Тут на авансцену вышел приятель мисс Эрит, протянув мне руку:
— Позвольте представиться. Доктор Хамид.
— Рад познакомиться, доктор, — потряс я его руку. — Максвелл Сим.
— А как я рад, Максвелл. Прошу, зовите меня Мумтаз. Ты позволишь заварить чая для твоего гостя, а, Маргарет?
— Да, конечно. Конечно. — Мисс Эрит медленно выныривала из задумчивости, в которую ее повергло мое присутствие. — Ох, и куда подевались мои хорошие манеры? Присаживайтесь, пожалуйста, и выпейте чаю. Вы ведь не откажетесь от чая?
— Спасибо, выпью с удовольствием. Но разве вам не надо сначала… — я указал на тонометр.
— О, это может подождать. Ради такого случая.
— Отлично, — кивнул Мумтаз. — Иду ставить чайник.
Когда он удалился, мисс Эрит пояснила:
— Мумтаз был моим лечащим врачом, пока не вышел на пенсию. Но он по-прежнему наведывается ко мне примерно раз в две недели, исключительно по собственной инициативе. Быстренько проводит медосмотр, а потом мы едем куда-нибудь обедать. Очень мило с его стороны, правда?
— Да, очень.
— Если бы на свете было побольше таких, как он, мы бы не оказались там, где мы есть.
Я не совсем понял, что она имеет в виду, и предпочел не реагировать.
— Я не видела вашего отца двадцать с лишним лет, — продолжала мисс Эрит. — С 1987-го, когда он уехал. Он прожил здесь всего около года. Только я обрадовалась, что у меня появился такой замечательный сосед, как он свалил в Австралию, даже не помахав на прощанье.
— Для меня его отъезд тоже стал в некотором роде сюрпризом, — поддакнул я.
— Ну, не сказать чтобы я сильно удивилась. Во всяком случае, если подумать, в этом не было ничего удивительного. Мне всегда казалось, что зря он после смерти жены вернулся сюда, в свой родной город, когда, по-хорошему, ему следовало начать все заново. И однако его отъезд меня очень расстроил. С ним было интересно, а чем-чем, но интересным общением мы здесь не избалованы, уж поверьте. Он так и не написал мне. И не позвонил. Как в воду канул, дуралей несчастный. Сколько ему сейчас? Семьдесят с лишком? И он все еще в хорошей форме?
— Да. Я виделся с ним в Сиднее месяц назад. Тогда-то он и попросил меня заехать сюда. Посмотреть, все ли в порядке, и забрать… кое-какие вещи. Но беда в том, что я не могу попасть в квартиру. По-моему, мне дали не те ключи.
— Не волнуйтесь, у меня есть ключи. Я захожу туда иногда, забираю почту. Знаете, с его стороны весьма безответственно оставлять квартиру пустой на столь долгий срок. В ней могли поселиться какие-нибудь бродяги. А впрочем, пусть бы и поселились. Тогда бы я настучала на него в ассоциацию собственников жилья.
В этот момент вернулся Мумтаз с подносом, нагруженным чашками, блюдцами и тарелкой с печеньем. Я взял в углу стул и придвинул его к столу, а Мумтаза усадил в кресло, где он, видимо, сидел до моего прихода.
— Ты ведь не был знаком с мистером Симом? — спросила его мисс Эрит.
— Не имел удовольствия, — ответил доктор. — Я здесь появился немного позже.
— Макс приехал, чтобы взять кое-что из его вещей. Хотя ума не приложу, что там можно взять, квартира почти голая.
— Речь шла о каких-то открытках, — сказал я.
— А-а! Ну разумеется! Они все у меня, если только за последние три недели не принесли еще.
Мисс Эрит начала подниматься с кресла, и это давалось ей нелегко. Мумтаз попытался ее остановить:
— Маргарет, прошу, посиди спокойно…
— Отстань, я пока не инвалид. Сейчас я их принесу, они где-то в гостевой комнате…
В ее отсутствие Мумтаз разлил чай и протянул мне чашку, доверительно улыбаясь:
— Маргарет не сломить, она по-прежнему крепка духом. И заметьте, физически она тоже в очень неплохой форме. Вы бы дали ей семьдесят девять лет? Уговорите ее рассказать о себе. У нее была потрясающая жизнь. Она родилась на каналах. Ее отец держал там магазин, в Вестоне, в нескольких милях отсюда, и магазин этот славился на всю округу. Сейчас, конечно, каналы простаивают и никакой торговли там не осталось. Нет, вы только представьте! Вообразите, сколько перемен повидала Маргарет за свою жизнь! Надо бы принести магнитофон и записать ее рассказы для потомков. Вот чем я должен заняться. Я уже заикался об этом, но Маргарет — человек очень скромный. «Кому нужны россказни старой зануды вроде меня?» Но такие истории нельзя предавать забвению, верно? Иначе Англия забудет свое прошлое, и, когда это случится, мы окажемся в большой беде. Даже в большей, чем та, в которой мы находимся сейчас.
