Вадим плеснул себе виски, подлил мне вина и посоветовал выпить до дна. Но мне уже ничего не хотелось, разве что вернуться домой. Чтобы справиться с разочарованием, я снова закурила, но быстро раздавила зажженную сигарету в пепельнице. И подумала, что точно так же раздавил меня этот черствый, рациональный Паперный. Зачем он затеял этот званый ужин? Ради того, чтобы поучать? Наговорить мне неприятных вещей?.. Ради этого не стоило, мне без того тошно…
— Кончай дуться. Пошли прогуляемся по саду, совершим моцион перед сном, — вполне дружелюбно предложил Вадим.
— Мне нужно домой.
— Считай, что мой дом — твой дом, — усмехнулся он.
— Нет, мне нужно уехать!
— Дурочка. — Он схватил меня под мышки и насильно поднял. — Не спорь с мужчиной, особенно если он тебе пока не муж.
Пока не муж. Пока? Пока! Как здорово он это сказал…
Мы вышли на крыльцо. Воздух был теплым и мягким, как шерсть невидимого чудища. Хозяин дома щелкнул тумблером возле двери, и вдоль аллеи загорелись матовые шары фонарей, подсветившие ряды елей и гаревую дорожку, убегающую к воротам. Я достаточно хорошо представляла планировку сада, хотя в прошлый приезд видела его мельком. Слева — лужайка, по периметру засаженная кустарником; справа — круглая клумба с фонтаном, а перед ней — диванчик качелей. Ночью все выглядело еще заманчивее, чем днем, — красота была просто нестерпимой. Мы прошлись по дорожке, свернули к бездействующему фонтану. Я опустила руки в тихую, неподвижную воду, и… сердце успокоилось.
— Хорошо тут у тебя…
— А супруге не нравится. Она предпочитает жить на Кипре.
Он впервые заговорил о жене. Разумеется, о ее существовании я подозревала, поскольку, когда Вадик показывал мне свой дом, не могла не заметить супружескую спальню и детскую комнату. Но вопросов я тогда не задавала, и сейчас вместо них брызнула в Паперного водой из фонтана.
— Ах, ты так, да? — Он тоже набрал полные пригоршни воды и окатил меня хрустальными брызгами.
— Я больше не буду, — слукавила я, огибая фонтан, и вновь послала в него водяной искрящийся каскад.
Мы бегали вокруг фонтана, орошая друг друга брызгами, и вскоре совершенно промокли — хуже, чем под дождем. На мне даже трусики были мокрыми, не говоря уж о сорочке и джинсах.
— Крыса ты моя водяная, — прижал меня к себе Вадим, уткнувшись носом в волосы надо лбом. — Ишь, запыхалась как. И к чему ты, Сонька, так много куришь?
— Хочу и буду, — буркнула я. — И не называй меня крысой. Сам крысак!
Самое интересное, что обращение «крыса» показалось мне безумно милым, еще более приязненным, чем «девушка». Я представила, что за ним последует, и ноги ослабели. Потянула Вадика к качелям, села.
— Ты не замерзнешь?
— Нет, тепло ведь. — Я оттолкнулась от земли, раскачивая сиденье, и подняла лицо вверх. Вместе с нами раскачивались листья, звезды, дымчатые облака, и монотонность их колебания поразительным образом уравновешивала, гармонизировала меня, приводя в состояние полного покоя. Я бы согласилась провести в этом саду, на этих качелях всю оставшуюся жизнь, особенно если бы Вадик вот так же сидел со мной рядом…
Однако он позвал в дом, предложил выпить зеленого чая. Пузатый фарфоровый чайник, накрытый салфеткой, ждал нас на столе, а использованная посуда была уже убрана.
— Не хочу чая. — Я показала на бутылку испанского вина, которое пила за поздним ужином. И не успокоилась, пока не прикончила ее, закусывая фруктами.
Захмелевшая голова приятно закружилась. Моя спина предвкушала прохладную гладкость простыней, и все тело тосковало по ласкам. Первая часть ожиданий исполнилась достаточно быстро, а вторая…
— Посмотри, Сонечка, тебя устроит эта комната? — Хозяин провел меня наверх, на второй этаж, и распахнул первую дверь от лестницы. — Вот — ванная, в шкафу есть махровый халат и спальные принадлежности.
— Of course, my darling, — дурачась, заговорила я по-английски.
