Лукресия Невес улыбалась таинственно и глуповато. Она чувствовала голод, да, и царапала себе лицо ногтями; она словно вдруг попышнела; и правда — настал возраст…
С этого времени ей, наверно, нечего уж больше будет терять. Теперь уж и умереть слишком будет поздно.
Улыбаясь, похорошевшая, она взглянула на свою правую руку, на которой мечтала увидеть скоро обручальное кольцо. Обручальное, венчальное.
8. ИЗМЕНА
Через месяц после того, как продала город Сан-Жералдо, она отправилась с приятелем Матеуса оформить свадебные документы.
Приятель сказал:
— Подождите здесь на углу, пока я зайду в контору.
Девушка тотчас отозвалась:
— Конечно, доктор.
И она осталась на углу, придерживая сумочку. Она была спокойна, хоть и неуверенна.
Чинно смотрела по сторонам, измеряя и взвешивая этот новый город, какой купила.
Но она не была вовсе невинной жертвой. Лукресия Невес хотела стать богатой, иметь много всего и вращаться в высших кругах.
Как честолюбивые девицы из Сан-Жералдо, надеющиеся, что день свадьбы освободит их от предместья, — такова была она сейчас, важная, вся в розовом. Башмачки и шляпка новые. По-своему привлекательная. По-своему загадочная. Расправляя какую-то помятую складочку на юбке, отцепляя какую-то пылинку от рукава. Время от времени вздыхала, тихо и культурно.
Но, быть может, отвлеченная ветром, быть может, застоявшись на этом углу, — вскоре она уже улыбалась, приоткрыв губы, которые ветер сушил. Такая робкая в своем невольном преступлении. Иногда, прижимая к себе сумочку, вздыхала восторженно.
И когда нотариус показался на пороге, занятой, спешащий, она взглянула на него издали почти одурело, такая одинокая на этих улицах, которые ей не принадлежали, рядом с человеком, который указывал и объяснял, — с нотариусом! Это был первый реальный штрих в ее знакомстве с Матеусом.
И первое реальное проявление жизни этого нового города, где ей предстояло поселиться. Пыль стелилась по широким мостовым, и яркий свет заставлял жмуриться.
Лукресия была вся разодета. Ана помогала ей одеваться с плачем, а сама она еще таила чувство, какое не знала, как проявить теперь вот, до свадьбы, а ведь было уже пора…
— …Сюда, пожалуйста, — указывал ей нотариус, быстро взглядывая на нее и еще раз удивляясь, где это Матеус, всегда с причудами, откопал такую деревенскую невесту. Лукресия Невес отвечала нотариусу многозначительной улыбкой.
«Такая уж судьба, — подсказывала она самой себе, следуя за ним так быстро, как только могла на этих каблуках, придерживая шляпу, которую ветер намеревался сорвать, — такая уж судьба», — повторяла она, довольная, что порабощена. Счастливая, но растерянная, потому что не могла привыкнуть к отсутствию опасности.
На улицах, полных народу, никто не замечал ее в этом розовом платье, какое могло вызвать восхищение только в Сан-Жералдо.
Она старалась не терять времени и рассмотреть получше новый город — это вот настоящая столица! — который предлагали ей в награду, как чужеземке… Всякий мужчина должен был обещать женщине больший город взамен ее родного.
Она и здесь искала свой способ смотреть, и случилось, что сквозь треугольник, образованный рукой, которой придерживала шляпу, она увидела, как бежит по улице мужчина и вскакивает на ходу в трамвай…
Воистину, новые вещи смотрели на нее, и она пробиралась между ними почти бегом, поспевая за нотариусом. С тех пор как она уехала из своего предместья, ее особенная красота померкла и ее ценность упала. К тому же у нее и не было времени задуматься, почему нотариус приглашает ее на чашку кофе. Она стала торжественной, приняла приглашение низким кивком головы, упрекая себя, что недостаточно внимательна в важные минуты.
Обрадованная возможностью сразу же начать ритуал новой жизни, она осторожно присела на складки своей юбки. Даже пирожные подали на их столик… Она съела одно, изящно отставя мизинчик и другой рукой подбирая крошки. Как испугана была бы Ана в ее положении! Пирожное было сухое, и губы у нее тоже сухие. И кофе в чашечке вздрагивал от проходящих за окном трамваев.
