…Четверг, 28 августа, был последним днем отдыха у Людмилы и Элеоноры — наутро они улетали. А за ужином объявили, что намерены закатить общую отходную в Green House. Лена с Ксенией взвизгнули «yes!» и пригрозили мне: если не пойдешь с нами, здороваться с тобой перестанем!..

— А куда, куда вы собираетесь? — подслушала наши переговоры волшебница, сидевшая за дальним концом стола. — В какой клуб? Там исполняют латиноамериканскую музыку?

— Вроде да, — без энтузиазма ответила Эля. — А что?

— Я неподражаемо танцую латино, — заявила волшебница. — Самба, румба, ча-ча-ча — это моя стихия! Короче, я иду зажигать вместе с вами.

Она вприпрыжку поскакала в номер марафетиться, а мне, напротив, вовсе не улыбалось менять созерцательный покой на шум и тщету светских развлечений. Куда лучше коротать вечера, сидя на террасе нижнего ресторана отеля с бокалом вина или сока, и наблюдать со стороны за прогуливающимися курортниками… Похоже, я окончательно обленилась и отупела: за десять дней не прочитала ни единой книжки. Даже не сумела осилить покет с ироническим детективом Дарьи Донцовой, которым меня снабдила в дорогу кассирша Юля, уверявшая, что это шедевр. Предстоящий поход «в ночное» представлялся досадной необходимостью, и сборами я себя ничуть не обременила. Ресницы оставила ненакрашенными, сколола мокрые волосы шпильками и надела тот же выцветший сарафан, в котором гуляла по Мармарису светлым днем.

Отъезжающие, наоборот, предстали в полном блеске. Люся — в женственном голубом платье, на высоченных шпильках. Элеонора соорудила затейливую прическу и разрисовала длинные акриловые ногти экзотическими узорами. Ксюха и Лена натянули провокационные мини-юбки и зачем-то повесили на шеи свистки, какими пользуются футбольные болельщики. Калерия навела перламутровые тени в десять рядов и надушилась так, что выдержать соседство с ней без противогаза было сложно…

Стол накрывал Альп — атлетически сложенный, накачанный охранник из какой-то фирмы, поклонник хрупкой Эли, предупреждавший любое ее желание. На столе фужерам, бутылкам и закускам было тесно. Французское шампанское в ведерках со льдом нам приносили трижды. Альп раздал нам палочки бенгальских огней и, пока мы ими махали в такт развеселого музона, надел на пальчик своей возлюбленной колечко с бриллиантом. Калерия взвизгнула и зааплодировала, девчонки засвистели в свистки, а Элеонора скромно потупилась, смахнув набежавшую слезу. Жаль, я не помню, дарил ли Вронский что-нибудь столь же существенное Анне Карениной… В любом случае подобная мизансцена способна украсить хоть спектакль, хоть роман!..

В клуб забрел торговец цветами. Он держал на весу охапку свежайших красных роз, и капельки росы на их лепестках и листьях сверкали не менее заманчиво, чем бриллиант на тоненьком пальчике петербурженки. Альп призывно махнул ему и приобрел все сразу. Преподнес каждой из нас по одной розе, а остальные цветы протянул Элеоноре.

— Спасибо, — растрогалась она и ойкнула, уколовшись о шипы.

И тогда ее бодигард забрал свой букет, распотрошил бутоны и осыпал девушку нежными лепестками и поцелуями. Тут уж мы все растрогались до того, что защипало в носу. Было очень кстати, что Альп увез Элеонору прощаться наедине, в свою квартиру, и они перестали своим видом терзать наши ни в чем не повинные, не взбаламученные любовью сердца.

Зазвучало зажигательное диско, и барнаульские девчонки, как горные серны, вскочили на стойку бара. Топали, сотрясая ее, энергично двигали локтями, и время от времени прикладывались к своим оглушительным свисткам. И волшебница вырвалась на танцпол — отчаянно завертела бедрами, чем приворожила полного бюргера в шортах до колен. Он старательно копировал ее телодвижения, не забывая щелкать пальцами и подмигивать. Людмила стрельнула из моей пачки сигарету, сказав, что иногда, когда выпьет, не прочь покурить. Я меланхолично тянула теплое шампанское, из которого успел улетучиться газ.

— Леди, окажите мне честь, — по-английски обратился ко мне седоватый блондин с синими, как васильки, пронзительными глазами, опушенными белесыми ресницами.

