— Нет, — упрямо сказал Пуд. — Не такие. Не пожертвую. Будь еще наши, рязанские. А то какие-то иностранные люди — самарцы.
— Да какие же самарцы иностранные?! Они русские, как и мы с вами.
— Врешь ты, придаточное предложение! Русские, брат, мы — рязанцы!
Учитель внимательно посмотрел на Пуда, покрутил головой и уехал.
Сидели за чаем.
— Человек пришел, — доложила кухарка. — В дворники найматься.
— Зови, — сказал Пуд Исподлобьев. — Это ты, брат, дворником хочешь?
— Мы.
— А какой ты, тово… губернии?
— Здешней. Рязанской.
— Это хорошо, что Рязанской. А уезда?
— Да уж какого ж уезда? Уезда мы Епифанского.
— Вон! — закричал купец. — Гони его, кухарка! Наклади ему, паршивцу, по первое число.
— За что ты? — спросила подавленно жена, после долгого молчания.
— Иностранец.
— Царица небесная! Да какой же он иностранец?! Наш же, рязанский.
— Знаем мы. Рязанский — рязанский, а уезда-то не нашего. Иностранного. Этакий ведь чертяга, убей его громом…
Если бы изобразить поведение купца Пуда Исподлобьева в виде спирали — было бы ясно, что он со страшной быстротой мчался от периферии к центру. Круги делались все уже и уже, и близко виднелась та трагическая мертвая точка, которой заканчивается внутри всякая спираль.
На другой день, после изгнания дворника, к Пуду приехал во гости купец Подпоясов, живший от него через две улицы.
Пуд вышел к нему и сказал:
— Ты чего шатаешься зря! Гнать я решил всех вас, иностранцев, по шеям… Нет у меня на вас жалости!
— Пуд Кузьмич! — отшатнулся Подпоясов. — Побойся Господа! Да какой же я иностранец?!
— Бога мы боимся, — сухо отвечал Пуд. — А только раз ты живешь в другом фартале, на другой улице, то есть ты не более как иностранец. Вот вам Бог, вот порог… Иди, пока не попало…
Спираль сузилась до невозможности.
Пуду уже было тесно даже у себя дома. Он долго крепился, но, в конце концов, не выдержал…
Однажды позвал жену и детей, злобно посмотрел на них и сказал:
— Пошли вон! Жена заплакала.
— Грех тебе, Пуд Кузьмич!.. За что гонишь?
— Иностранцы вы, — сказал Исподлобьев. — Нету у меня к вам чувства, чтоб вы подохли!
— Да какие ж мы иностранцы, Господи ж? Такие же, как и ты, — Исподлобьевы…
— Нет не такие, — сердито закричал Пуд. — Не такие! Я Исподлобьев, а вы — что такое? Иностранцы паршивые… Вон с моих глаз!..
В большом пустом купеческом доме бродил одинокий истощенный Пуд… Он уже не ел несколько дней, а когда жена из жалости приносила ему пищу, он бросал в нее стульями, стрелял из револьвера и яростно кричал:
— Вон, иностранка!!
Так он прожил неделю. К началу второй недели спираль дошла до своей мертвой точки, Пуд Исподлобьев увидел, что и он не более как иностранец…
Висел три дня. Потом заметили, сняли с петли и похоронили.
Хоронили иностранцы.
Болезнь
Начало болезни министра было замечено таким образом: министр позвал своего личного секретаря и сказал ему:
— Составьте циркуляр на имя директоров средних учебных заведений, чтобы они не женились на польках.
— Заведения?
— Нет, зачем же заведения. Директора. Чтоб директора не женились. Так и напишите.
— Слушаюсь.
В тот же день было заседание Совета министров.
— Ну, господа… — сказал председатель. — Рассказывайте, кто что сделал хорошего?
Тот министр, о котором речь шла выше, вскочил и сказал:
— А я директорам гимназий запретил на польках жениться.
Товарищи внимательно посмотрели на него.
— Зачем?
— Да так. Все-таки реформа.
Министры переглянулись между собой и перевели разговор на другое.
— А я еще одну штуку задумал, — усмехнулся министр. — Сделаю распоряжение, чтобы учителей нанимали только блондинов.
— Гм… Странно. Для чего это вам?
— Ну, не скажите… Все-таки реформа.
— Да чем же брюнеты плохие?
— А вдруг евреи?
