— Это был сюрприз для вас?

— Ну конечно. Он появился в самую рань, примерно около семи часов. Я еще спала, но он меня разбудил. Вообще-то я проснулась от того, что собака царапалась в дверь.

— Это было четырнадцатого ноября?

Марианна испуганно посмотрела на капитана. Только сейчас она снова осознала, что ее допрашивают.

— Да, — тихо ответила она. — Четырнадцатого.

После ухода капитана Кунце и унтер-офицеров Марианна подождала пять минут, затем, накинув пальто, поспешила к соседям, где был телефон. Она хотела позвонить мужу. Прошло несколько минут, пока телефонистка не сообщила, что господина обер-лейтенанта нет.

Она возвратилась в свою оскверненную квартиру. Вопреки заверениям капитана Кунце, что все останется в полном порядке, комнаты выглядели как после разгрома. Покрывало с кровати было сдернуто, из ящиков комода свисали вещи, дверцы шкафов раскрыты настежь, перед туалетным столиком рассыпана пудра. Марианна разобрала постель и забралась, полностью одетая, под одеяло. Она хотела как следует выплакаться, но, как назло, слез не было. После такого потрясения Марианна заснула. Проснулась от скрипа двери в спальню. Открыв глаза и увидев в дверях мужа, она соскочила с кровати, бросилась к нему, вцепившись в него, как утопающая:

— Петер! Петер, что им от нас нужно? Они всю квартиру перевернули вверх дном, рылись во всех углах! Где ты был? Я пыталась до тебя дозвониться, но сказали, что тебя нет.

Он мягко освободился от ее рук.

— Успокойся, дорогая. — Его голос был спокойным, он был, как всегда, хладнокровен. — Помни о том, что тебе нельзя волноваться. Это вредно для тебя.

— Но Петер, что все это значит?

— Ничего, нас это вообще не касается. Произошло убийство, и есть некоторые подозрения, что нити ведут в Линц. Этим и вызваны обыски. К несчастью, все выглядит так, что преступник относится к местному гарнизону. Мы должны будем смириться с некоторыми неудобствами, пока не найдут преступника или не прекратят дело.

— Они задавали такие странные вопросы.

— Какие вопросы? — В его голосе послышалась настороженность.

— Самые разные. Например, поехал ли ты в Вену сам или я об этом тебе написала, чтобы ты приехал.

— Да, ты же об этом мне написала.

Она испуганно посмотрела на него.

— Нет, я не писала.

— Ты мне написала, что чувствуешь себя неважно. Ты что, уже не помнишь?

Его тон, уверенный и слегка сердитый, смутил ее.

— Я действительно так написала?

— Ну конечно. Твое письмо где-то у меня лежит.

— Я тебе много писем посылала, но не могу вспомнить, чтобы я…

— Но именно из-за этого я поехал Вену, а не в Зальцбург! — перебил он ее. — Я не мог тебе позволить ехать одной. — Он помолчал секунду. — И что же ты им сказала?

— Я сказала им, то есть капитану, что я тебя не просила приезжать. Извини, Петер, но так мне казалось. Да и сейчас тоже. — Она вконец расстроилась. — Это очень плохо, что я им так сказала?

Он пожал плечами.

— Сейчас уже все равно ничего не изменишь.

— Я бы могла сказать, что ошиблась.

— Это было бы только хуже.

Необычайно глухой голос мужа встревожил ее.

— Петер, у меня ужасное чувство: что-то произошло. Не смотри на меня так. Я только хочу сказать, что если ты по какой-то причине замешан в этом ужасном деле, давай со всем этим покончим. Я готова умереть вместе с тобой, мне нисколько не страшно. — Не в силах выносить его полный упрека взгляд, Марианна опустила глаза. — Убей сначала меня, а…

— А потом самого себя? — Он усмехнулся: — Сегодня это уже второе такое предложение! Разница только в том, что те сочувствующие не выразили желания умереть вместе со мной. Нет, любимая. Я не застрелю ни Тролля, ни себя.

— Тролля?

— Уж не думаешьли ты, что мы оставили бы его? Для газет будет гораздо заманчивее, если и собака участвовала в этом спектакле!

— Ты отвратителен!

— Нет, я трезво смотрю на вещи. В такие игры я не играю. Кстати, ты поведала капитану, что ты сказала мне, когда мы с тобой говорили о списке моих однокашников, которых с первого ноября переводят в Генеральный штаб?

— О каком списке?

— Так ты снова забыла? Я тебе показал список, а ты сказала, что еще раньше была знакома с капитаном фон Герстеном. Он пытался за тобой ухаживать, и если бы ты ответила на его ухаживания, то была бы сейчас, наверное, женой офицера Генерального штаба, а не простого пехотного обер-лейтенанта.

