– Итак, стройная теория рушится? Но, если ты хочешь видеть себя Евой, можешь считать, что произошел генетический сбой. – Она пожала плечами. – Такое случается.

Евгения покачала головой.

– Удобный научный подход, профессор Карцева. Я вас благодарю. – Евгения встала. – Пойду, поработаю.

– Иди, конечно. Я немного погуляю в Интернете. Какие мы с тобой…

– Мы трудоголики, мама, для нас воскресенье не выходной. – Она вскочила из-за стола и направилась в комнату.

Ирина Андреевна смотрела дочери вслед. Бледно-соломенный хвост плясал на воротнике желтого домашнего платья, широкого от самой шеи. Оно скрывало ее всю. Но под ним угадывалась прямая спина, тонкая талия, округлые бедра, длинные ноги. Веревочные полосатые туфли мелькали быстро, как два шмеля, наперегонки летящие куда-то…

Два шмеля? Почему она увидела их, а не что-то другое?

Ирина Андреевна вздохнула и встала. Отец Евгении изучал шмелей после института. Он называл их по-немецки – «хуммель», потому что он занялся ими после знакомства с известным энтомологом, немцем из Гейдельбергского университета.

Смешная мысль, ее незачем высказывать вслух. Если и произошел генетический сбой, то не в ее роду. Не был ли отец Евгении носителем гена Евы? Иногда Ирине Андреевне казалось, что если бы она родилась мужчиной, а ее покойный муж – женщиной, он прожил бы дольше. Ему, мягкому и нежному, нелегко пришлось рядом с такой, как она. Хотя они совпадали по запаху. С первого дня и до последнего.

Ирина Андреевна слышала стук каблуков дочери в гостиной. Старый деревянный дом такой просторный, его можно мерить шагами – даже когда нервничаешь, не споткнешься. Он не заставлен мебелью до миллиметра, как случается в домах, в которых одно поколение сменяет другое. Жаль выбросить старую, к ней добавляют современную, потом новую, а после – еще новее. И нате вам – людям уже некуда ступить.

У них по-другому. Мать, Евгения Тимофеевна, любила простор и свежий воздух, а потому предпочитала обходиться немногими вещами. Но хорошими. До сих пор в гостиной не царит, а по-настоящему царствует ее коричневый кожаный диван. Комод из вишневого дерева на точеных ножках разрешает пользоваться собой без всяких капризов.

Ирина Андреевна унаследовала от матери тягу к минимализму, поэтому за все время она вкатила в свой кабинет лишь большой компьютерный стол. Дочь, заметила она, любит «тряпочки» – яркие наволочки на диванные подушки. Евгения привозила их отовсюду. Самые интересные – из Греции.

После того как она отслужила у «сестер», Костя прокатил ее по Родосу, а потом повез на остров Крит. Похоже, в каждой деревушке Евгения покупала – или получала в подарок от Кости – наволочку. Из деревни Критица, что на востоке острова, самая смешная и теплая для души и тела. Понятно, старая деревня, старые манеры и вечный, незатейливый взгляд на мир. Посмотришь на вышитых шерстяными нитками горлиц возле гнезда – губы сами собой разъезжаются от уха до уха.

Улыбка вспыхнула на лице Ирины Андреевны, но быстро пропала. На самом деле жаль, что у дочери и Кости что-то не сложилось. А с другой стороны, Евгения укатила бы с ним, и кто знает, захотела бы она заниматься приманками и фермой? Теперь – занимается.

Удовольствие от успокоительной мысли было кратким. Как от первого глотка сухого белого хереса, который она любила. Следующий глоток почему-то уже не вызывал подобного восторга.

Не вызывала восторга и мысль, явившись следом за успокоительной. Необъяснимая тревога охватила ее. «Необъяснимая?» – насмешливо спросила она себя. Конечно, когда не хочешь объяснить себе причину.

Более того: чтобы отвлечься от тревоги, сделать вид перед собой, будто ничего не изменилось и ты всегда будешь уверенной, независимой, неуязвимой, начинаешь цепляться даже за самые простые вещи. А как иначе назвать ее недавний выезд в Москву за тряпками?

Ирина Андреевна привстала и расправила руками новую юбку. Она надела ее только потому, что они снова в моде. Хотя на самом деле она любит брюки. Но ее новый наряд должен кричать каждому незнакомому встречному: эта женщина не отстает от времени! А знакомому – поглядите-ка на нее! Профессор Карцева еще вполне модная дама!

