Хлысталов, заметив предосторожность Алексея, засмеялся:

– Ой ли! ЧК остается ЧК, под какой бы аббревиатурой она ни скрывалась. Аноним, видно, помнит, как любого сомневающегося в «светлом будущем» вы отправляли в пермские лагеря или в спецпсихбольницы.

– А ты не боишься, – лукаво сощурился на Хлысталова Алексей.

– А я не боюсь! – простодушно ответил Хлысталов. – Отец так завещал.

– Кто-нибудь видел эти фотографии?

– Да, я показывал их друзьям по работе… криминалистам, экспертам… Все они советуют одно – мне необходимо изучить материалы уголовного дела по факту убийства Есенина.

– Советы давать легко… От меня-то ты чего хочешь, Эд?

Хлысталов на мгновение замолчал, как бы подыскивая нужные слова.

– Ты мой самый близкий друг, Алексей! Ты чекист! Для тебя Есенин, как и для меня, на всю жизнь! – Чувствуя, что это не убеждает Велинова, добавил: – И слово «Россия» для тебя не звук пустой! Не так ли?

– Не дави на психику, Эд, – прервал его Велинов. – Все, что я могу для тебя сделать, – это сказать правду, а не советовать, как твои коллеги… Не перебивай!

Голос его стал жестким, официальным, словно говорил он для третьего лица, которое и подслушивало.

– Вести частное расследование такого масштаба в нашей стране – дело абсолютно бесперспективное. Даже тебе, с большими правами в части допуска к закрытым, секретным документам. А наша контора, как ты выразился, не позволит тебе даже прикоснуться к тайне гибели Есенина… Если она вообще существует. В чем я сильно сомневаюсь как профессионал внешней разведки. – И уж совсем жестко добавил:

– И хотя нас связывает многолетняя дружба, не надейся получить через меня хоть какую-нибудь информацию. Дружба дружбой, а служба службой!

И глаза Велинова стали свинцово-серыми. От его слов повеяло репрессиями сталинских времен, когда предавали друзей, доносили даже на родственников.

У Хлысталова вновь защемило сердце, он скрипнул зубами.

– Ты чего, Эдик? Обиделся?

– На правду не обижаюсь, генерал Велинов!

– Плюнь ты на все! Сейчас поедем в ресторан, обмоем мою звездочку генеральскую, а заодно и день рождения нашего великого поэта.

– Я за рулем, Леша, да и не пью я совсем.

– Как? Совсем ничего? – искренне удивился Велинов.

– Совсем ничего. Сердце, Леша… прости, не могу.

– Эх, друг называется! – протянул разочарованно Велинов. – А я-то думал, устроим праздник. – Глянул на часы: – Я в «Арагви» столик заказал. А? Поедем?

Хлысталов застегнул ворот рубашки и затянул галстук.

– Будешь расследовать?

– Буду, Леша.

– Ну докажешь ты, что не самоубийство было! – сорвался на крик Велинов. – Что «заказали» его! Опубликуешь результаты своего расследования, напишешь брошюрку, я даже допускаю, что ее напечатают при нынешней свободе слова экземпляров эдак тысяч в пять. Но кому это надо, Эдик?

– Мне надо! – ответил Хлысталов сквозь крепко сжатые зубы. – И Ему надо!

– Кому Ему? Есенину? Да ему все равно, что творится на земле. А тебе зачем? Зачем в твои годы с твоим здоровьем ты ввязался во все это… Карьерой рискуешь!!! Ведь могу турнуть «по собственному желанию» начальства.

– Какая карьера, Леша? Всю жизнь я сыскарь. Честный мент, вот и все. Да и ухожу я с Петровки. Сам ухожу. И это будет мое последнее расследование.

– Ну, видно, у каждого своя судьба, – сдался Велинов.

– Согласен… Знать, судьба, что мне прислали эти фотографии, а не тебе. В меня верят. От меня ждут. И я постараюсь. Постараюсь!

– Старайся, Эдик! Старайся! Потомки оценят твою самоотверженность. Но! – Приблизившись вплотную к уху Хлысталова, Велинов прошептал: – Эдик, погляди в окно. Вон стоит «дятел», «топтун». То ли тебя пасет, то ли меня, сейчас проверим. – Он открыл дверцу, кряхтя вылез из машины, протянул руку. – Ладно, поехал я… гости ждут! Помни, я твой друг, что бы ни случилось. До свидания. – Отдал честь, махнул рукой: – К пустой голове руку не прикладывают. – Шутливо запел: «Я люблю тебя, Россия, дорогая наш Русь!» Проходя мимо отвернувшегося человека с портфелем, сильно толкнул его плечом. Тот пошатнулся, выронил портфель и чуть было не упал. Велинов и ему шутливо отдал честь: «Извините, не нарочно! Честное слово! Голова закружилась». И пошел, не оборачиваясь, к своей машине.

