Зря старалась. На меня ее дешевое кокетство произвело обратное впечатление. С чего бы прожженной, немало пожившей бабе вещать тоном маленькой блондинки, юной институтки?! Она смолоду-то не отличалась целомудрием… Я не растерялась, тоже ответила стихами — суровой, горестной строчкой из Блока: «Я сам в ненастье пахну псиной и шерсть лижу перед огнем…» Кстати, на самом деле, в моем доме ничем, кроме качественной парфюмерии, не пахло — уходя, Ленчик оставил приятный шлейф рафинированного табака и тонизирующего зеленого чая.

— А сколько лет вы женаты с Зарубиным?

— Двадцать. Точнее, скоро уже двадцать один.

— Кошмар! Столько не живут, — закатила глаза Линка, усаживаясь на единственный стул в кухне — любимое место Ленчика.

— А сколько ты прожила с Аркадием? — Я произнесла заветное имя, и сердце кольнуло, как в юности, всякий раз, когда сталкивалась с Гольдиным. Случалось это довольно часто — ради удовольствия посидеть с ним рядом, в одной аудитории, я посещала факультатив по современной зарубежной литературе. Напрягала, заставляла скрипеть от надсады свои слабые мозги, читая на языке оригинала романы Джека Керуака и Джона Апдайка, в то время еще не переведенные на русский. Зубрила мудреные литературоведческие термины, вступала в полемику, а он… все равно меня игнорировал. Напрасно мучилась старушка в высоковольтных проводах!.. Это если судить с лапидарных позиций. Но в действительности любовь никогда не бывает напрасной, а знания — излишними, они развивают… Сейчас-то я понимаю, что самое интересное в жизни — это саморазвитие… А Линка и не догадывается, как ей повезло… даже не предполагает, что мы были соперницами…

Она в изумлении приподняла свои выщипанные, подрисованные коричневым карандашом брови:

— С Аркашкой, с этим ничтожеством?! Нашла о ком вспомнить!

— Не скажи… Гольдин был очень одаренным, незаурядным парнем.

— И со своей незаурядностью трех с половиной копеек заработать не мог! Зато вечно весь в претензиях, весь в обидах — общество его недооценило, жена ему «браво» не кричала.

Вот если бы Аркаша взял меня в жены, я бы ему непрерывно кричала «браво»!.. Подумаешь, претензии. У кого их нет? Пожалуй, лишь у амеб и инфузорий, у простейших микроорганизмов… Я вспылила:

— И он абсолютно прав! Общество всегда гнобило личностей, выделявшихся из серой массы, — людей с интеллектом и с тонкой душевной организацией. Но близкие-то должны проявлять толерантность, должны их поддерживать.

— Лично я ничего никому не должна! — отчеканила Мирошник. — Остынь, Померанцева: где тонко, там и рвется. Душевная организация Гольдина давным-давно надорвалась!.. Он свалил в Израиль и там окончательно деградировал. Заделался обыкновенным кондовым алконавтом, что, казалось бы, нетипично для евреев.

— Мам, почему вы так шумите? Прямо стены трясутся, — встряла осмелевшая принарядившаяся Рита. — Мы сегодня будем ужинать или как?

— Или как, — сердито бросила я, будто дочка повинна в несправедливости мироустройства. В незадачливой судьбе прекрасного принца Аркадия Гольдина… Мне было тошно, муторно, а мои руки сновали сами по себе, расстилая полотняные салфетки, выкладывая на них приборы. В центр стола они поставили фарфоровый салатник. Чиркнули спичкой, поджигая конфорку, и плюхнули на нее сковороду с отбивными. Привычные манипуляции несколько успокоили никудышные нервы, но, как оказалось, ненадолго. Потому что красноволосая гарпия опять завелась по поводу Аркаши:

— Поддерживать его! Что бы ты понимала, Померанцева, в городской любви!.. Ха, она еще меня поучать берется! Прожила за спиной Зарубина, горя не зная… Тебя-то Леонид всегда обеспечивал, в «Монтану» упаковывал и всячески оберегал от внешнего мира, вот ты, Сонька, и расслабилась. Не врубаешься, что почем в этой жизни!

