— Пауль лежит при смерти! — сообщила она тоном, для этого случая слишком уж радостным.
— Какой Пауль?
— Мой дядя. — Ее голос звучал теперь подобающим образом озабоченным. Умирающий был ее любимым дядей. — У него случился инсульт. Врач считает, что он больше двух дней не проживет. Бедный Пауль! Ему всего-то шестьдесят! Умирать так рано!
Кунце наконец удалось натянуть сапоги, и он подошел к платяному шкафу, чтобы надеть китель.
— В будущем году мы пойдем к Венцелям вместе, — сказала Роза.
Его рука задержалась на верхней пуговице.
— Еще неизвестно, пригласят ли меня на следующий год.
Судя по выражению ее лица, Роза ожидала другого ответа.
— Но если пригласят тебя, то и меня тоже.
Роза прижалась к нему и поцеловала золотой шнур на его аксельбантах. Кунце отпрянул в досаде. Такие проявления нежности он считал излишними и ненужными. Он понимал, какого ответа она ждет, но что-то внутри его противилось.
— Когда я в последний раз дядю Пауля видела, он сказал мне, что написал новое завещание: мне он отдает дом и часть акций. — Она буквально захлебывалась словами, не сводя глаз с его лица. — Если он умрет, мы сможем пожениться.
— Но ведь он еще не умер, правда? — Его голос прозвучал резче, чем он хотел.
— Что же, мне и помечтать нельзя? — спросила она. Губы у нее задрожали, и глаза наполнились слезами.
— Ты всегда мне говорила, что любишь его. Как же ты можешь желать, чтобы он умер?
— Потому что тебя я люблю в сто раз больше, чем его. Тебя я люблю сильнее всего на свете. Поверь мне: любой женщине неприятно всегда оставаться в тени, быть одинокой. Мы живем вместе, но я называю тебя жильцом, ты меня — хозяйкой. Это было бы правильно, если бы нас связывал только договор о найме! Я хочу когда-нибудь сказать: «Это мой муж!»
Внезапно ему стало действительно стыдно. На самом деле на свете была только одна женщина, которая дарила ему свою нежность и внимание, давала ему кров, ничего за это не требуя. Если он болел — она ухаживала за ним; если ему было одиноко — она была рядом; хотелось побыть одному — он держал ее на расстоянии; когда бы он ни пожелал — дверь ее спальни для него всегда была открыта. А не будь Розы?.. Бесцельно болтаться где-либо? Пускаться в мимолетные интрижки? Вечер за вечером возвращаться в пустую квартиру, где единственным развлечением был бы его граммофон? Он подошел к Розе и притянул ее в свои объятия.
— Не будь таким ребенком. Конечно, я хочу на тебе жениться. Я вообще не смотрю ни на одну из женщин, ты же знаешь. — Он мягко отодвинул ее от себя. — А сейчас, пожалуйста, не лей слезы на мой парадный мундир. Каждая слезинка оставляет на этом платке пятно.
Она рассмеялась, пока он вытирал ей слезы своим платком, и грустно сказала:
— Я хочу, я могла бы сегодня пойти с тобой. У меня есть новое платье, ты его еще не видел. Все из белых кружев, а внизу подкладка из черного шелка. Чудесное платье! Ты гордился бы мной!
Это был один из ее лучших дней. Свежевымытые пушистые волосы были прекрасны, несмотря на слегка проблескивающую седину на висках, а ее кожа розово светилась, как у юных девушек на картинах Ренуара. Она была одета в шелковое платье с маленькими воланами впереди и слегка касающимся пола шлейфом. Внезапно ему вспомнилось, что уже несколько недель он не обнимал это пышное, с прекрасными формами тело, затянутое сейчас в корсет.
