. Затем облокотился на свернутую парусиновую койку и долго глядел на предмет своего преследования. «Морская волшебница» стояла в той части моря, которая просматривалась лучше всего. Сумерки, льющиеся с небес, еще не коснулись ее, и впервые в этот вечер Ладлоу увидел бригантину во всей ее красоте. Чувство восхищения охватило молодого моряка. Благородные очертания корпуса бригантины и ее изящная оснастка четко обрисовывались на горизонте. Она была обращена носом к крейсеру, и Ладлоу видел, или ему казалось, что он видит, таинственное изваяние под бушпритом, с книгой, раскрытой для вопрошающих, и с перстом, по-прежнему указующим путь. Койка чуть дрогнула, и молодой моряк, повернув голову, увидел, что около него, хотя и на достаточно почтительном расстоянии, остановился штурман. Ладлоу очень высоко ставил знания, которыми обладал его подчиненный, и всегда помнил, как скупо злая судьба оценила лишения и долголетнюю службу старого моряка, годившегося ему в отцы. Мысль об этом всегда заставляла капитана снисходительно относиться к человеку, который посвятил всю свою жизнь морю.
— Ночь обещает быть темной, мистер Трисель, — произнес молодой командир, не отрывая взора от бригантины, — а мы должны перехватить того наглеца.
Штурман многозначительно улыбнулся и серьезно покачал головой.
— Немало придется потрудиться, прежде чем наша кокетка (нос крейсера также был украшен женской фигурой) приблизится к смуглянке, торчащей под бушпритом бригантины, чтобы они могли посоперничать между собой. Мы с вами подходили к ней так близко, что различали белки ее глаз и могли пересчитать ее зубы, которые она скалит в хитрой улыбке, а что проку? Я всего-навсего подчиненный, капитан Ладлоу, и хорошо знаю свои обязанности. Я не молчу во время шквала и умею сказать слово на военном совете, когда мой командир спрашивает мнение своих офицеров. И в данном случае мое мнение, может быть, отличается от мнения других офицеров на корабле, имена которых я не хочу называть; это хорошие люди, но у них нет такого опыта, как у меня.
— Каково же ваше мнение, Трисель? Наш шлюп в порядке и браво несет паруса.
— Шлюп ведет себя, как хорошо воспитанная молодая дама в присутствии королевы: скромно, но с достоинством. Но что толку от парусов, когда, словно по волшебству, вдруг налетают шквалы и паруса одного судна укорачиваются, а другое будто несут воздушные змеи! Если бы ее величество, да благословит ее господь, совершила оплошность и дала под команду старому Тому Триселю судно, которое оказалось бы в таком положении, как наша «Кокетка», я бы точно знал, что мне делать…
— А именно?
— Поднять лиселя и развернуть шлюп по ветру.
— Но ведь тогда он пойдет на юг, а цель нашей погони находится на востоке!
— А кто может знать, сколько времени она будет там находиться? В Йорке нам рассказывали о французе такого же водоизмещения, как наша «Кокетка», и с таким же вооружением, который грабил рыбаков у побережья, на юг отсюда. Никто лучше меня не знает, что война идет к концу, — ведь вот уже три года, как ни гроша призовых денег не согревало мне карман. Но, как я уже говорил, если француз покидает свои воды и направляется в бурное море, кто в этом виноват, как не он сам? Мы могли бы хорошо заработать на его ошибке, капитан Ладлоу. А гоняться за бригантиной — это только зря трепать королевскую парусину. Пока мы ее изловим, нашему крейсеру придется нашивать новое днище, так мне кажется.
— Не знаю, Трисель, — ответил Ладлоу, взглянув наверх, — пока все славно и никогда ход «Кокетки» не был так безупречен, как сегодня. Еще посмотрим, кто из нас бегает быстрее.
— Можете судить о скорости этого бродяги по его дерзости. Вон он торчит перед нами, словно линейный крейсер, поджидающий подхода неприятеля. Я много повидал на своем веку, и верьте моему слову: еще ни один сынок лорда не был так убежден в скором повышении по службе, как эта бригантина — в своем проворстве. Кстати, если этот старик будет и дальше корчиться, как сейчас, то он вывернется наизнанку, и тогда мы сможем узнать, что у него внутри, — ведь эти французы чертовски скрытные, не то что честные англичане! А что касается того пирата, если только он пират, то он верит в свои паруса больше, чем в господа бога. Не сомневаюсь, что вчера бригантина прошла протокой, пока мы возились с нашими марселями. Не верю я во всякую чертовщину. К тому же я своими руками промерил протоку и знаю, что через нее можно пройти при сильном ветре в гакабортnote 106. В конце концов, человеческая натура есть человеческая натура, и старый моряк — всего лишь обыкновенный человек. Поэтому в заключение скажу, что я предпочитаю преследовать француза, чей нрав мне хорошо известен, чем сорок восемь часов кряду гоняться в кильватере такой вот птицы без всякой надежды схватить ее за хвост.
— Вы забыли, Трисель, что я был на борту бригантины и кое-что знаю о ее конструкции и характере.
— Об этом поговаривают у нас на шлюпке, — ответил старый моряк, с любопытством приближаясь к капитану, — хотя никто не знает подробностей. Я не из тех, кто любит задавать праздные вопросы, тем более на судне под флагом ее величества. Мой злейший враг не скажет обо мне, что у меня есть эта женская слабость. Однако можно предполагать, что бригантина, отличная снаружи, хороша и внутри.
— Она совершенна как по конструкции, так и по оснастке.
— Так я и думал! И, если ее командир не боится опасности посадить свое судно на подводные рифы, значит, он в нем уверен. Самая красивая девушка в нашем приходе потерпела крушение, если можно так выразиться, из-за своей миловидности, слишком часто совершая рейсы в компании с сыном помещика. Ладная была девка, хотя и погнала по ветру всех своих старых дружков, когда молодой барин пристроился ей в кильватер. Что ж, она держалась молодцом, пока оберегала свои паруса. Но, когда налетел шквал, она ничего не могла поделать. И вот самодовольные ханжи принялись дрейфовать под штормовыми парусами религии и всяких прочих штук, которых начитались в катехизисеnote 107, а ее понесло под ветер от приличного общества. Хорошо скроенная и отлично скилеванная была девчонка! И я вовсе не уверен, что госпожа Трисель была бы сегодня женой королевского офицера, если бы та девица умела носить паруса в обществе своих ухажеров.
