— И ты по-прежнему такая же избалованная, какой была?

— Если я решила остаться и заниматься своим делом, то это еще не означает, что я избалованна.

— А все-таки? — мягким голосом спросил Арден.

— Да, — отчеканила Роан.

— А я так и не дал тебе шанс исправиться, да? Палец о палец не ударил.

— Тебе бы ровным счетом ничего не удалось. Ты бы… Арден, прекрати! — резко прервала она себя, потому что в этот момент он посмотрел на нее своим… особым взглядом, после которого раньше они бросались друг к другу в объятья.

— Надо же! Ты покраснела! — с явным удовольствием воскликнул Арден, изумленно вздернув бровь. — Бог мой, Роан, неужели мне удалось тебя смутить?

— Вот еще! Не говори глупости. Здесь довольно жарко, только и всего. А ты думаешь, что, если мы займемся любовью, это что-нибудь изменит?

— Пока что не знаю, но было бы интересно провести эксперимент, согласна?

— Я категорически против. — А на самом деле, стучало в мозгу, разве ты не хочешь проверить это на практике? — Наводит сомнения слово «интересно». С моей точки зрения, слово «мазохизм» более подходит в данном случае.

— Возможно.

Глаза Роан мгновенно сощурились.

— Возможно? — переспросила она подозрительно тихим голосом. — Тебе что, потребовались дополнительные вливания в твой бизнес, Арден?

— Нет.

— Тогда зачем строить гипотезы? Ведь это, как я понимаю, с твоей стороны гипотеза, не правда ли?

— Ну конечно!

Ну конечно. А ты на что рассчитывала, дурочка?

— Так зачем?

— Безо всяких на то причин.

— Арден! — воскликнула Роан. — Я же прекрасно знаю, что ты никогда в жизни ничего не делаешь без веских причин!

— Это точно.

Она с минуту помолчала, внимательно вглядываясь в его лицо, потом спросила:

— Хочешь сказать, что ты изменил свои взгляды?

— Нет. Я по-прежнему высокомерная и прущая напролом сволочь, — медленно, врастяжку процитировал он слова, брошенные ему когда-то в лицо Роан. — Не хочешь проверить на практике?

— Что… проверить на практике?

— Что мы до сих пор кое-что значим друг для друга, так сказать.

— Нет! — ни секунды не думая, рявкнула Роан.

Да и что тут думать? Она и без того знала, что это повлекло бы за собой полный крах, крах с большой буквы. У нее едва хватало сил держаться сейчас, когда он не трогал ее и пальцем. Что же было бы после его «эксперимента»? Она бы попросту сломалась.

Если она согласится, что тогда? Оказаться в его объятиях, чтобы в следующую минуту выслушать из его уст приговор?

Нет, нет, и еще раз нет! Больше Роан не желала иметь с ним ничего общего, не хотела волнений, безумных всплесков эмоций, которые доставляют такую невыносимую боль, когда приходится эти эмоции подавлять. А как вести себя естественно, она давным-давно забыла. Любое проявление непосредственности всегда наказывалось ее родителями, которые любили ее за то, что она подчинялась их воле, принимала то, что им казалось правильным, и отрицала то, что они считали порочным. Если же она переступала через их мнение, ее просто игнорировали.

В то короткое лето с Арденом она почувствовала себя раскрепощенной, способной поступать так, как ей самой хотелось. Ее непосредственность принималась им как должное, поощрялась, приветствовалась с радостью. На какое-то время с ним — именно с ним — она стала тем, кем внутренне была и кем так стремилась оставаться. Но за это она заплатила слишком дорогой ценой. А расставание едва ее не погубило.

Сейчас же она позволяла себе эмоции только в тех случаях, когда они могли пойти на пользу дела. Обретение независимости нелегко ей досталось, из-за него она отошла от родителей, отказалась от Ардена. И теперь потерять достигнутое?

Однако иногда закрадывалась предательская мысль: а зачем, собственно, ей это нужно?

— Нет, — повторила она уже более спокойно. — Я ничего не хочу знать, в Лондоне у меня прекрасная жизнь, дело, которое приносит неплохой доход, и вообще, я абсолютно счастлива.

Арден скептически вздернул бровь.

— Неужели?