Ирина Андреевна съездила в любимый магазин на Смоленке еще в апреле, когда там объявили «Сумасшедшие дни», и купила себе эту цыганскую юбку. Бледно-зеленая, сшитая из трех оборок, соединенных кружевами между собой. А в просветах мерцают загорелые ноги. По взглядам мужчин она поняла, что наряд привлекателен…

Ей уже исполнилось пятьдесят, но годы не отпечатались на ней усталостью или скорбью по несбывшемуся. Усталость она изгоняла работой, а скорбь – успехами. К юбке Ирина Андреевна купила блузку из тонкого белого хлопка. Первую оценку она увидела в Лилькиных ультрамариновых глазах. А потом девичий дуэт пропел восторженно:

– У-у-у…

Что ж, если сказать себе честно, причина беспокойства – в самой основе жизни. Сейчас это для нее – опытная звероферма и вишневый сад при ней.

Матери Ирины Андреевны предложили стать директором хозяйства, когда она защитила докторскую диссертацию. Евгения Тимофеевна Березина согласилась переехать из коммунальной квартиры в Москве в большой дом в Петракове. Такая удача – проверить на норках то, чем занималась в лаборатории.

Когда она приняла хозяйство, на ферме выращивали норок только одного цвета, коричневого. А когда место матери заняла Ирина Андреевна, то уже – четырех: коричневая, белая, голубая, жемчужная. Сейчас ее стараниями прибавилось еще два цвета – черный бриллиант и паломино. Последний цвет ей нравится больше других – название и цвет такой же, как у винограда, из которого испанцы делают сухой белый херес.

Ирина Андреевна улыбнулась, тут же одернув себя. Ах, сколько неприкрытой гордости в тайных мыслях. Верно: тщеславие – самый распространенный грех.

Почти сразу мать занялась и садом при ферме. Любительница Чехова, она посадила вишневый. Интересно, вдруг подумала Ирина Андреевна, а какого размера сад, описанный в пьесе? Наверняка больше, чем их, поспешила успокоительная мысль. Как будто небольшой размер сада обещает ему не опасаться чужого топора. Параметры их сада вполне подойдут для нескольких коттеджей, решительно огорчила себя Ирина Андреевна.

Она поежилась. Надо пореже смотреть телевизор, предупредила она себя. И почаще вокруг? Вон туда, да? На ту кирпичную стену, которую не пугают десятки километров, на которые их поселок отстоит от Москвы.

Карцева встала и прошлась по веранде, увитой жимолостью. Она приманивала жужжалок всех мастей. Ирина Андреевна поморщилась – надела бы брюки, гораздо безопаснее. Но вспомнила, как говорила мать:

– Не обращай внимания, – когда она пугалась ос, летевших на запах цветов. – Ты им неинтересна. Насекомые стремятся на запах. У тебя нет аттрактантов, которые им приятны…

Она сразу запомнила это слово – «аттрактанты», хотя ей было лет шесть. Ей нравилось рычащее «р» в середине, два «т», как звук камешка, выпущенного из рогатки бойкой девочкой. Вообще-то она походила на мальчишку, наголо стриженная до первого класса.

– Но имей в виду, для ос, шмелей и пчел у тебя нет никаких репеллентов, – смеялась мать. – Так что никогда не маши руками перед ними – пострадаешь.

Еще одно слово – «репеллент», такое летучее, похожее на пропеллер.

– Репелленты отпугивают. Ты узнаешь обо всем этом после, когда моя работа станет твоей. Тебе понравится, потому что и аттрактанты, и репелленты дают человеку такую власть, о которой не все догадываются…

Она убедилась в этом. Но до сих пор, понимала Ирина Андреевна, она не все знала о матери. Разбирая бумаги, читая письма, все яснее понимала это. Но радовалась – мать жила и работала в «бумажное» время, а не в нынешнее, компьютерное. Нажми клавишу – и как будто ничего не было.

Ирина Андреевна усмехнулась, прищурилась. Она видела новую крышу, выложенную бордовой черепицей над конторой фермы, верхний ряд окон кухни для зверей, построенной недавно. Она сама не ожидала от себя дара хозяйственника.