— Какая наука?
— Ну, помнишь, ты утверждал, что успешность в бизнесе — основной критерий женской привлекательности?.. Или что-то в этом роде… Вот я и сконцентрировалась на успешности. В этом месяце впервые в жизни работала не в перерывах между жарением котлет, рынком, стиркой и уборкой, а вместо обслуживания семьи. И почувствовала разницу!
— Я такое говорил? — Да.
— Этого не может быть!.. Я был ослом… Слушай, Сонечка, поехали куда-нибудь? Мы давно не ужинали вместе, ты не находишь?
— Да, давно… Поехали! — Я метко вышвырнула окурок — попала точно в урну.
У Паперного сменился водитель. Новый был не столь могучим, как Геннадий, и более взрослым — лет около сорока, если не больше. Он прохаживался возле безупречно чистого BMW, протирая тряпочкой те места на капоте, которые ему казались грязными. При виде хозяина вытянулся в струнку. Услужливый…
Проявил услужливость и Вадик, распахнув передо мной заднюю дверцу. А сам сел вперед.
— Добрый вечер, — поздоровалась я с шофером.
Бросив на меня короткий, недоуменный взгляд в зеркальце над ветровым стеклом, он невразумительно буркнул: добрый! Вероятно, не привык, чтобы его замечали… неизвестные тетки, которые неведомо кем приходятся боссу.
Вадик обернулся:
— Девушка, какую кухню вы предпочитаете? Тут неподалеку есть ресторанчик «Райский сад» — с европейской и «Белое солнце» — с восточной. Там готовят недурственный узбекский плов. Как ты относишься к плову?
— Не знаю. Я не гурман. Мой девиз, как у Майи Плисецкой: не жрать!.. Да и другая знаменитая актриса, помнится, предостерегала: полюбишь жратву — погибнешь!..
Генеральный директор компании «Контур» расхохотался. Сказал, что со мной не соскучишься, и продолжил искушение лучшими ресторанами сибирской столицы. Это называется: против лома нет приема… Он так и сыпал рекомендациями знатока: в «Калипсо» — греческая и средиземноморская кухня, в «Старом Тбилиси» — соответственно грузинская. В «Иероглифе» — китайская. А в «Золотом галеоне» кухня никакая, зато место симпатичное — баржа на набережной.
Я выбрала набережную. Сто лет не любовалась закатом над Обью! В последний раз видела его как раз накануне знакомства с Вадиком… Сколько воды утекло… в прямом смысле, ведь реки не поворачивают вспять. И течение жизни также невозможно повернуть назад… Когда мы познакомились, Вадим Георгиевич закатывал мне пикники и ужины в собственном имении — может, потому в ту пору он не представлялся мне настолько несокрушимо женатым. А я еще не была разведенной женщиной… Девушкой на выданье, как изволил пошутить Паперный…
С закатом ничего не получилось — солнце успело скрыться до нашего прибытия. Но сумерки еще не загустели — воздух был полупрозрачным, дымчато-голубым, как топаз или сапфир, и от него почему-то тянуло горечью осенних костров, чадящих палой листвой. Или мне это просто почудилось?
— Давай постоим над водой? — предложила Вадиму. — Я мало бываю на свежем воздухе и, к сожалению, по-прежнему много курю.
Он согласно кивнул своей светлой головой. Мы остановились возле перил ограждения, и я с любопытством юнната огляделась. Перед баржей-рестораном раскинулось летнее кафе — резкий прохладный ветер трепал пластиковый шатер с символикой пива «Красный Восток», подвергал испытанию на прочность и без того немногочисленных посетителей. Мало приятного — пить холодное пиво на холодном продувном ветру… Лето, начавшееся с оглушительного зноя, к середине июля опомнилось, решило, что погорячилось, и пролило за несколько дней месячную норму слез. Совсем как я…
— Зябко, ты не находишь, Софья? Может, зайдем внутрь или, позволь, я накину на тебя свой пиджак?
— Нет, пойдем. — Я не желала заново привыкать к его опеке. Привыкнуть легко, а отвыкать — слишком тяжко, все равно что коросту с незажившей ранки отдирать… И вообще: греться под пиджаком чужого мужа — что воровать чужое счастье. Я — не воровка.
— Отчего ты загрустила?
Что за вопрос? Не могу же я ответить правду… Сослалась на усталость.
