Мне было очень страшно, но я не чувствовала себя одинокой. Всю ночь мне казалось, что рядом со мной идет моя старшая сестра Нкирука. Я почти видела ее лицо, озаренное бледно-оранжевым светом. Мы шли всю ночь по полям и лесам. Обходили стороной огоньки деревень. Как только мы замечали фермерский дом, его мы тоже обходили стороной. Один раз нас почуяли жившие на ферме собаки и разлаялись, но ничего не случилось. Мы пошли дальше. У меня устали ноги. Я два года провела в центре временного содержания, никуда не ходила и потому ослабла. Но хотя у меня разболелись лодыжки и икры, все равно приятно было двигаться, быть свободной, ощущать кожей лица дуновение ночного воздуха, а ногами — мокрую от росы траву. Я знала, что моя сестра радуется. Она тихонечко насвистывала на ходу. Когда мы остановились отдохнуть, она села, зарыла пальцы ног в землю на краю поля и улыбнулась. Когда я увидела ее улыбку, у меня прибавилось сил.

Ночное оранжевое сияние мало-помалу тускнело, и я начала различать вокруг нас поля и живые изгороди. Поначалу все казалось серым, но затем к земле стали возвращаться цвета: голубой и зеленый — но они были такие мягкие, эти цвета, такие нежные, какие-то безрадостные. А потом взошло солнце, и весь мир стал золотым. Золото окружило меня со всех сторон, я шла сквозь золотые облака. Солнце озаряло белый туман, повисший над полями. Он клубился вокруг моих ног. Я оглянулась, поискала взглядом сестру, но та исчезла вместе с ночью. И все же я улыбнулась, почувствовав, что сестра оставила мне свою силу. Я обвела рассветные окрестности взглядом и подумала: да, да, теперь все будет таким красивым. Я больше никогда не буду бояться. Ни один из моих дней не станет серым.

Спереди доносился басовитый гул. То громче, то тише звучал он сквозь туман. Это водопад, подумала я. Нужно идти осторожно, чтобы в таком тумане не упасть в реку.

Я пошла вперед осторожнее, а гул становился все сильнее. Теперь он перестал походить на шум реки. На фоне гула стали появляться отдельные звуки. И громкость каждого звука нарастала, он превращался в рев, а потом дрожал и затихал. В воздухе появился душный, резкий запах. Я стала различать шум моторов легковых автомобилей и грузовиков. Через некоторое время я поднялась на вершину поросшего травой холма и увидела ее перед собой, эту дорогу.

С той стороны, где стояла я, справа налево мчались машины по трем полосам. Потом стоял невысокий металлический барьер, а за ним машины ехали по еще трем полосам слева направо. Легковые автомобили и грузовики двигались очень быстро. Я подошла к краю дороги и подняла руку: мне нужно было остановить движение, чтобы перейти дорогу, но машины не останавливались. Водитель грузовика сердито просигналил мне гудком, и мне пришлось отойти назад.

Я дождалась момента, когда между машинами образовался просвет, и добежала до середины дороги. Я перелезла через металлический барьер. Тут на меня обрушилось свирепое гудение многих машин. Я перебежала дорогу, взобралась на зеленый травянистый склон на другой стороне и села. Я запыхалась. Сидела на траве, тяжело дыша, и смотрела, как внизу мчатся машины. Три ряда в одну сторону, три ряда в другую. Если бы я рассказывала эту историю девушкам из моей деревни, они сказали бы мне: «Ну ладно, это было утром, и люди ехали работать на поля. Но почему бы людям, которые ехали справа налево, не поменяться своими полями с теми, кто ехал слева направо? Тогда все могли бы работать на полях рядом со своими домами». А я пожала бы плечами, потому что любой мой ответ вызвал бы еще более глупые вопросы вроде такого: «Что такое офис и какой там можно вырастить урожай?»

