Перед уходом они меня нежно и устало обняли, и мне стало стыдно, что я их выгоняю. Потом я села за кухонный стол и стала смотреть, как Пчелка играет в саду с Бэтменом. Похоже, с нашей стороны было беспечно покинуть дом и провести все утро на похоронах. В наше отсутствие злюки самого жуткого пошиба оккупировали лавровый куст, и теперь их приходилось расстреливать из водяного пистолета и колотить бамбуковыми палками. Судя по всему, это была опасная и тяжелая работа. Сначала Пчелка подползала к лавровому кусту на четвереньках, и края ее слишком просторной гавайской рубахи испачкались в земле. Замечая злюку, она громко кричала, что заставляло мерзавца выскочить из-под куста. А мой сын держал наготове водяной пистолет и наносил coup de grace [28]. Я поражалась тому, как быстро Пчелка и Бэтмен сформировали команду. Я даже не знала, стоит ли этому радоваться. Но что мне было делать? Решительными шагами выйти в сад и объявить: «Пчелка, будь так добра, перестать заводить дружбу с моим сыном»? Мой сын громко потребовал бы объяснений, и было бы бесполезно объяснять ему: Пчелка не на нашей стороне. Как можно было пытаться втолковать ему такое, когда они уже успели вместе перебить столько злюк?
Нет, отрицать ее присутствие уже было невозможно, как и то, что случилось в Африке. Воспоминания можно изгнать очень надолго, депортировать их из сознания с помощью неустанной обыденности редактирования преуспевающего журнала, материнства, похорон мужа. Человек — это нечто совсем другое. Существование девушки-нигерийки, живой, стоящей в твоем саду, — такое положение вещей может отрицать правительство. Оно может отбрасывать это, будто статистические погрешности, а люди так не могут.
Я сидела за кухонным столом и смотрела на культю своего пальца неожиданно увлажнившимися глазами. Я осознала, что наконец настала пора повернуться лицом к тому, что произошло в Африке.
Конечно, при обычном течении жизни ничего подобного не произошло бы никогда. Существуют в мире страны, а в нашем разуме — такие области, куда не стоит заглядывать. Я всегда так думала и всегда относила себя к разряду здравомыслящих женщин. Не просто здравомыслящих, а мыслящих независимо, но все же не сверх меры. От незнакомых мест я предпочитала держаться подальше — ведь именно так относятся к незнакомым местам здравомыслящие женщины.
И вот я, такая умная, отправилась в отпуск в совсем иное место. В то время в Нигерии шла нефтяная война. Мы с Эндрю об этом не знали. Борьба была недолгая, непонятная, о ней мало сообщали в средствах массовой информации. И британские, и нигерийские власти дружно отрицают тот факт, что в тот день вообще что-либо произошло. Бог свидетель, они не единственные, кто пытался это отрицать.
Я до сих пор гадаю, как мне только в голову пришло решиться провести отпуск в Нигерии. Хотела бы я утверждать: то был единственный проспект, который той весной доставили к нам в журнал, чтобы мы разместили рекламу туристического агентства… Но к нам доставляли целые коробки этих проспектов — горы запечатанных конвертов с буклетами, в которых восхвалялись достоинства роскошных гостиниц. Я могла бы выбрать Тоскану или Белиз. В том сезоне были жутко популярны туры в бывшие советские республики. Но нет. Треклятая часть моей натуры — та самая, которая побудила меня издавать Nixieвместо того, чтобы пойти работать в какой-нибудь более прирученный глянцевый журнал, та самая, из-за которой я закрутила роман с Лоренсом вместо того, чтобы попытаться залатать дыры в отношениях с Эндрю — эта зловредная, рвущаяся наружу часть моего естества испытала подростковый трепет, когда на мой рабочий стол лег конверт с надписью-вопросом «ПОЧЕМУ БЫ В ЭТОМ ГОДУ ВАМ НЕ ПРОВЕСТИ ОТПУСК В НИГЕРИИ?». Кто-то из моих сотрудниц толстым черным маркером написал под этим вопросом вполне очевидный ответ. Однако я была заинтригована и распечатала конверт. Из конверта выпали два бесплатных билета на самолет с открытой датой вылета и сертификат бронирования гостиницы. Так просто. Бери бикини — и дуй в аэропорт.
Эндрю, как это ни странно, отправился со мной. Министерство иностранных дел советовало не посещать отдельные районы Нигерии, но мы не думали, что это относится к тому району, куда мы отправлялись. Эндрю слегка засомневался, но я напомнила ему, что медовый месяц мы провели на Кубе, а там местами было довольно-таки ужасно. Эндрю сдался. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что, если бы он и попытался меня отговорить, у него это вряд ли получилось бы.
Туристическое агентство, приславшее мне в редакцию эти бесплатные билеты, в своем проспекте отмечало, что Ибено-Бич — «место для жаждущих приключений». На самом же деле в то время, когда мы отправились в Нигерию, это был катаклизм, заключенный в границы. К северу от Ибено-Бич раскинулись малярийные джунгли, а на западе была дельта широкой коричневой реки. Вода в реке из-за обилия нефти играла всеми красками радуги. Теперь я знаю, что кроме нефти в той реке плавали трупы нефтяников. Южнее простирался Атлантический океан. Вот там-то, на южной оконечности пляжа, я и повстречала девушку, не являвшуюся потенциальной читательницей моего журнала. Пчелка бежала на юго-восток оттуда, где когда-то стояла ее деревня и где вот-вот должны были начаться нефтяные разработки. Ее ноги были сбиты в кровь. Она бежала от мужчин, которые убили бы ее, потому что им за это платили, и от детей, которые убили бы ее, потому что им так велели. Я сидела за своим кухонным столом и представляла, как она бежит по полям и джунглям так быстро, как только может, пока не добежала до берега, куда мы с Эндрю ушли из отеля, презрев инструкции.
Стоило мне подумать об этом, как у меня зачесался отсутствующий палец.
Когда Пчелка и мой сын вернулись из сада, я отправила Бэтмена играть в детскую, где у него была устроена пещера летучей мыши, а Пчелке показала ванную и нашла для нее кое-какую одежду. Потом, уложив Бэтмена спать, я приготовила две порции джина с тоником. Пчелка села и принялась покачивать бокал, звеня льдинками. Я свою порцию выпила так, как принимают лекарство.
— Хорошо, — сказала я. — Я готова. Я готова, чтобы ты рассказала мне, что случилось.
— Вы хотите знать, как я осталась в живых?
— Начни с самого начала, ладно? Расскажи мне, как все было, когда ты добежала до моря.
И она рассказала мне, как она пряталась в тот день, когда оказалась на пляже. Она бежала шесть дней. По ночам шла по полям, а на рассвете скрывалась в джунглях и на болотах. Я выключила радио в кухне и сидела очень тихо, когда она рассказывала мне, как затаилась в полосе джунглей, росших у самого края пляжа. Она пролежала там самую жаркую часть дня, глядя на волны. Она сказала, что раньше никогда не видела моря и не сразу в него поверила.
Поздно вечером Нкирука, сестра Пчелки, вышла из джунглей и нашла ее. Она села рядом с ней, они крепко обнялись. Они радовались тому, что Нкируке удалось пройти по следам Пчелки, но все же им было страшно, потому что это значило, что по этим следам могли пройти и другие. Нкирука посмотрела Пчелке в глаза и сказала, что они должны придумать себе новые имена. Было небезопасно произносить прежние имена, так громко говорившие об их племени и месте, где они жили. Нкирука сказала, что ее имя теперь будет Доброта. Пчелке хотелось придумать для себя имя, соответствующее новому имени сестры, но она не смогла.
Сестры ждали. Тени становились длиннее. На дерево над их головами прилетела пара птиц-носорогов, они принялись поедать семена. А потом — сидя за моим кухонным столом — она вспомнила это так отчетливо, словно, протяни она руку, она смогла бы прикоснуться к пушистой черной спинке крошечного существа — порывом ветра со стороны моря принесло пчелу, и она опустилась на цветок между двумя сестрами. Цветок был бледный, он назывался франгипани, но она не знала его европейского названия. Пчела вскоре улетела. До ее появления она не замечала этого цветка, а теперь увидела, какой он красивый. Она повернула голову к Доброте.