— Ничего, дорогая моя, сейчас выпьем вина, и все пройдет.
Ресторан, декорированный под старинное пиратское судно, оказался довольно просторным и практически пустым. Пространство было зонировано на две палубы — большую и малую, верхнюю, куда мы и поднялись. Официант, полноватый парень с нечистой, прыщавой кожей, одетый в тельняшку, подал меню — тяжеленные папки, переплетенные натуральной кожей. Я не столько читала, сколько озиралась по сторонам, подмечая рыбацкие сети вместо занавесей, нарочитую грубость нешлифованной, темной от морилки мебели, весь этот эрзац старинного судна, захваченного пиратами, которых имитировала обслуга. Нет, потуги на оригинальность несравнимы с подлинной роскошью и шармом интерьеров загородного дома Паперного…
— Тебе что-нибудь приглянулось? — поинтересовался Вадим.
«Мне приглянулся ты», — беззвучно сказала я и попросила его сделать заказ на собственное усмотрение.
— Тогда, пожалуй, остановимся на рыбе. Вот, к примеру, имеется семга на гриле под названием «Нежное дыхание Норвежского моря»…
— Боже, да здешний шеф-повар большой фантазер! Прямо поэт.
— Похоже что так. Хотя вот гарниры носят куда менее вычурные названия… О! Цветная капуста с белым соусом. И к ней белое вино. Да, Сонечка?
— Да, Вадичка! — в тон ему откликнулась я. — Но мне хочется красного…
Одной рукой я подперла подбородок, другой выудила сигарету. Мой спутник, будучи воспитанным человеком, предупредительно щелкнул зажигалкой. Официант исправно метал на стол яства. На закуску тоже полагалась семга — малосольная, нарезанная так тонко, что просвечивала. У меня при виде нее слюнки потекли, и я прочла Паперному стишок Саши Черного:
— «Еда — не майский горизонт и не лобзание русалки. Но без еды и сам Бальмонт в неделю стал бы тоньше палки!»
— А без питья?
— А без питья, соответственно, умер бы от жажды.
— Нет, я хотел сказать: без вина?
— Ну, у тех, кто не пьет вина, не болит голова! И чувство вины их не мучит, не тревожит.
Официант с нескрываемым изумлением прислушивался к нашему диалогу. Верно, думал, взрослые люди, а маются дурью. Несут всякий вздор… Он повертел перед Вадимом бутылку, позволяя прочесть надпись на этикетке. И Паперный сделал это:
— Медок. Урожай 1997 года. Пойдет! А что у вас есть из бланшей?
Вопрос поставил гарсона в тупик. Вероятно, парень не знал, что «белое» по-французски «Blanc».
— Неси самое лучшее беленькое, дружок, — выручила его я и загасила сигарету. Когда квазипират наполнил наши бокалы, обратилась к своему визави: — Вадик, я хочу выпить за тебя, мой дорогой! Потому что я не знаю другого такого человека, который бы прочно стоял на ногах и при этом замечал звезды на небе…
— А при чем тут звезды?
— Тех, кто заглядывается на звезды, всегда подстерегает опасность оступиться и свернуть себе шею. Но если их не замечать, невозможно остаться человеком…
— Здорово подмечено! Ты, как всегда, права, Сонечка!
— За твою удачу. — Я отпила вина.
Оно оказалось терпким, но не слишком кислым, таким, какое мне нравится. Пить бы да наслаждаться, но меня почему-то потянуло расспрашивать Вадика про то, о чем меньше всего хотелось знать, — о его семье. Как и следовало ожидать, Паперный считал своего трехлетнего ребенка выдающимся — самым сообразительным, способным и очаровательным. Попутно я узнала, что скоро — в конце августа — супруга и сын Вадима отправятся в Лондон.
— Лора считает, что обучать ребенка английскому языку надо в аутентичной языковой среде. Да и к тому же в Лондоне у нее партнеры по бизнесу.
Понятно. Значит, Лора Паперная — бизнес-леди. До чего доводят богатых их причуды — тащить трехлетнего кроху за тридевять земель ради познания иностранных слов… Малосольная семга сразу показалась мне пересоленной. Давно известно: если не хочешь испортить себе аппетит, разговаривай о погоде. На худой конец о моде. Но видно, я — самый большой враг самой себе, потому что с максимальной доброжелательностью уточнила:
