Ирина Андреевна улыбнулась.

– По-моему, вы себя видите иначе. Или все еще играете в Еву и Лилит?

– Ты правильно понимаешь, – подтвердила Евгения. – Бабушкин журнал стал для нас учебником жизни.

– Знал бы издатель, что работает для будущих поколений, – Ирина Андреевна рассмеялась, – он просто бы умер от счастья.

– Он и так умер, – отмахнулась Евгения. – Журнал выходил в позапрошлом веке. А название какое миленькое – «Чертенок». Помнишь, Лилит, ту осень и чердак?

– Ага, керосиновая лампа…

– У нее стекло сто лет не чищено, – подхватила Евгения. – Смешная сказочка, про то, как Бог слепил из глины сперва Адама, потом из такой же глины ему жену – Лилит.

– А она сразу начала вредничать, самоутверждаться. – Девушки захохотали, Ирина Андреевна тоже. – Потом Лилит сбежала от него. Тогда Создатель вырезал ему новую, из ребра. Еву, послушную жену. Ну хорошо, об этом известно всем присутствующим. – Лилька махнула рукой. – В общем, дядька пристал к нам и…

– Но появился Николай Георгиевич и увел нас, – перебила ее Евгения, – повел вот за этим. – Она кивнула на стол. – За деньгами.

Ирина Андреевна снова окинула взглядом девушек. Какие они свежие, крепкие, налитые. Они сами не осознают свою силу и привлекательность. Ей вообще нравились нынешние молодые. Приятно, войдя в офис, увидеть глаза, обращенные к тебе, в которых нет застарелой злости.

Конечно, за их улыбками скрывается много чего: неведения – на кого работают, ради чего работают на самом деле. Все правильно: меньше знаешь – крепче спишь.

– Хорошо, разбирайтесь. Но я жду подробного письменного отчета о применении моей приманки. Не тяните. Мне это важно.

– Легко, – бросила Евгения.

– Раз плюнуть, – фыркнула Лилька.

Работу, за которую девушки должны отчитаться и на которой неожиданно разбогатели, нашел Костя. Его двоюродный дядя открыл игровой центр в перестроенном кинотеатре на севере Москвы. Он попросил племянника об одолжении – найти биологов, которые подготовили бы к бегам мадагаскарских тараканов.

Тараканьи бега – развлечение, известное еще в Древнем мире. Было время, когда их устраивали и на Руси. Многое из ушедшего возвращается, вернулись и бега. Еще недавно они развлекали только особо важных персон, а сейчас эта забава – не более чем еще одна для представителей эконом-класса. Так называл своих гостей Николай Георгиевич Никомадис, или просто Никос – для близких.

Но этого класса становится все больше, радовался хозяин, а стало быть, тот, кто вложится в странный на первый взгляд бизнес, не прогадает. Правда, он имел в виду не себя, поскольку занялся новым делом только «на минуточку». На то были свои причины.

Девушки чуть не с руки кормили кандидатов на успех тертыми яблоками и морковкой, сдували пылинки с полосатых спинок. Они проверяли дорожки – делали спектральный анализ поверхности, опасаясь, как бы конкуренты не подсыпали невидимую для глаза отраву. Они жаждали победы для дорогих питомцев, привезенных с острова Мадагаскар – до сих пор не утраченного рая для насекомых.

Уверенность в победе булькала в тайном флаконе, запертом в лабораторном шкафу Ирины Андреевны Карцевой. В нем – приманка, которую жаждали получить подруги. Ирина Андреевна, как ее мать, тоже, кстати, Евгения, но Тимофеевна, в честь которой названа дочь, готовит пахучие приманки на гормональной основе – феромонах. В этих феромонах таится причина всякого влечения: мужчины – к женщине, самки животного – к самцу и наоборот.

– Все просто, – объясняла Ирина Андреевна, когда они втроем сидели на веранде дома Карцевых. Девушки готовились к зачету, а мать помогала им разобраться в некоторых тонкостях своей науки. – С наступлением половой зрелости в организме женщины образуется аттрактант. Это летучее вещество возбуждает половой инстинкт у мужчин. Роковая любовь с точки зрения науки – ответ на запах, больше ничего, – она пожимала плечами.

– Но этот запах как-то нужно донести до… объекта, – заметила Лилька.

– Вещество выходит вместе с потом, вокруг женщины создается аура, невидимая, – объясняла Ирина Андреевна. – Ты читала хрестоматийную историю о страданиях герцога Анжуйского?