— Что вы хотите? — нахмурилась я.

— Я хочу танцевать с вами, — открыто признался он.

— А я — нет, — сказала и отвернулась.

Однако он не отошел. Сообщил, что зовут его Маурис Хильдеринг и он является боссом рыболовецко-рыботорговой компании в городе Апельдорне, где сейчас идут дожди и довольно прохладно.

«Все вы тут боссы», — подумала я, вспомнив печальный опыт Марии, три дня назад улетевшей в свой Орел в совершеннейшей эйфории, в засосах от поцелуев ночного портье и в подаренной им ти-шотке с лейблом Sexy lady.

— Если вам не нравится данный клуб, мы можем отправиться в другой, — предложил настырный Маурис. — У меня есть машина. Мы доедем быстро.

Никому, кроме него, не было до меня дела. Все девушки успели обзавестись партнерами и покачивались в медленном танце, прижавшись к незнакомым мужчинам. Шампанское и то иссякло.

— В какой, например? — удостоила я рыбака ответа.

— В Beach-club или в Cheers — там готовят отменные коктейли из текилы с апельсиновым соком, — улыбнулся он, заставив меня позавидовать идеально ровным, крепким и белым, как сахар-рафинад, зубам.

Сама не знаю, почему я согласилась… Может, потому, что Маурис прилично говорил по-английски, в отличие от турок?.. Или его наивные васильковые глаза тому причиной?.. Или явно не фарфоровые, безупречно-рафинадные зубы?.. Мы двинули вдоль улицы баров, на булыжной мостовой которой толклись экзотические личности с неопрятными дредами, татуировками и пирсингом во всех мыслимых и немыслимых местах. Различить их половую принадлежность не представлялось возможным. Да я к этому и не стремилась… косила глазом на сухощавого голландца, подмечая в его облике новые достоинства: чистейшую белоснежную рубашку без пошлых надписей, белые брюки, подтянутую осанку и общее благородство черт.

— Это моя машина, — указал он на белый внедорожник «тойота», припаркованный на стоянке. — Прошу.

Везет им, европейцам, — они в Мармарис добираются на личном автотранспорте. А мы, сибиряки, из своего таежного края только самолетом можем долететь…

— Я не хочу в ночной клуб, хочу в порт! — озвучила я свои изменившиеся желания.

— Я тоже люблю море, люблю порт, — понимающе кивнул он и взял меня под руку.

Мы степенно проследовали через мостик над протокой, подошли к пирсу, возле которого спали корабли на рейде. Сели на круглый серый камень, еще хранивший солнечное тепло. Сзади, в кустах, зашуршало, и оттуда неторопливо выбрался кот. Или кошка — рыжая в полосочку, с вытянутым, узким туловищем и такой же узкой мордочкой. Мы ее нимало не интересовали — скорее всего, кошка приняла нас за неодушевленные предметы. Уселась, обвив хвост вокруг лапок, и загляделась на воду — вероятно, ее привлекли крупные рыбины, фосфоресцирующие в рассеянном свете дальнего прожектора.

Так вышло, что мы втроем, замерев, обратили взгляды в одну сторону и вдыхали ароматы ночного моря, дурманящие голову.

Я подумала: вот оно — счастье. Тихо сидеть на берегу моря и смотреть на изменчивую воду вместе со своим мужчиной и своей кошкой…

Босс рыботорговой компании все испортил — попытался обнять меня, положив на плечо сухопарую, но сильную длань. Это легкое прикосновение я восприняла как удар током — оно обдало меня жаром соблазна, заставило вспыхнуть.

— Ты что?! — Я вскочила с камня.

— А что случилось? Ты мне нравишься, Софи… — захлопал он своими васильками. И повторил еще раз: — Ты мне очень нравишься!

— Немедленно отвези меня в отель, — приказала я и для убедительности топнула ножкой. И мысленно отогнала от себя ненужное подозрение, что являюсь привлекательной женщиной, способной нравиться… приятным господам. Настолько приятным, что одно их прикосновение повергает в сладострастную дрожь…

В салоне внедорожника пахло дезодорантом и кожей — ею были обиты кресла. Маурис включил зажигание, я без спроса закурила, с сожалением обнаружив, что в пачке осталась последняя сигарета. От наблюдательного господина Хильдеринга это обстоятельство не укрылось — он притормозил возле первого попавшегося магазина: