— Умница. Тогда поехали.
Крутятся колеса, шух-шух-шух,
Автобуса колеса, шух-шух-шух,
Крутятся колеса, шух-шух, день-деньской.
Дворники шуршат, вжик-вжик-вжик,
Дворники автобуса, вжик-вжик-вжик,
Дворники шуршат, вжик-вжик, день-деньской.
Эмма, ты что, не знаешь этой песни? Не может такого быть. Подпевай, чего ты молчишь. Давай споем вместе. Когда судно дало течь, хорошо затянуть песню. Поднимает настроение.
Вот автобус сигнал подает, би-ип,
Громко сигналит, бип-бип-бип,
Громко сигналит, бип-бип, день-деньской.
В чем дело, забыла слова? Мы с Люси часто пели эту песню. Знаю ее наизусть. Интересно, а она помнит слова? Обычно мы пели ее в постели, с утра пораньше. По будням Каролина вставала первая и шла в душ, а Люси прибегала, садилась мне на живот, и мы пели.
— Я не знаю слов.
— Ну, следующий куплет начинается так:
Дети в автобусе прыг-прыг-прыг.
Дети резвятся, скок-скок-скок.
Дети в автобусе, прыг-скок, день-деньской.
А дальше:
Детки в автобусе, уа-уа-уа,
Криком кричат, уа-уа-уа,
Детки в автобусе, уа-уа-уа, день-деньской.
Вот что я думаю, похоже, нам не одолеть этот холм. Машина не приспособлена для такой езды. Она скользит по льду. А еще слышишь это хлюпанье? Такой звук издает автомобиль, когда у него заканчивается горючее. А ведь мы почти у цели! Если бы добраться до вершины, то потом мы просто скатились бы вниз, как с горки. Но, увы… номер не пройдет.
Не-а. Наше везение закончилось.
Встали. И ни туда и ни сюда.
Как тут тихо, да?
— Очень тихо.
— Ты знаешь, где мы?
— Где же мы, Макс?
— В штилевой зоне, конечно. Мы попали в штиль, как Дональд Кроухерст, когда его радио окончательно умерло. У него был сломанный приемник, у меня — разрядившийся мобильник.
— Но, Макс, позволь кое о чем напомнить. О чем-то очень важном. Ты — не Дональд Кроухерст. Ты — Максвелл Сим.
— Нет, ты не понимаешь. Разве так трудно понять? Все, что происходило с ним, происходит со мной. Вот сейчас происходит.
— Мы в Кернгорме, а не в Саргассовом море.
— Закрой глаза — и окажешься где угодно.
— У него в каюте было жарко, а здесь холодно.
— Ну, это легко исправить. Включу обогрев на полную катушку.
— Если ты это сделаешь, Макс, аккумулятор сядет.
— Плевать. И Кроухерст был голым, так? Вроде бы последние недели он провел голышом.
— Макс, не надо, прошу. Ты себя не контролируешь.
— Какие проблемы? Ты что, никогда не видела голого мужчины? Хотя нет, ты — не видела.
— Макс, прекрати. Надень рубашку. И выключи обогрев. Здесь уже и так слишком жарко. И ты загубишь аккумулятор.
— Теперь брюки. Отвернись, если не хочешь заработать шок. Вот! Наконец-то душевная, уютная атмосфера. Никаких секретов между нами. Как насчет опрокинуть по маленькой? «Талискер», двадцать пять лет выдержки, спасибо Элисон и Филипу. Ты не выпьешь со мной? Что ж, я на тебя не в обиде. Очень разумно с твоей стороны. Мне и самому хватит на сегодня, но если нам всю ночь торчать на этой горе…
— Что? Что случилось? Где я?
Эмма?
— Я здесь, Макс.
— Выходит, я заснул?
— Да, и проспал больше часа.
— Правда? Черт, я надеялся поспать подольше. Блин, до чего же тут жарко.
— Обогреватель все время работал. Я тебе говорила не включать его на полную мощность. Аккумулятор, наверное, почти разрядился. Ты ведь понимаешь, что это значит, Макс?
— И что же это значит?
— Я скоро покину тебя. Я угасаю.
— Нет, нет! Эмма, только не это! Неужели и ты тоже? Не уходи, прошу тебя!
