Снова раздались приветственные возгласы, и все снова выпили. Тосты продолжались: пили за новорожденного, за имя Пеннистан. Мия посмотрела на Дэвида и увидела, что он по-прежнему стоит у окна, но теперь один, и кажется таким же чужаком, как она.

По-видимому, почувствовав взгляд, Дэвид посмотрел в ее сторону. Мия подняла бокал и улыбнулась:

— За жизнь.

Мия произнесла свой тост шепотом, и Дэвид ответил ей так же. Они оба выпили за свой собственный тихий тост, разделенные десятками людей, но близкие друг другу, как никогда.

«За жизнь!»— подумал Дэвид. Он стоял и думал о провале самого важного для него плана, а Мия напомнила ему, что жизнь — это праздник.

«Я люблю в ней это качество, — признался Дэвид самому себе. — Я люблю ее чутье на приключения, ее интерес к людям, ее выбор, будь он глупым или мудрым, даже ее тщеславие. Я люблю, когда она полностьюотдается музыке, рыбалке, людям, которые ей небезразличны, мне».

Толпа начала редеть, слуги ушли, а детей увели в детскую, туда же унесли новорожденного. Елена лежала в шезлонге, герцог сидел у нее в ногах с таким видом, который Дэвид назвал бы глупым, — с ошалелым выражением лица человека, влюбленного без памяти.

Глядя на эту картину, Мия, Оливия и Майкл нежно улыбались, и Дэвид обнаружил, что тоже улыбается.

— Я не хочу проходить через все это еще раз, — заявил герцог так, будто это он проделал всю работу.

— О, мне невыносимо думать о последствиях такого решения! — воскликнула Елена.

— О каких последствиях? — удивился герцог. — Мне кажется, трое детей — это вполне достаточно.

— Болван! — сказала Оливия.

Дэвид заметил, что Мию покоробило оскорбление из уст Оливии.

— Лин, — продолжала Оливия, — ты ведь знаешь, откуда берутся дети. Ты хочешь сказать, что предпочитаешь безбрачие?

— Дорогой! — Елена взяла из рук мужа бокал с шампанским и поставила на стол. — Я думаю, пора уносить шампанское.

Герцог пощекотал пальцы на ногах жены и поцеловал ей руку. Дэвид подумал, что раньше он не замечал; каким спокойным выглядит Лин рядом с женой. Как будто он сбрасывал свою герцогскую раковину — и снова открывался человек, которого Дэвид знал в детстве.

Дэвид наблюдал за Оливией и Гарретом. Он слышал, как Оливия говорит, что, несмотря на трудный день, хочет приготовить к завтраку нечто особенное. Муж взял ее руку, поцеловал и сказал «нет». Кажется, они немного поспорили на эту тему, потом Оливия нехотя кивнула. Не в этом ли суть лучших браков? Два человека поддерживают друг друга в равновесии, словно они качаются на качелях и смотрят, как долго могут оставаться на одном уровне, не опускаясь в одну сторону или в другую.

Не очень долго, но если играть с правильным человеком, то кататься на таких качелях может быть очень забавно.

Дэвид попытался представить свои короткие, но очень наполненные отношения с Мией в образе качелей. Вверх-вниз, и очень недолгое равновесие, когда они были в постели. И когда лошади понесли. И когда Мия играла на гитаре в парке, зная, что он слушает неподалеку. И когда им угрожали собаки Дилбера. И когда они стояли перед герцогом. Неужели это было сегодня утром?

Мия и Елена обнялись, коснувшись друг друга головами, затем Елена стала прощаться.

— Встретимся с тобой завтра утром, и ты расскажешь мне о своих планах.

«Я буду частью этих планов», — решил Дэвид. Он окажется дураком, если отпустит эту женщину. Когда-то он думал точно так же про Бендасбрука. Но ему еще предстояло придумать, как сделать так, чтобы Мия считала, что это она решила выйти за него, а не поступила так, как захотел он. Совершенно не представляя, как это сделать, Дэвид очень коротко попрощался с Лином и Еленой — парочка к этому времени уже никого не замечала, кроме друг друга.

Мия скрылась из виду. Дэвид предположил, где ее найти, но в музыкальной комнате оказалось темно. Он послал лакея в ее покои, тот вернулся и доложил, что в комнатах никого нет.

