— А-а, — произнес он. — Ладно. Я увижу вас завтра?

Мэри не могла сфокусировать на нем взгляд. Он казался расплывчатым, как будто в тумане. Размытым. Еще один неудобный момент: рукопожатие.

— Ну… — сумела выдавить Мэри. Профессор все еще усмехался свой актерской улыбочкой. Брайан назвал ее — как же он сказал? — фальшивой. Да, согласилась наконец Мэри. Было в его улыбке что-то поддельное, что-то определенно неестественное.

Уже на выходе Мэри вдруг вспомнила: «Моя куртка». Она пробралась в заднюю комнату. В главной спальне спал малыш, а подле него сидела Дэлла Уильямс и смотрела по телевизору повтор шоу Леттермана. Рядом с мальчиком покоилась целая груда пальто. Мэри откопала свою куртку и надела. Когда она застегивала молнию, Дэлла повернулась и взглянула на Мэри. Она была в том же платье, тех же удобных туфлях с пряжками и квадратными каблуками. Мэри заметила, что ее голые ноги в разных местах покрыты синяками.

— До свидания, — попрощалась женщина.

— До свидания, — ответила Мэри.

— Я хотела дать кому-нибудь вот это, — взволнованно произнесла Дэлла Уильямс, — но никак не могла решить кому.

Она достала клочок бумаги, измятый по краям и отсыревший в ее ладони.

— Не читайте, пока не окажетесь снаружи.

Мэри вышла из дома и, шлепая ногами по тротуару, побежала через Монтгомери-стрит в университетский городок. Она бежала по Большому лугу, чувствуя, какая холодная и скользкая трава под ногами и как о мелкие ветки рвутся колготки. В переулке, что вел мимо библиотеки Ормана и выходил прямо на виадук, в свете прожектора охраны Мэри развернула бумажку, которую вручила ей Дэлла.

Текст гласил:

Актеры.

Их и отправился разыскивать Брайан Хаус в понедельник после обеда. Когда Джейсон Неттлз рассказал ему о Кейле, он тут же подумал: «Именно так я смогу найти девчонку с вечеринки». Но чем больше он об этом размышлял, тем сильнее ему казалось, что поездка в Кейл поможет разоблачить всю шайку. Детектива Турмана, Полли, которую встретил Брайан. А может, и самого Уильямса. Теперь Брайан не сомневался: его одурачили. Их всех одурачили. Профессор стер грань между Курсом логики и мышления 204 и реальным миром. Брайан поймал себя на том, что уже начал сомневаться в истинности всего вокруг: других преподавателей, людей на вечеринке, даже соседа по комнате. Везде, куда бы он ни приходил, Брайан чувствовал тревогу и боялся, что мир обрушивается на него и выворачивается наизнанку, а его внутренний механизм торчит наружу, как острые пружины старого матраса сквозь поролон.

Уже не в первый раз Брайан хотел знать, чувствовал ли Марк то же самое. За день до самоубийства брата Брайан позвонил ему из Винчестера. «Чувствую себя прекрасно», — сказал тогда Марк. Но за этими словами что-то скрывалось, что-то завуалированное и трепещущее. Брайан до сих пор слышал ту интонацию в голосе брата. «Завтра будет еще одно прослушивание», — сказал Марк. Снимался рекламный ролик автомобильного страхования, и гонорара должно было хватить на оплату его студии в Бруклине. Произошел обычный телефонный разговор между двумя братьями, который должен был придать им надежды, но Брайан повесил трубку, предчувствуя опасность. Марк притворялся.

А сейчас, два года спустя, Брайан пытается раскрыть еще одну тайну. Он никак не мог избавиться от ощущения, что обе загадки как-то связаны, что над ним жестоко пошутили. Мир вокруг был умышленнопрозрачен, просматривался насквозь. Марк дал ему несколько подсказок: прислал коробки со своей старой одеждой; говорил — словно одержимый — о мостах; а два года назад по дороге из Кингстона в Покипси они остановились на шоссе № 9 на краю моста через Гудзон, а позже, вернувшись в машину, Марк спросил: «Как думаешь, какой он высоты?» И последний телефонный звонок, такой откровенно обманчивый, оказался его попыткой сообщить брату о том, что должно случиться.