Человек торопливо подобрал портфель и заглянул внутрь.

– Козел, – прошипел он вслед Велинову.

Хлысталов переложил фотографии из конверта в кейс, бросил его на заднее сиденье, вышел из машины, аккуратно заперев дверцы, и направился к воротам, искоса наблюдая за человеком с портфелем. Тот, дождавшись, когда Хлысталов затерялся среди людей, быстро подошел к его «волжанке», чем-то открыл ее и, схватив конверт, мгновенно растворился в толпе. Когда Хлысталов через какое-то время вернулся к машине, ни конверта, ни человека с портфелем не было.

«Стало быть, «хвост» за мной», – он грустно улыбнулся, завел мотор и тронулся с места.

Продолжая изучать воспоминания современников, разыскивая людей, близких Есенину в последние годы жизни, Хлысталов часто вспоминал слова однокашника своего – Леши, генерала-разведчика: «Тема Есенина для посторонних закрыта». Однако, к счастью, находились и доброжелатели. Они оказались во многих архивах, спецхранах, музеях. Рискуя своей должностью, они подсказывали ему, какие дальнейшие шаги надо было предпринять в его благом деле. Никогда никому не называл он их имен, боясь причинить вред. Как бы испытывая свою судьбу, бросая ей вызов, Хлысталов всегда брал всю ответственность на себя.

В кабинете Хлысталова на Петровке зазвонил телефон. Взяв трубку, он услышал звонкий женский голос.

– Здравствуйте! Вы Хлысталов Эдуард Александрович?

– Да.

– Следователь по особо важным делам?

– Он самый. А с кем имею честь?

– Я Лена, работаю в Государственном архиве Российской Федерации. Мне рассказали, что вы занимаетесь частным расследованием гибели Есенина… Это не телефонный разговор… Скажу только, что у нас в архиве Октябрьской революции обнаружили новые документы о Есенине, и не просто документы, а целое уголовное дело!

Хлысталов глянул на часы:

– Я могу приехать прямо сейчас?

– Да! – Голос в трубке снизился до шепота: – Только одно условие – никакого звонка не было, и… и в архив вы пройдете сами, я не смогу заказать вам пропуск. Вы меня понимаете?

– Слово офицера! Подскажите, ваш архив на Большой Пироговской находится?

– Да!

– Буду через полчаса. До встречи. Заранее огромное спасибо за помощь!

В ответ в трубке раздались частые гудки.

Перед входом в здание архива постовой милиционер, увидев полковничьи погоны и орденские планки на груди Хлысталова, даже не взглянул на удостоверение.

– Сержант, как пройти в архив революции? – спросил Хлысталов.

– По этой лестнице на второй этаж, потом по коридору и вниз в подвал, товарищ полковник, – и вслед добавил: – Можно на лифте.

Хлысталов, не останавливаясь, спросил:

– Архивистка, с голосом таким звонким… забыл, как зовут, не подскажешь?

Сержант добродушно рассмеялся:

– Ленка ее зовут. Простите, Лена Котова. У нее одной такой голос.

– Нравится? – Хлысталов остановился у лифта и нажал кнопку вызова.

– Ленка? – смутился сержант.

– Голос! – засмеялся Хлысталов, садясь в лифт.

Спустившись в архив, Хлысталов открыл дверь и лицом к лицу столкнулся с симпатичной девушкой в очках, с большими наивно-чистыми голубыми глазами и фигурой подростка.

– Ну, здравствуйте, Лена Котова. Я Хлысталов… с Петровки.

Лена, оглядевшись по сторонам, с видом заговорщика прошептала:

– Это я вам звонила. Здравствуйте, Эдуард Александрович.

Хлысталов, также понизив голос, сказал, глядя на бесконечные ряды стеллажей:

– Елена Прекрасная! Командуйте. Я в вашем подчинении.

Услышав такое сравнение, Лена широко улыбнулась и непроизвольно сняла очки. Сильно близорукие глаза выдали ее – беззащитную и бесхитростную, но в то же время чувствовался во взгляде характер, способный на отчаянный поступок.