Ладно, значит, он не знает, где она. «С этой женщиной никогда ничего не бывает легко». Он завернул за угол, направляясь в свою комнату, потом вспомнил, что не проверил одно место, где она как раз, вероятнее всего, может быть.

— Где вы были так долго? — спросила Мия, когда он вошел в дверь, ведущую из его спальни в кабинет.

Она стояла рядом с дверью в коридор, как будто еще не вполне решила, останется ли. Как необычно.

Дэвид подошел к письменному столу. Где он был так долго? Дэвид не ответил. Этот вопрос можно было рассматривать на самых разных уровнях. Он задал собственный вопрос:

— Что вы здесь делаете?

— Какой трогательный был момент у Елены с герцогом, правда?

Мия подошла к полке, потрогала кусок керамики, камень и статую какого-то древнего бога, имя которого он так и не узнал.

— Какой это момент?

— Когда герцог пощекотал ей пальцы на ногах. — Мия снова повернулась лицом к Дэвиду. — Это был такой милый жест, очень интимный. Я никак не ожидала такого от страшилища, каким он бывает, когда рассуждает как герцог.

Дэвид был бы счастлив щекотать ноги Мии, когда бы она ни пожелала. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не высказать эту мысль вслух.

— Я думал примерно так же. Когда они вместе, он снова становится мальчиком, с которым я вместе рос, пока на него не навалилась ответственность за герцогство. — Дэвид бесцельно поправил стопку бумаг на письменном столе. — Интересно, что мы оба увидели одно и то же.

Качели на мгновение пришли в равновесие.

Мия вышла на середину комнаты и медленно повернулась, окидывая взглядом все сувениры, которые он собрал.

— Как вы можете работать, когда на вас смотрят все эти странные статуи? Должно быть, они из Мексикадо?

— Из Мексики.

Качели взлетели так высоко, что она оказалась на земле и контролировала ситуацию. Разговор принял совсем не то направление, какого он хотел.

— Здесь нет ничего из Мексикадо?

— Воспоминания, — ответил Дэвид.

— О да, и их нельзя отдать или спрятать, правда?

Качели качнулись обратно и снова пришли в равновесие.

Глава 37

Мия понимала, почему Дэвид отделывается односложными предложениями. Он не желал говорить на эту тему. Значит, она будет говорить одна.

— Думаю, горькие воспоминания есть у всех. Когда умирал мой отец, ему был отчаянно необходим врач, но я нигде не могла его найти, все медики ушли на фронт. — Мия вздохнула, пытаясь взять себя в руки, но это было нелегко. — Мы с папой были одни в холодном, темном, пустом доме. Слуги разошлись, одни пошли смотреть сражение, другие ушли защищать свои семьи. Джанина отправилась за помощью и не вернулась. Я боялась, что ее ранили или произошло нечто пострашнее.

Чтобы не расплакаться, Мия закрыла глаза и подождала, пока немного успокоится. Но когда она заговорила снова, то у нее все равно выступили слезы.

— Я знала, что папа умрет, рано или поздно, и все, что я могла делать, — это говорить ему, как сильно я его люблю, и умолять остаться со мной. Помощь в конце концов пришла, но к тому времени папа уже несколько часов как умер. От этого воспоминания я бы с удовольствием избавилась.

Дэвид сочувственно кивнул. Мия подумала: «Вот видите, мы не такие уж разные». Но она оставила эту мысль при себе, боясь, что Дэвид над ней посмеется.

— Дэвид, эта комната полна воспоминаний, не будет ли легче забыть их, если начать создавать новые?

«Со мной». Это она тоже не стала произносить вслух.

— Все это, — он обвел жестом статуи и керамику, — хорошие воспоминания. Как вы сказали, дурные воспоминания остаются с нами, они хранятся в таком месте, откуда их невозможно стереть.

— Расскажите мне о них.

«Поделитесь со мной своей ношей».

Мия замерла, боясь отпугнуть его даже малейшим жестом, который выдаст ее привязанность и понимание.

Дэвид отвел взгляд и посмотрел на украшение на стене — фигуру, похожую на восходящее солнце во всем блеске его лучей. Вероятно, это было древнее изображение какого-то языческого бога. Он похлопал по карману, но либо не нашел сигарету, либо вспомнил, что Мия их терпеть не может.