Опять загадочная фраза, но я не успел поразмыслить, что бы она значила. В гостиную вернулась мисс Эрит.
— Извините, но у меня не нашлось коробки. — Она волокла по полу большой черный мешок для мусора.
— Это что еще за х… — Я вовремя осекся, распахнул мешок и заглянул внутрь.
— Я не складывала их по порядку, ведь я понятия не имела, вернется ваш отец или нет. А он настоятельно просил почту ему не пересылать.
Мешок был под завязку набит почтовыми открытками с видами. Я вынул наугад несколько штук. Все они были посланы с Востока — из Токио, Палау, Сингапура… На всех справа значился отцовский адрес, написанный четкими печатными буквами, зато левая сторона была исписана неразборчивым мелким почерком. И внизу стояла одна и та же подпись: «Роджер».
— Минуточку, — сказал я, — что-то знакомое.
И я не врал: похожие открытки приходили на имя отца, когда мы еще жили в Бирмингеме. Мама или я поднимали их с коврика под дверью вместе с остальной почтой и молча клали на письменный стол отца, полагая, что он прочтет их, когда вернется вечером с работы. Как и все прочее в нашей некоммуникабельной семье, открытки мы вслух не обсуждали. Впрочем, однажды я таки спросил мать: «А кто такой Роджер?» — на что она ответила без затей: «Видимо, старый друг твоего отца». И больше на эту тему мы не обмолвились ни словом.
— Я уже видел этот почерк, — продолжил я. — И на таких же открытках. В семидесятых отец постоянно их получал.
— Обычно они приходят раз в месяц, — сказала мисс Эрит. — И больше никакой другой почты. Разве что реклама иногда.
— Я заберу их. Вы не против?
— Разумеется, нет. Ах да, ключи, пока я не забыла. Они на книжном шкафу, в вазочке для фруктов.
Я встал, чтобы достать ключи, и, поскольку уже был на ногах, сказал:
— Пойду загляну в квартиру. Он кое-что еще просил оттуда забрать. Управлюсь за две минуты.
Признаться, мне было страшновато входить в отцовскую квартиру, и я хотел разделаться с этим как можно быстрее. Оставив мисс Эрит и доктора Хамида попивать чай, я шагнул в мрачный коридор. На сей раз дверь открылась легко.
Вы когда-нибудь бывали в доме, где лет двадцать никто не жил? Если нет, вам будет трудно понять, что я ощутил. Тут я написал пару предложений, но потом удалил их — они не передавали атмосферу этой брошенной квартиры. Я употребил слова вроде «холодная, почти пустая, жуткая», а потом подумал: нет, не годится. Больше подходит другое слово — возможно, чересчур эмоциональное, — «мертвая». Вам кажется, я драматизирую? Ну и ладно. Пусть это слово звучит резковато, зато точнее определения для отцовской квартиры не подберешь. Вот так же выглядит жилище, чей хозяин давным-давно умер.
Не прошло и двух минут, как я почувствовал, что больше не могу там находиться.
В квартире было две спальни. Одна с узкой кроватью (накрытой матрасом, но без постельного белья), другую, поменьше, загромождали письменный стол и массивный книжный шкаф из ДСП, который отец явно собирал сам. И само собой, толстый слой пыли повсюду. На полках в шкафу осталось с десяток книг — тех, что отец не увез в Австралию, а в ящиках письменного стола я обнаружил какие-то бумаги и канцелярские принадлежности. Вожделенная папка лежала на третьей полке, найти ее не составило труда. Она была не синей, но голубой, а на корешок отец прилепил этикетку с надписью: «Два дуэта: Стихотворный цикл и мемуары». Этикетку он приклеил двусторонним скотчем, и полоски скотча проступали сквозь поблекшую, высохшую бумажку.