Тогда Брайан, конечно, этого не понял. Через пару часов он даже не думал об их разговоре, благополучно выпивая на квартире у одной девчонки по имени Кара Брайт за пределами университета. Утром его разбудил звонок матери.

— Брайан, — сказала она. И Брайан все понял.

Отец был просто раздавлен. От горя он впал в глубокую депрессию, медленно реагировал на все, был угнетен, и Брайану пришлось силой протащить его через все мероприятия на похоронах Марка. Отец: сидящий на диване вдали от всех, беззвучно произносивший слова, шевеля губами. Отец: отказывающийся от еды, громко расхаживающий по дому в два, иногда в три часа ночи. Отец: как-то ночью разбудивший Брайана, чтобы спросить: «Ты не знаешь, куда подевался старый велосипед Марка?» Затем они вместе пошли из дома в гараж, и впервые Брайан захотел успокоить старика, но потом, когда велосипед так и не нашелся, его поиски превратились в испытание, как будто велосипед мог вернуть Марка. Они искали до самого рассвета, продираясь через груду старых компьютеров, инструментов и коробок с каким-то хламом, то там, то здесь сбрасывая вещи на пол, переворачивая гараж вверх дном.

Они, конечно, ничего не нашли. Этот случай превратился в Тайну Старого Велосипеда. Вскоре, всего пару недель спустя, отец Брайана ушел от матери, оставив короткую записку: «Я больше так не могу».

За что бы Брайан ни взялся после смерти Марка, он ничего не доводил до конца. Он останавливался на полпути, оставляя все незавершенным. Кэти и ее мать. Стеклянные вазы, которым следовало придать цилиндрическую форму, а они, даже когда Брайан старался и бережно выдувал, плющились и округлялись прямо на глазах. Мир вокруг таял, растекался и обрушивался. Брайан ничего не мог поделать.

А возможно, и мог. Курс Уильямса стал для него неким способом что-то спасти, своего рода освобождением. В случае с Марком Брайан облажался, отказавшись увидеть симптомы болезни брата, которые маячили у него перед носом. С тех пор в жизни Брайана ничего не происходило. Почти ничего. Он скорбел, вернулся к учебе, продолжал вести привычный образ жизни. Но здесь и сейчас перед ним наконец возникло нечто. Вызов. В последнее время одержимость Брайана настолько усилилась, что ночами ему приходилось расхаживать по комнате, чтобы успокоиться.

Давно уже Брайан не катался по городу. Его пикап простоял на парковке за пределами Дэвис-Холла нетронутым большую часть осеннего семестра. Было приятно ехать, опустив стекло и включив радио. Играл Джонни Кэш, любимый певец его отца. Брайан попытался привить парням из Нельсон-Холла вкус к такой музыке, но она, конечно же, прошла мимо них. Теперь, под гул ветряных вихрей, Брайан сделал радио погромче.

В сущности, он и понятия не имел, что станет делать, когда раскроет замысел Уильямса. Не хотелось думать об этом сейчас. Просто было приятно выбраться и побродить немного. По Монтгомери Брайан выехал на Прайд-стрит. Возле дома профессора притормозил, пытаясь хоть мельком увидеть этого человека. Дома никого не оказалось, кроме собаки, бешено метавшейся на привязи. Брайан направился на Тернер-стрит, а затем на шоссе № 72 в сторону Кейла. Он оказался на дороге округа Роу, прежде чем понял, куда едет. В кабину врывался ветер, стиравший все, каждую его мысль. Кэти, мама, возвращение домой — все развеялось на ветру.

Брайан знал Кейл. Пару раз он заезжал туда выпить пива. В округе Роу действовал сухой закон, поэтому студентам приходилось забираться примерно миль на двадцать в глубь Кейла, чтобы отовариться в одном из множества магазинов спиртного, расположенных прямо на дороге, которую учащиеся Винчестера называли Границей.

Кейл представлял собой два обширно раскинувшихся сельскохозяйственных района, окружавших сам город. Придерживаясь шоссе № 72, Брайан пересек городок и увидел на дороге знак: «БЕЛЛ-СИТИ 35 миль». Он вспомнил лекцию детектива Турмана: именно в Белл-сити и обнаружили девушку в трейлере, ту самую, что так была похожа на Дианну.