– Вообще-то я много чего читала про сексуальное воздействие запахов, – слегка смутилась Лилька. – Но про Анжуйского, наверно, пропустила.

– Восстановим исторический провал в твоей голове, – сказала Карцева. – Этот французский мужчина пострадал от женского запаха еще в шестнадцатом веке. На пышном балу его угораздило вытереть лицо платком весьма знатной особы. Но что началось после этого! Ни есть…

– Ни спать без нее, – перебила Лилька. – Поняла.

– А где находятся самые коварные железы? – тоном сурового преподавателя спросила Евгения, закрывая учебник.

– Под мышками, в паху, под грудью, – перечисляла Лилька.

– Ага. А как насчет ступней ног? Забыла?

– Во-от почему пили шампанское из дамских туфелек! – завопила Лилька, подпрыгивая на стуле. Он жалобно скрипел.

– Побереги мебель, – предупредила Евгения. – На этом стуле сидела моя бабушка, когда начала работать с феромонами.

– Ой, – Лилька привстала. – Простите, уважаемая мебель.

– Садись, не выдрючивайся!

– Давай дальше, образовывай, – Лилька смиренно сложила руки.

– А греческие мужчины, когда танцевали страстные народные танцы, клали носовые платки под мышки, – добавила Евгения и слегка порозовела.

– Потом протягивали даме, – насмешливо бросила Лилька, – не желаете ли отереть пот с лица милым платочком? Все понятно. Вы, Ирина Андреевна, гений. Ты, – она повернулась к подруге, – Ева от гения, то есть Евгения, – продолжала дурачиться Лилька.

Зазвонил телефон, Ирина Андреевна вышла.

– Слушай дальше, – Евгения дернула подругу за руку. – Если тебя спросят на зачете, ты должна сказать, что такие важные железы есть и на руках.

– Не протянуть ли мне ручку для поцелуя моему милому лысому учителю? – Ультрамариновые глаза блестели. Рыжеватые локоны сияли вокруг головы.

Евгения замахнулась на нее учебником.

– Е-е-в-а-а! – проныла Лилька. Потом перегнулась через стол и тише сказала: – Неужели не можешь уговорить свою матушку дать нам…

– Шанс из флакончика? – перебила ее Евгения.

– Так хочется денег, Евушка. Лилит не может жить без шуршания в кармане.

– Попробую еще раз. Я разожгу в ней научную жадность.

– Как это? – спросила Лилька.

– Каждому исследователю нужны пробанты, слыхала?

– Кто это? – Лилька вытаращила глаза, подбородок подался вперед.

– Те, на ком пробуют что-то, тестируют.

– Значит, если я проверяю на верность твоих поклонников, я пробант?

– Да ну тебя, – Евгения махнула рукой. – Мы сейчас не об этом. Я думаю, маме захочется узнать, как действует ее приманка на насекомых. Они же не норки, с которыми она работает.

– Как учит нас великая наука, – с пафосом начала Лилька, лицо ее расслабилось, она снова стала хорошенькой, – механизм продолжения рода одинаков у всех живых организмов. Быстрее, чаще, больше…

Евгения легонько пнула ее под столом.

– Мама идет…

– Итак, понимаю, чего вы от меня добиваетесь, – сказала Карцева, опускаясь на стул.

– Мы о-очень на тебя надеемся, – Евгения сложила ручки, словно отличница на уроке. И преданно посмотрела в лицо матери. Лилька в точности повторила ее движения.

Карцева видела лицо дочери, похожее на ее собственное, но не очень явно, а в чем-то неуловимом. Не скажешь, что у Евгении такой же нос, такие же брови или губы. Дочь, как говорили все, кто знал ее давно умершего отца, больше похожа на него. Но слегка прищуренный взгляд, как бывает у людей с не слишком хорошим зрением, быстрый взлет бровей перед ответом на вопрос – вот в чем сходство с ней, с матерью. Оно указывает на родство характеров, на одинаковость стержня, и это нравилось Ирине Андреевне.

Ее любимое выражение: быть самим собой – это роскошь, которую могут позволить себе немногие. Она позволяла себе и старалась в дочери поддержать манкость к роскоши – Ирина Андреевна любила это неудобное слово. Пусть во всем стремится быть самой собой, а чем увлекаться, к чему тянуться – дочь выберет сама.