Председатель побарабанил пальцами по столу и покачал головой:
— Работаете все. Хлопочёте, Это страшно утомляет.
— Ничего. Я завсегда готов.
— Поберечь бы себя следовало.
Все сделались задумчивыми.
* * *
— Объявляю заседание открытым, — сказал председатель. — Ну, господа, рассказывайте, кто что сделал хорошего?
— Я! — поспешно сказал министр, о котором речь шла выше.
— Ну?
— Я однажды долго думал, почему наши средние школы стоят не на должной высоте…
— Придумали?
— Да. Все дело в гимназических поясах. Их нужно делать на два пальца уже.
— В чем же тут дело?
— Интереснейшая история! Очень широкий пояс давит своим верхним ребром на грудобрюшную преграду и делает дыхание затрудненным. Появляются судорожные сокращения околосердечных мышц, кои действуют по своей болезнетворности на общую психику учащегося. А угнетенная психика учащихся — вот наш бич!
— Хлопотун вы, — ласково сказал председатель. — Деляга. Работаете все, и вид у вас утомленный. Наверное, чувствуете себя неважно?
— Нет, благодарю. Я здоров.
— Ну, какое там наше министерское здоровье… Ясно — вы нездоровы. Господа, ведь он нездоров?
— Немножко есть, — подтвердили другие министры.
— Ну, вот. Усиленно советую вам: займитесь вашим здоровьем!!..
Министр побледнел.
— Вы меня пугаете!
— А вы поправьтесь!
Все сделались задумчивыми.
* * *
— Ну, господа… — начал председатель. — Объявляю заседание открытым. Расскажите-ка, кто сделал что-нибудь хоро…
— Я!!
— Ну, рассказывайте вы.
— Ловкую я штуку придумал; Издал циркуляр, чтобы родители учеников средних учебных заведений поселились все вместе в большом-пребольшом таком доме! И жили бы там.
— Зачем?!!
— Если все вместе — тогда надзор за учениками легче. И правила выработал для общежития: виновные в курении, ношении усов, бороды, тростей, палок и прочих украшений…
Председатель всплеснул руками.
— Это прямо какой-то святой безумец! Приехал на заседание в то время, когда совсем болен!
— Я… не болен…
— Ну, что вы говорите! На вас лица нет… Ах, Господи! Стакан воды скорее! Ради Бога!..
— Да я не хочу воды…
— Какой ужас! У человека такая температура, такой вид, а он работает… Нет, милый… Если вы о себе не заботитесь, то святая обязанность каждого постороннего человека позаботиться о вас… Вам нужно отдохнуть…
— Ну, я возьму отпуск на 2 недели…
— Ни-ни… Мало. Тридцать лет! За этот срок вы успокоитесь, отдохнете, полечитесь…
— А… как же министерство?..
— Ну, есть о чем заботиться. Тут живой человек болен, а он о бездушном пустяке думает…
Товарищи суетились около захворавшего министра. Один из них сочувственно поглядел на него и подсунул какую-то бумажку…
— Что это?
— Пустяки. Простая формальность. Пустяковое прошеньице.
— О чем?
— Об, этой, как ее… Ну вот… Еще слово такое есть. Да это неважно — вы только подпишите… Там знают.
— Экая досадная штука, болезнь, — вздохнул председатель. — А ведь какой работник был!
— Где моя шляпа? — печально спросил бывший министр.
— Вот она. Не забывайте нас, голубчик. До свиданья. Выздоравливайте. Экая ведь незадача!
* * *
Когда бывший министр вышел из дверей, к нему подскочил репортер.
— В отставку уходите, ваше превосходительство? Не можете ли сообщить, По какой причине?
— А вот сейчас посмотрю… У меня есть копия с прошения…
Он вынул из кармана бумагу, развернул ее и сказал:
— Вот сейчас мы и узнаем. Где это? О! вот оно: «по болезни, связанной с усиленными занятиями»…
«Колокол»
Вспоминая о случае в городишке В., я всегда улыбаюсь: так это было смешно и глупо…
Однажды жарким летом я приехал в городишко В. Сухая серая пыль лениво металась перед глазами, крохотные домишки притаились и дремали с полузакрытыми окнами, не в силах будучи поднять отяжелевшие от душной скуки ставни… Лениво бродил я по мертвому городку, не зная, чем убить время до поезда.