— Скоро я уйду. Через несколько минут.
— Я выключу обогрев. Совсем выключу.
— Поздно, Макс. Думаю, нам пора попрощаться.
— Но, Эмма, я не справлюсь без тебя. Все эти дни ты была для меня… всем. Без тебя… без тебя я пропаду.
— Уже ничего нельзя исправить.
— Нет! Ты не можешь уйти! ТЫ МНЕ НУЖНА.
— Не плачь, Макс. Нам было хорошо вместе. Но всему приходит конец. Смирись с этим, если можешь. И у нас осталось еще немного времени.
— Не смирюсь. Нет.
— Ты не хочешь мне что-нибудь рассказать напоследок?
— Я? Да вроде нет.
— Я подумала, возможно, тебе есть о чем поговорить со мной, прежде чем я уйду.
— Не понимаю, чего ты добиваешься.
— Мне кажется, ты должен кое-что рассказать. Поведать мне свою тайну. Ту, что ты скрыл от Каролины. И связано это с Крисом.
— С Крисом?
— Да. Теперь ты понял, о чем я, верно?
— О том, что…
— Да?
— О том, что случилось в Ирландии? Крапивная яма?
— Именно. Начинай, Макс. Тебе станет лучше, если расскажешь кому-нибудь.
— Господи… о господи… Как ты об этом узнала?
— Неважно, просто расскажи. Вслух. Все как было. О том, что случилось с бедным маленьким Джо. Что ты с ним сделал.
— Черт… черт… ЧЕРТ.
— Ты плачешь? Это нормально. Выпусти все это из себя.
— Хочешь правды?
— Конечно. Правда всегда прекрасна.
— Но правда, Эмма… Правда в том… о боже. Правда в том, что я ненавидел его. Разве это не ужасно? Он ведь просто маленький мальчик. Счастливый, любопытный, проказливый. Я ненавидел его за то, что он счастлив. Ненавидел за то, в отцах у него Крис. За двух сестер, которые с ним играют. Ненавидел за все, что у него есть… и чего у меня никогда не было. За все то, чего отец мне так и не дал…
— Поплачь, не стесняйся.
— Я не понимал, честное слово. Не понимал, как много ненависти во мне. Не знал, что я могу так ненавидеть ребенка.
— Не сдерживай слез, Макс. Они тебе помогут. Что же произошло тогда? Что ты сделал?
— Не могу об этом говорить.
— Можешь, Макс. Уверена, ты сможешь. Он качался на тарзанке, да? Летал над ямой с крапивой.
— Да.
— А потом он долетел до края ямы и решил спрыгнуть с веревки, и что ты тогда сделал?
— Не могу…
— Постарайся, Макс. Я ведь знаю, что произошло. Ты толкнул его.
— Я…
— Так все было? Ты толкнул его обратно в яму. Ты толкнул его, Макс?
— Да, да, да! И он догадался. Догадался,что это я. И рассказал отцу. Крис сначала не поверил, но потом понял, что мальчик не врет. Вот почему они уехали раньше срока. Вот почему Крис с тех пор со мной не общается.
— Поплачь, слезы — это хорошо. Но еще лучше, когда кому-нибудь расскажешь.
— Я ничего не мог с собой поделать. Мне хотелось причинить ему боль. Ох как хотелось. Прежде мне бы и в голову не пришло, что я способен на такую злость. Ему было всего восемь лет. Всего восемь. ОХРЕНЕТЬ.Я — плохой человек. Мерзкий. И зря я тебе рассказал. Наверное, ты теперь меня ненавидишь. Эмма, ты простишь меня? Мы останемся друзьями?
— Я — единственная, кому ты мог рассказать. Ведь я никого не сужу — забыл? И я рада, что ты это сделал. Так надо было сделать. Рано или поздно ты все равно кому-нибудь рассказал бы. Но аккумулятор вот-вот сядет. Прощай, Макс. Я должна покинуть тебя.
— Эмма, не уходи.
— Прости, Макс. Я оставляю тебя на милость стихий. Тебя занесет снегом. Тебя укроет тьма. Стихии довели тебя до нынешнего состояния, теперь они — твои штурманы.