Мы взлетаем в дыму. Теперь я тоже нервничаю. Не считая узкого коридора, который приблизительно повторяет очертания шоссе I-80, в сторону Калифорнии, небо над Центральной Невадой — это территория военно-воздушных сил, обширный район учений для новейших самолетов, среди которых есть такие быстрые, что очевидцы принимают их за НЛО. Однажды я заметил один из них — серебристую стрелу, ввинтившуюся прямо в солнце. На вершинах гор торчат тарелки радаров, которые отслеживают ход военных игр и корректируют близкие бои. Воздушное пространство Америки обладает собственной географией — это своего рода «ничейная земля», ограниченная воображаемой колючей проволокой. Если наш самолет здесь упадет — возможно, родственники об этом даже не узнают.

Алекс листает «Космополитен», который явно недостоин ее, хотя я сам делаю то же самое — в полете читаю вещи, которые ниже моего уровня. Может быть, она пытается не думать о своем коте — подозреваю, Алекс сознает, что ошиблась с дозировкой. Я представляю себе бедное создание, лежащее в коме в багажном отделении, в окружении ящиков с замороженной форелью, свитерами и теннисными ракетками. Самолет — тот же товарный вагон, только его груз включает и людей; в нас нет ничего особенного, мы — тот же тоннаж, причем менее ценный, в пересчете на деньги, нежели срочная почта.

Я достаю карандаш и бумагу и пытаюсь работать — проясняю стратегию по возвращению Арта Краска на рынок. Трудно сказать, что я исполнен оптимизма. Изгладить из памяти города Рено отравленные тако, может быть, и несложно, но восстановить имидж Арта будет нелегко. Он потерпел крушение. Говорят, что он связался с преступным миром Рено и назначил награду за голову неведомого саботажника. Надеюсь, это неправда. Даже если по его просьбе какому-нибудь уборщику или официанту переломают руки, это не вернет Арту былую славу.

Арт, вероятно, не в курсе, но он — мой единственный клиент в сфере консультаций, мое единственное отдохновение от тягот КВПР. Может быть, лучшее, на что я способен — это ускорить его падение. Строго говоря, существуют два типа консультантов — специалисты по бухучету и деловым операциям, которые воздействуют на тело пациента, и те, кто лечит душу, рассматривая пострадавшую фирму как живой организм, раздираемый конфликтами и желаниями. Фирмы чувствуют, думают и мечтают, а иногда умирают, как может умереть компания Арта, как умер отцовский бизнес. Они умирают от одиночества. Как написал в одной из своей книг Шандор Пинтер, бизнес процветает в условиях конкуренции, но ему все равно нужны любовь и понимание.

Алекс направляется в туалет, оставив меня наедине с непринятыми решениями. Каждый рейс — трехактная пьеса (взлет, путешествие, посадка — прошедшее, настоящее, будущее), а значит, пора подготовиться к расставанию — как, на каких условиях и с какими надеждами. Алекс уже знает, что я остановлюсь в отеле «Хомстед», а я — что она будет в «Харра» готовиться к мероприятию, которое начнется в восемь. Может быть, у нее в Рено есть любовник — может быть, она думает, что и я не одинок. Возможно, она права. Анита — покерный крупье, ей двадцать девять, она выпускница биологического факультета, отправилась на Запад в качестве сотрудника Парковой службы, а в итоге влилась в местную разноцветную толпу. Мы целомудренно провели вместе время месяц назад и побывали на выступлении ирландских танцоров в «Силвер легаси», но я не планирую навещать Аниту вторично. Она терпеть не может азиатов, которые заправляют клубом, и, хотя поначалу я разделял ее нетерпимость, потом мне стало стыдно. Анита — из тех женщин, которые используют «правые» взгляды вместо пистолета или слезоточивого газа — то есть для самообороны, как знак предупреждения для всяких придурков. Это очень утомительно. И поглощает много времени. Кеннеди то, Всемирный банк се…

По правде говоря, для Алекс у меня тоже нет времени — если предположить, что у нас есть какая-то перспектива, в чем я сомневаюсь. Нет, наша цель — расстаться, не строя никаких планов на вечер. Нужно использовать минуты снижения, чтобы отдалиться друг от друга и позабыть о проявленном любопытстве. Убедить самих себя, что лучше оставаться посторонними.

Пора наскучить друг другу, если возможно.