— Я так не говорила, — запротестовала она.

— Говорила, говорила.

— Я тебя только подразнить хотела!

— Да я знаю. И все-таки: если тебя кто-нибудь спросит, — этого никогда не было! Ты поняла? Никогда! Я тебе никогда не показывал этот список, и мы никогда об этом не говорили. Ты вообще не знаешь, видел я этот список или нет. И даже если я его читал, то при тебе ни разу о нем не упоминал!

— А почему это так важно?

— Это не важно. То есть не очень важно. Но людям поручено расследовать это злополучное дело, чтобы успокоить общественность и прессу. Они готовы ради сохранения добрых отношений между гражданскими властями и армией пожертвовать невиновным. Дело заключается в том, что я отказался быть жертвенным барашком.

Постепенно она стала чувствовать себя лучше, но до конца еще не успокоилась.

— Я им рассказала, что ты послал венок на могилу Мадера. Это не может тебе навредить, правда?

— Конечно нет. Мадер был мой товарищ. Хороший парень. Прекрасный офицер. Не луч света, но с ним всегда было интересно. Его все любили. А кроме этого, — он запнулся на мгновение, — а кроме этого, у меня была особая причина любить его. Однажды он спас мне жизнь.

— Неужели? — она была удивлена до крайности. — Ты мне никогда об этом не рассказывал.

— Нет.

— И каким же образом он спас тебе жизнь?

— Ах, это долгая история. Я тебе расскажу об этом в другой раз. Мы сегодня вообще будем ужинать, а?

На следующий день после допроса Дорфрихтера в Линце в полицай-президиуме Вены утром появилась невысокая, плотного телосложения женщина лет сорока. Ее сопровождал полный чувства собственного достоинства мужчина в хорошо отутюженном, но довольно поношенном черном костюме. Мужчина сказал, что им необходимо встретиться с полицай-президентом Бржезовски. Их проводили в кабинет капитана полиции Кубелика. Мужчина отрекомендовался как старший почтовый советник Блош.

— Позвольте представить вам фрейлейн Анну Поссельт, служащую почтового отделения номер 59, — сказал он Кубелику. — Я думаю, у нее есть важная информация по делу Чарльза Френсиса.

При попытке выяснить подробности Блош ответил, что фрейлейн Поссельт хотела бы говорить с самим полицай-президентом. К этому моменту у капитана полиции зародились серьезные сомнения в том, может ли фрейлейн Поссельт вообще разговаривать, так как с самого начала встречи она не проронила ни звука. В своем длинном, до пят, пальто, темными глазами и черными волосами, круглым как луна лицом она напоминала ваньку-встаньку.

Спустя некоторое время фрейлейн Поссельт и ее сопровождающий были приняты полицай-президентом Бржезовски. Бржезовски был вежлив, но, к разочарованию Блоша, не проявил большого интереса к их визиту. В последние дни поступило множество сообщений о якобы важных свидетельствах от людей, стремящихся попасть в газеты. Но он, как и прежде, был убежден, что преступника нужно искать среди военных. Генерал Венцель и его группа допрашивали в Линце некоего обер-лейтенанта, и ходили слухи, что речь идет о скором его аресте. Тем не менее был вызван секретарь, чтобы стенографировать сообщение фрейлейн Поссельт.

— Она одна из моих самых добросовестных служащих, — сообщил советник Блош. — Более двадцати лет безупречной службы. — Он обратился к женщине: — Расскажите-ка господину полицай-президенту о польском еврее и о письмах.

Фрейлейн Поссельт сделала глубокий вдох.

— Это было четырнадцатого ноября, незадолго до восьми. Перед моим окном — «Заказные письма и продажа почтовых марок» — стояла очередь из нескольких человек, а этот польский еврей был вторым и чуть шею себе не свернул, хотел узнать, почему я так долго вожусь, хотя на самом деле я все делаю моментом. Когда дошла его очередь, он протянул мне пачку писем. Обычные письма, марки уже наклеены. Тогда я сказала ему, что их нужно бросить в почтовый ящик. А он мне отвечает, что письма из ящиков только что вынули — тут он не врал — двое коллег как раз сортировали их, он попросил передать его письма моим коллегам, чтобы успеть к следующей доставке. Клиент был такой настырный, извините, просто привязался с этими письмами. Я его спрашиваю, что, мол, у вас горит, что за спешка? А он отвечает, что, значит, его послал господин обер-лейтенант с этими письмами из Галиции и их позарез нужно тут же отправить. Тогда, чтобы отвязаться от него, я ему показала, как обойти стойку и положить письма на сортировочный стол. Ну, он так и сделал.