Происходило нечто, ни для кого не интересное, — безусловно, «настоящая жизнь». Однако в ней-то Лукресия Невес начинала становиться безымянной. Что в конце концов не так уж плохо; по крайней мере, это нечто более долгое. Щенок забежал в кафе, бросился сразу к девушке, явно интересуясь ее высокими каблуками.
— Уходи, уходи, — сказала она строго и улыбаясь, — уходи, уходи.
Но щенок не уходил. И обнюхивал тщательно, печально и пристрастно лакированные туфельки. Из всех присутствующих выбрал именно ее, разбойник. — Уходи! — закричала она трагически, с мукой, и нотариус спросил:
— Так уж он вам мешает?
— Да, очень, — отозвалась она слабым голосом, с улыбкой…
Он сказал:
— Вон! — и замахнулся на щенка.
Тот отошел сразу, но неторопливо.
Она улыбнулась, в восторге:
— Он ушел, доктор…
Нотариус, однако, уже не смотрел на нее, вновь углубясь в свою папку с бумагами. Лукресия Невес погасила свою улыбку. Кашлянула в знак смутной солидарности. Она была торжественна и радостна на пороге большого города. Пожарная машина прогудела за окном, возглашая его величие.
9. СОКРОВИЩЕ НАПОКАЗ
Ни жестом, ни взглядом нельзя было выразить новую реальность. И посреди этой роскоши находилась Лукресия Коррейя, растрепанная и в дезабилье, не научась еще властвовать над сокровищем, не угадывая еще, как далеко простирается набитый богатствами трюм нового корабля. Она обращала теперь меньше внимания на саму себя, отчаянно счастливая, бродила туда-сюда и рассматривала все вокруг, стараясь обставить новый мир, какой Матеус вызвал, надев ей на палец бриллиантовое кольцо.
Оказалось, наконец, что у нее не хватает времени ни на что, как у людей.
Пансион, где Матеус и Лукресия поселились, предоставлял удобства, уже вышедшие из моды. Никто из новых жильцов, однако, не променял бы его на другой, более современный. Далее запустение, царящее в салонах, напоминало им время нужды или достатка, какое пережито в родном доме, — и в особенности «другой город», откуда они приехали.
В холле, уставленном пальмами, сквозь фризы стен уже проступало дерево, и мухи в столовой отбрасывали огромный город в эпоху, когда водились мухи. И уже через несколько дней стало казаться новоприбывшей, что она уже долгие годы не видела ни одной коровы и ни одной лошади.
В этой-то обстановке, благоприятной и для созреванья и для загниванья, Матеус царственно утвердил Лукресию Невес. После первого же завтрака она поняла значенье кольца, надетого ей на палец мужем
— Надеюсь, что ты будешь здесь счастлива, — сказал ей этот последний, так вот скромно показывая на деле свой характер.
На Лукресию эти остатки плохо скрытого самодовольства действовали так же завораживающе, как непрерывный шум этого большого города.
Ибо в Сан-Жералдо двигатель вещей оставался невидим, а здесь всплывал на поверхность, и было уже непонятно, где двигатель, а где сама вещь. Лукресия считала себя самым неопытным участником жизни города и позволяла мужу руководить собою при посещении «мест», в надежде, что вскоре все поймет и про эти такси, снующие навстречу друг другу под крики газетчиков, и про этих женщин, прыгающих в нарядных туфлях через лужи…
Ибо этот город, в отличие от Сан-Жералдо, казалось, каждую минуту выставлял себя напоказ, и люди тоже выставляли себя напоказ каждую минуту.
Матеус Коррейя сводил ее в Музей, в Зоологический сад, в Национальный Аквариум. Именно таким путем стремился он показать ей свою собственную структуру, — показывая вещи, какие надлежит видеть в структуре города. Терпеливо, надеясь, что эта женщина станет в конце концов равной ему.
И все она понимала со вниманием, словно ей показывали, куда вешать платья, где ванная и где зажигается свет.
Бродя по Музею об руку с мужем, она рассматривала старинные машины в их ленивой эволюции до превращения в такую важную вещь, как машины современные. Она все понимала и восхищалась мужем.