Меня в особенности уязвило упоминание про «городскую любовь» — этим выражением мы в институте обычно подкалывали невероятно нелепых однокурсников из деревни, обитавших в общежитии и решительно не ориентировавшихся, как ступить и что молвить. Они действительно вели себя как слоны в посудной лавке, но я-то здесь при чем?.. На тех же повышенных тонах, что и Мирошник, я ответила:

— С чего ты взяла, что Леонид меня оберегал? Я всегда сама работала! И ребенка сама воспитывала!

В качестве аргумента я указала на притихшую размалеванную, как девушка с парижского бульвара Сен-Дени, Риту. Моя бы воля, умыла ее и приковала бы цепью к кровати или батарее центрального отопления, как водится в боевиках, чтобы не смела разгуливать по ночам!.. Но так далеко материнская воля над взрослой дочерью, увы, не простирается… Мои лоб и щеки занялись огнем под стать газовой горелке. Нет, так дело не пойдет! Пора взять себя в руки… С чего я распустилась, зачем поддаюсь на провокационные подначки?.. С усилием переключилась на непринужденную шутливую интонацию:

— Линочка, у нас сегодня на ужин свиные отбивные и картошка. Любимая пища фермеров Нового Света и моего супруга!

Эта хамка не оценила моих потуг нейтрализовать взрывоопасную, неврастеническую атмосферу:

— Ты, как всегда, заблуждаешься, Померанцева! Плебеи Америки предпочитают фасоль в томате. Или бобы с сардельками. Мой второй муж был американцем. Так что плавали, знаем.

— О, вы жили в Штатах? — Теперь уже Риткины подрисованные брови поплыли вверх от изумления, граничащего с восхищением.

— Да, жила, причем в те приснопамятные годы, когда из-за железного занавеса еще комар вылететь не смел!.. А мой третий муж был латышом… За что ценю эту нацию, так это за высокий уровень бытовой культуры. У них повсюду салфеточки, статуэточки, цветочки в корзиночках… Крестины-именины, даже Лиго — по-нашему, день Ивана Купалы, празднуют на полном серьезе. Зато национал-шовинизм на том же бытовом уровне — просто запредельный! Кого угодно достанет!.. Я сбежала из независимой Риги без оглядки. И решила: баста, хватит с меня нацменов! Следующего мужа буду брать из чистокровных русаков без выкрутасов, без всяких там фильдебоберов, — жестко заявила она, будто кто-то пытался оспаривать ее заявление. Встала и удалилась в ванную комнату. Наверное, захотела помыть руки.

Да заведи ты себе хоть двести русаков! — кипятилась я от возмущения экспансивной Мирошник и ничего с собой поделать не могла. Старалась не терзать себя воспоминаниями о первом фиаско — глупой, безответной влюбленности в Аркадия. Убеждала себя: пустое! Past Indefinite. Прошедшее время… И явственно припомнила, как однажды весной, после факультатива отправилась следом за Гольдиным, чтобы вычислить дом, в котором он живет. Пряталась в жидкой тени голых деревьев, хотя Аркадий шагал не оглядываясь, погруженный в свои мысли. Он скрылся в подъезде монументального дома постройки эпохи сталинского ампира. Я замерла напротив и вскоре увидела, как на втором этаже загорелся свет — предмет моего обожания включил настольную лампу и задернул портьеру. На ней, точно на экране, проецировался его увеличенный горбоносый профиль, курчавая голова, склоненная над письменным столом. Он всегда много занимался… Пошел дождь, быстро переродившийся в ливень с грозовыми раскатами. Я вымокла насквозь, до нитки, до последней клетки своего воспаленного любовью существа, но никак не могла заставить себя уйти. В результате заболела бронхитом, зачахла, еле сдала сессию за второй курс… И все-таки, когда любишь, жизнь прекрасна!.. Не то что с Ленчиком: сплошная преснятина… Вот он уехал на рыбалку, а мне нисколечко не жалко!..

Хорошо, что Линка довольно долго пробыла в ванной — я успела обрести равновесие. И никак не отреагировала на ее странную загадочную и плотоядную улыбку. Чем уж она там занималась, в нашем совмещенном санузле, что так лыбится?.. А, пусть делает что угодно!.. Я с чистосердечным радушием поставила перед гостьей из прошлого тарелку с огнедышащей отбивной, обложенной румяной поджаренной картошкой. Но угодить Мирошник было невозможно — она дернулась:

— Куда ты мне столько навалила, Померанцева? Я вообще после шести вечера стараюсь не есть!