Комната оказалась просто бесподобной — просторной, уютной, обставленной мебелью из светлого ясеня. Стены были обиты рогожкой нежного персикового цвета, а бордовые портьеры, скрывающие окно, украшены ламбрекенами. Некогда я писала в одном из рекламных текстов про интерьеры: «Настоящую роскошь выдают детали — неброские, но тщательно продуманные и, несомненно, очень изысканные и дорогие». Эта фраза имела прямое отношение и к комнате, и ко всему дому Паперного, в котором восхищения заслуживала любая мелочь — от дверных ручек до камина в гостиной и открытых шкафов, вмонтированных в ниши, заставленных всякой красивой всячиной: вазами, статуэтками, крупными морскими раковинами и не менее крупными сколами кораллов.
— Тогда спокойной ночи. — Вадим поцеловал меня, едва коснувшись губами щеки, и развернулся к выходу, показав свою широченную спину, за которую можно было спрятаться от всяких невзгод.
— Как, а разве…
— Да, Сонечка, — обернулся он на пороге, — спать мы будем врозь. Зачем подвергать испытаниям наши отношения?.. Я слишком дорожу ими и меньше всего желаю, чтобы ты впоследствии о чем-нибудь пожалела. Сейчас ты всецело поглощена своим разводом, обидами на мужа, и я для тебя — лишь способ отвлечься. А мне хочется, чтобы меня любили самого по себе. Просто за то, что я — это я.
— Но я…
— Спокойной ночи, моя радость!
Импотент он, что ли? — клокотала я от злости и недоумения. Строил глазки, брызгался, обнимался. В машине одним поцелуем едва не довел до оргазма без всяких чудодейственных гелей. А теперь спрятался в кусты?!
Злость я смыла с себя в душевой кабинке. Широкий выбор одежек в шкафу завел меня в тупик: на полках громоздились нераспечатанные пакеты с новенькими шелковыми пижамами, кружевными пеньюарами, легкими кисейными сорочками. Я примерила как минимум пять вариантов. Пижамы придавали мне сходство с неудачником Пьеро. Пеньюары — с Анжеликой — маркизой ангелов, сочиненной Анной и Сержем Голон. В сорочке с отрезным лифом я выглядела постаревшей Наташей Ростовой, все еще собиравшейся отправиться на бал. Большое зеркало в лепной раме располагалось непосредственно напротив широкого ложа. Я сначала скакала по нему, рассматривая себя в ночнушках и халатиках, а потом улеглась нагая прямо на покрывало, покрутилась с боку на бок, принимая разнообразные позы. И заключила, что фигура у меня еще вполне сносная, раздеваться пока не стыдно, вот физиономия, конечно, малость подкачала, могла бы быть и помоложе… На что они сдались мне — эти продольные морщинки между бровей?! И гусиные лапки вокруг глаз?.. Чтобы не видеть их, не огорчаться, я потушила верхний свет и зажгла ночник в изголовье. Для полноты ощущений включила телевизор, подсоединенный к спутниковой антенне, и закурила. Отлично! Обстановка навеяла благое ощущение, будто сегодня — моя любимая пятница и впереди — прорва свободного времени.
Служба информации Би-би-си известила, что в Лондоне десять часов вечера. На экране замелькали биржевые сводки курсов валют и акций, когда я провалилась в сон — красочный, приятный и безмятежный, несмотря на эротический оттенок. Мне снился Паперный…
Проспала до полудня. Возможно, провалялась бы и дольше, но в дверь постучали — крепко сбитая бабенка подала мне завтрак в постель. Вернее, это был уже не завтрак, а ланч. Пить кофе не вставая и не умываясь — это кайф. Кто пробовал, тот меня поймет.
— Вы, наверное, Шура? — догадалась я и, получив утвердительный ответ, призналась: — Первый раз в жизни завтракаю в постели.
— Тогда загадывайте желание. Когда что-то пробуют или делают впервые, все равно что заново рождаются. Можно загадывать желание, и оно обязательно сбудется.
Я подумала о сильной и яркой любви. И откусила кусочек поджаренного бекона. До чего же вкусно!.. Поела и только после этого поняла, что проспала деловую встречу. Безнадежно опоздала. Какой позор!.. Врачихи из клиники иммунологии — доценты с кандидатами, как называл их племя Владимир Высоцкий, — давно замучились меня ждать. А шеф и вовсе проклял!
— Что же мне делать? — спросила я Шуру, поделившись с ней страхами.