Общество у Венцелей собралось почти исключительно из военнослужащих. Штатских было довольно мало. Преобладающим цветом был зеленый цвет мундиров Генерального штаба. Здесь была представлена вся клика сторонников войны во главе с Францем Конрадом фон Хётцендорфом, стройным худощавым человеком с нервной повадкой фокстерьера и крепкой хваткой бульдога. Он и его соратники каждое утро с надеждой разворачивали газеты, ожидая прочитать там, в разделе известий императорского двора, сообщение о том, что кайзер нездоров и должен, по указанию своего лейб-доктора, лечь в постель. Такое сообщение было бы верным знаком того, что здоровье кайзера — наконец-то — пошатнулось! Но еще больше они радовались бы, если бы появилось срочное сообщение о сердечном приступе или инсульте. Будь они сербами, или турками, или представителями армии с более низкими моральными устоями, они бы уже давно объединились и составили заговор с целью убийства монарха. Но на их пути стоял Франц Иосиф, и такое радикальное решение даже и не приходило им в голову. Они негодовали, они скрежетали зубами, а их вожди были частыми гостями в замке Бельведер, венской резиденции наследника престола Франца Фердинанда, или в его загородном поместье Конопишт в Чехии. Шеф Генерального штаба Конрад позволял себе даже стучать кулаком по письменному столу кайзера, если ему что-то было не по нраву, но это не приблизило войну ни на шаг. Единственной уступкой, которую он добился от кайзера, было его согласие на основополагающую реорганизацию и модернизацию армии. Франц Конрад фон Хётцендорф за время своего трехлетнего пребывания на посту совершил буквально чудо, но был похож на мальчишку, которому на Рождество подарили любимую игрушку, но не разрешили с ней играть.
На таких приемах Кунце был не слишком общителен. Ему нравилось больше наблюдать, чем участвовать в разговорах в той или иной группке. Его забавляли маленькие трагедии или комедии, которые при таких приемах то и дело разыгрывались, дружеские отношения, которые разрушались или возникали вновь, внезапные ссоры, которые вспыхивали умышленно или неумышленно, начало или конец чьих-то карьер, закат любовных связей, безобидные подшучивания, которые нередко вели к дуэлям и бессмысленным смертям.
Как обычно, было приглашено довольно много младших офицеров — преимущественно из кавалерии, милые молодые люди, сдержанно относящиеся к выпивке, основной задачей которых было неутомимо развлекать танцами жен и дочерей офицеров. Гусары выглядели роскошно, но чувствовали себя не очень удобно.
В то время как драгуны и уланы красовались в узких черных брюках и легких мягких сапожках, парадная форма гусар состояла из облегающих брюк цвета киновари, богато украшенного золотыми галунами серо-голубого френча и высоких, до колен, лакированных сапог. Танцуя ночь напролет, они к утру страдали от болей в уставших ногах. К тому же для них было обязательным наличие шпор, звяканье которых постоянно дополняло звуки прекрасной музыки, а ущерба, который наносили шпоры бальным платьям и шлейфам, избежать было невозможно.
Если обычно на таких балах можно было видеть вечерние туалеты, которые умелая домашняя портниха лихо шила из камчатной ткани бабушкиных портьер с претензией на модели от Пуаре или Ворта, то здесь, в этот вечер, наряды были, как правило, haute couture,а драгоценности дам были подлинными: некоторые колье, украшавшие decolleté,превышали годовой заработок их супругов.
Платье Лили Венцель было выдержано в стиле последней моды — бледно-зеленый сатин с золотистым тюлем поверх. На ней были ее знаменитые изумруды, и она выглядела восхитительно. Одно-единственное ожерелье превосходило Лили по блеску — бриллианты фрау Гольдшмидт. Супруги Гольдшмидт были одной из немногих пар, которые были приглашены, несмотря на то что не принадлежали к кругу военных. Фрау Гольдшмидт была троюродной сестрой Лили Венцель. Но это было бы недостаточным основанием для приглашения. Доктор Гольдшмидт был членом Жокей-клуба; кроме этого, ходили слухи, что вскоре он должен быть кайзером произведен в бароны.
В самом начале вечера доктор Гольдшмидт извлек капитана Кунце из группы сверкающих униформами офицеров. Их знакомство начиналось еще во времена деятельности Кунце в известной адвокатской конторе Теллера и Бауэра.
— Какой прекрасный сюрприз! Вы здесь, господин капитан! — просиял Гольдшмидт. — Если бы я знал, что встречу вас здесь, не стал бы посылать вам письмо. Вы его найдете в утренней почте. — Не дождавшись ответной реакции Кунце, он продолжал: — Это касается обер-лейтенанта Дорфрихтера. Я бы охотно поговорил с вами об этом. Его семья поручила мне представлять его интересы.