— Да. И, пожалуйста, Арден, прекрати анализировать мои мысли и поступки! Я уже совсем не та, что была даже неделю назад, что уж говорить о прошлом лете. И это истинная правда. Знаешь, я не могу взять в толк, зачем предлагать, прямо скажем, идиотский эксперимент.

— Да ладно тебе, неужели не понимаешь?

— Нет.

Арден пожал плечами и взял свою чашку кофе.

— Хорошо, я просто полюбопытствовал, вот и все. Трусихой ты никогда не была, насколько я знаю. — В его голосе вновь явственно засквозила насмешка.

— Ты абсолютно прав, я не трусиха, — сказала Роан. — Но существует колоссальная разница между храбростью и сознательным желанием попасть по твоей милости в трясину.

— Какая там трясина? Я же тебе сказал, это обыкновенное человеческое любопытство, не более того. — Откинувшись на спинку стула, он допил кофе, поставил чашку на блюдце и улыбнулся, однако ни дружелюбно расположенным, ни довольным не выглядел. — Я наблюдал за тобой в течение нескольких месяцев и видел, как мужики от одного твоего взгляда падают, словно сбитые кегли, как они готовы лизать тебе пятки, лишь бы добиться твоего расположения.

Роан заинтересовалась:

— Ну-ка, ну-ка, это любопытно. Так ты, значит, за мной наблюдал. — Она отлично знала, что никто никуда не падал и пятки никому не лизал. Наблюдал он, видите ли! И что? Делал ли он это намеренно или без всякого умысла? — Продолжай, пожалуйста.

— Мне стало интересно, сколько еще дурачков попадутся на твою удочку и будут выброшены за борт за ненадобностью.

— Я не выбрасывала тебя за борт.

— Неужели? А мне показалось, что именно это ты и сделала.

Изумленная его порывом откровенности, Роан усмехнулась.

— И ты хочешь еще разок поразвлечься с ветреницей Роан, прежде чем всерьез взяться за высокомерную гордячку Патрицию? В этом кроется причина твоего предложения?

Арден громко расхохотался.

— Взяться за Патрицию? Для этого она слишком утонченна.

— А я — нет?

— Нет, но ты была очень… возбуждающей.

Была? Ну да, конечно, была, ведь туРоан он навсегда вычеркнул из своей жизни.

— И ты предлагаешь мне вступить в игру?

— Почему бы нет? Раньше тебе нравилось заниматься со мной любовью. По-моему, ты упивалась этим, получала огромное удовольствие. Или я ошибаюсь?

— Нет, все верно. Однако это еще не означает, что я готова начать все сначала.

Во взгляде Ардена, в упор устремленном на нее, читалось явное недоверие. Роан с трудом сдержалась, чтобы не вспылить, не дать ему понять, что делают с ней его слова, как переворачивают душу.

— Откуда же тогда желание в этих прекрасных глазах? Откуда надменность по отношению к Патриции? Если она не вызвана ревностью, значит, ее можно приписать ограниченности. А я знаю, что в ограниченности тебя никак нельзя обвинить.

— И сейчас тоже ею не страдаю. К тому же я не была с ней надменна. Я же приветствовала ее, не так ли? И старалась быть вежливой.

— Ммм, — неопределенно протянул Арден и с ухмылкой ткнул в ее чашку: — Допила кофе?

Роан кивнула и тоже поставила чашку на блюдце. Оба встали, и тут Арден обошел стол и оказался совсем рядом. Роан едва не задохнулась. Уединенность в машине была временной и неизбежной необходимостью. Теперь же их близость казалась намеренной — по крайней мере с его стороны, — пусть даже он насмехался и подшучивал над ней. Но за время разлуки Роан кое-чему научилась. Теперь она умела держать мысли и чувства при себе. Давалось это с трудом, но, черт побери, она не позволяла Ардену получать от собственных насмешек удовольствие.

Глядя на Ардена расширившимися глазами, Роан обеими руками уперлась ему в грудь, чтобы создать хоть какую-то дистанцию, и даже это мгновенное соприкосновение зажгло внутренним огнем ее существо. Стараясь побороть растущее чувство, подавить его в зародыше, Роан твердым голосом произнесла:

— Прекрати, Арден, никаких экспериментов не будет, я же сказала.