— Завтра лечу в Калифорнию, — говорю я, когда она возвращается, с порозовевшими щеками и пахнущая влажными салфетками. — Вы знаете — если верить журнальным обзорам, в отношении еды она теперь соперничает с Нью-Йорком. По-моему, это неправда.

— Почему?

— Просто мне так кажется. А вы куда после Рено?

— Домой, в Солт-Лейк-Сити. Я недавно туда переехала.

— Вы мормонка?

— Нет. Хотя меня пытаются обратить. Мне нравится, когда ко мне приходят.

— Они уверяют, что носят пуленепробиваемое нижнее белье. Клянусь. Они будут рассказывать вам о том, как останавливают пули.

— В жизни о таком не слышала.

— Начните встречаться с мормоном.

— А я думала, они не ходят на свидания.

— Еще как ходят. И в первый же вечер у них наготове обручальное кольцо.

Я замолкаю. Это чересчур интересно — и чересчур личное.

— Вы уверены, что видели именно моего кота? Я слышала, животных иногда теряют, и в итоге они оказываются где-нибудь в Греции.

— Как называется этот фильм? «Удивительное путешествие»? Семья переезжает в другой город, а собака проходит тысячу миль, чтобы их разыскать. Если не ошибаюсь, по пути она дерется с медведем.

— Таких фильмов не один. Этот жанр называется «травелог».

— Да, я знаю, просто редко так их называю. Проблемы с произношением.

— У меня точно так же со словом «сигариллы». Трудно выговаривать «л».

— Можно говорить «сигарильи» — как испанцы.

— По-моему, это неправильно.

— Я проверю по словарю.

Это срабатывает — мы почти не смотрим друг на друга, а вот и Рено. Еще десять минут. Единственная проблема — наша гордость; она слегка уязвлена. Соглашение, выработанное мною для нас обоих, предполагало деликатное и неохотное расставание, а вовсе не полнейшее отстранение. Может быть, переиграем? В конце концов мы прилетели в Рено — город, вся экономика которого построена на ошибках и преданном доверии. Нельзя ли, по крайней мере, признаться, как нам жаль, что мы приучены столь благоразумно относиться к собственному телу?

Нет, потому что пресловутый пьяный пассажир снова начинает скандалить со стюардессой, которая попыталась его заткнуть. Он швыряет в нее кубиком льда, хихикает, фыркает, его лицо напоминает красную клоунскую маску. Алекс морщится. Она столько летает, что могла бы уже привыкнуть к подобным вспышкам ярости — но Алекс съеживается, точно крольчонок. Это мой шанс покровительственно обнять ее? Я задумываюсь, но тут появляется второй пилот — кинематографически красивый в своей униформе, воплощение мужественности — до такой степени идеальный, что любое покровительственное движение с моей стороны покажется ничтожным и банальным. Он грозит пьянице арестом по прилете. Вскидывает руку. Пьяный сначала ворчит, а потом замолкает. Пилот приказывает ему подобрать разбросанный лед и стоит, уперевшись руками в бока, пока тот шарит по полу.

Этот мини-спектакль возвращает нас на прежние позиции. Алекс извлекает ингалятор. Она выглядит измученной. Она уже готова забрать своего кота, поймать такси и свернуться в постели под звуки новостей по телевизору. Она опустит шторы и съест принесенный в номер салат, потом возьмет из мини-бара шоколадку, наденет наушники, надвинет на глаза специальную маску и ляжет, не раздеваясь, чтобы вздремнуть без снов.

Вскоре мы уже выходим из самолета, шаркая ногами, точно маленькие дети, которые гуляют, держась за веревочку. Я иду на шаг впереди Алекс. Это — прощание.

— Удачи с вашей стервой-сенатором.

— Мне она понадобится.

— Если у вас есть карточка «Колониал», вы сможете быстро выписаться из гостиницы. Они упростили процедуру. Дайте им еще один шанс.

— Обязательно.

Куда они деваются, когда мы расстаемся? В последний раз я вижу Алекс, когда она стоит у ленты транспортера, теребя волосы и ожидая появления кошачьей переноски. Сомневаюсь, что кот прибудет живым; вдруг меня охватывает нешуточный гнев из-за того, что Алекс рискует жизнью животного лишь ради того, чтобы развеять свое одиночество. Это должен был сделать я, ее сосед, но она позволила мне уйти. И я позволил ей уйти. Мы позабыли, что в Небе у нас нет ничего, кроме друг друга.