А я просто запомнила эту дорогу как место, к которому я могу в случае чего вернуться и легко убить себя, если вдруг появятся те люди. А потом я встала и пошла дальше. Еще час я шла по полям. Через некоторое время на моем пути встретились небольшие дороги, и вдоль этих дорог стояли дома. Я очень удивилась, увидев эти дома. Они были двухэтажные, из крепких красных кирпичей, под двускатными черепичными крышами. Окна были белые, и в каждое из них были вставлены стекла. Ни одного разбитого стекла. Все дома были очень аккуратные и одинаковые. Почти перед каждым домом стояла машина. Я шла по улице и смотрела на сверкающие ряды машин. Машины были очень красивые и блестящие, совсем не такие, какие я видела у себя на родине. В нашей деревне было две машины, одна называлась «пежо», а вторая — «мерседес». Машина «пежо» в деревне появилась еще до того, как я родилась. Я знаю это, потому что водителем был мой отец, и в моей деревне эта «пежо» два раза кашлянула и заглохла в облаке красной пыли. Он вошел в первый попавшийся дом и спросил, нет ли в деревне механика. Механика в деревне не было, зато была моя мать, и мой отец решил, что она ему нужнее, чем механик, так что он остался. А «мерседес» приехал, когда мне было пять лет. Водитель был пьяный и врезался в «пежо» моего отца. Машина «пежо» стояла там же, где мой отец ее бросил, только мальчишки забрали одну покрышку и сделали из нее качели. Водитель «мерседеса» вышел из своей машины и подошел к первому попавшемуся дому. Там он увидел моего отца и сказал ему: «Извини». А мой отец ему улыбнулся и сказал: «Да мы вам спасибо должны сказать, сэр. Можно сказать, вы нашу деревню на карту нанесли. Ведь это у нас, можно считать, самая первая авария». А водитель «мерседеса» расхохотался и тоже остался в нашей деревне, и он и мой отец стали очень хорошими друзьями. Такими хорошими, что я этого человека стала называть дядей. Мой отец и мой дядя жили очень счастливо в нашей деревне до того вечера, как пришли те мужчины и застрелили их.

Поэтому я была просто поражена, увидев столько красивых новых машин рядом с большими чудесными домами. Я прошла по многим таким улицам.

Я шла все утро. Дома становились все крупнее и выше, а улицы — шире, и машин на них было больше. Я глазела по сторонам, не обращая внимания на чувство голода, на боль в ногах, потому что на каждом шагу я видела какое-то новое чудо. Всякий раз, когда я что-то видела впервые в жизни — абсолютно голую девушку на рекламном щите, красный двухэтажный автобус или сверкающее здание, такое высокое, что при взгляде на него кружилась голова, — у меня начинало до боли сосать под ложечкой. Было ужасно шумно: рев машин, громкие голоса людей. Вскоре улицы заполнились тысячными толпами народа, и мне стало казаться, будто я исчезла, что от меня ничего не осталось. Люди толкали меня, и я налетала на людей, но никто не обращал на меня внимания. Я старалась идти прямо — по одной улице, потом по другой, и как раз тогда, когда дома стали такими высокими, что вообще было непонятно, как только они могут стоять и не падают, а шум стал таким нестерпимым, что я испугалась, как бы меня не разорвало на куски, я повернула за угол и, тяжело дыша, перебежала через последнюю запруженную машинами дорогу, где надрывались гудки и сердито кричали водители. Я прислонилась к низкой каменной стенке, не веря своим глазам, потому что передо мной была река Темза. По грязно-коричневой воде плыли пароходы. Проплывая под мостами, они гудели. Вдоль всего берега справа и слева стояли высоченные башни, поднимающиеся к голубому небу. Некоторые из них еще не достроили, и рядом с ними стояли высокие желтые краны. «Им даже птицы небесные помогают строить дома? Вот это да!»

Я стояла на берегу реки и не могла насмотреться на все эти чудеса. На чистом голубом небе светило солнце. Было тепло, и вдоль берега гулял легкий ветерок. Я вновь ощутила присутствие моей сестры Нкируки. Мне показалось, что она где-то рядом — в течении реки, в дуновении ветерка. И я прошептала:

— Посмотри, сестричка. Нам здесь будет хорошо. Для двух девушек вроде нас с тобой найдется место в такой чудесной стране. Мы больше не будем страдать.

Я улыбнулась и пошла вдоль берега реки на запад. Я знала, что если буду идти по берегу, то доберусь до Кингстона — ведь не зря его называют Кингстон-на-Темзе. Мне хотелось как можно скорее добраться туда, потому что теперь толпы народа в Лондоне начали меня пугать. В моей родной деревне мы никогда не видели больше пятидесяти человек, собравшихся в одном месте. А если ты видел больше народу, это означало, что ты умер и попал в город духов. Вот куда отправляются мертвые — в огромный город. Они живут там тысячами, потому что им не нужно места для полей, чтобы выращивать маниок. Когда ты мертв, тебе не хочется маниока, тебе нужна только компания.