Когда он схватил девушку за руку, она страшно покраснела – может быть, от быстрого бега, а может быть, и от волнения, которое ясно читалось в ее сверкающих, как звезды, серых глазах. Какие у нее чудесные золотистые волосы! Как красиво они рассыпались по плечам, выбившись из строгой прически!.. Никогда еще он не видел ее такой… хотя, впрочем, видел ли он ее когда-нибудь на самом деле? Минуту или чуть больше они смотрели друг на друга, ничего не говоря, только пытаясь перевести дыхание. Потом Франц-Фердинанд заговорил.

– Спасибо, мадемуазель, – сказал он, – вы были так добры ко мне… Без вас, боюсь, дело кончилось бы очень плохо… Но могу ли я… оставить у себя этот шарф?

– Вам ни в коем случае нельзя расставаться с ним, монсиньор. Если вы снимете его, то замерзнете и простудитесь, ведь вы весь в поту…

Он покачал головой и улыбнулся. Застенчивая улыбка, так редко освещавшая его сумрачное лицо, как оказалось, была необыкновенно привлекательной.

– Нет, я не то хотел сказать… Я хотел сказать… Можно ли мне сохранить его у себя навсегда… на память?

София покраснела еще больше. Чтобы спрятать охватившее ее волнение, она, не обращая внимания на сугробы, присела в таком глубоком реверансе, что сам главный церемониймейстер двора, никогда и ничем до конца не удовлетворенный, если дело касалось этикета, принц де Монтенуово, и тот не нашел бы, к чему на этот раз придраться.

– Я счастлива и горда тем, что вам хочется сохранить его, монсиньор, – прошептала она.

Затем, с трудом поднявшись из своего реверанса, она птичкой порхнула под мрачные своды самого печального дворца Европы. Теперь, как ни странно, он не казался ей таким уж печальным. Впервые София Хоткова осмелилась признаться себе самой в своих чувствах: девушка без памяти любила Бельведерского Сфинкса!

Если бы Францу-Фердинанду когда-нибудь сказали, что он заинтересуется женщиной, а особенно – такой бесцветной и неприметной, как София, – он бы очень удивился и не поверил. Однако после приключения с шарфом, который, к счастью, не имел для гувернантки серьезных последствий, воспитанницы ее не узнали, эрцгерцог стал вглядываться в «старую деву» куда внимательнее, чем прежде. Он стал гораздо чаще появляться в доме Фридриха, и эрцгерцогиня Изабелла воспрянула духом, решив, что одной из ее дочерей наконец-то удалось соблазнить будущего императора. Она не спала несколько ночей, обдумывая, которой же из них удалось совершить чудо, но так и не смогла найти ответа… И не без причины! На самом деле Франц-Фердинанд страстно влюбился в Софию Хоткову. Эрцгерцог хорошо умел хранить секреты и был не настолько глуп, чтобы выдать собственную тайну тем людям, которые, без всякого сомнения, не проявили бы по отношению к ней даже простой снисходительности. И самое фантастическое во всей этой истории то, что молодым людям удалось сохранять свое чувство в тайне в течение нескольких лет. Только в начале 1900 года все наконец открылось.

Было воскресенье, и в принадлежавшем эрцгерцогу Фридриху близ Вены поместье в этот предвечерний час играли в теннис. Для первых дней мая было довольно тепло. Обычно грязновато-желтые воды Дуная, отражая голубое небо, приобрели тот лазурный оттенок, который виделся знаменитому сочинителю вальсов о голубой реке Иоганну Штраусу.

Прежде чем взять в руки ракетку, Франц-Фердинанд, которому предстояло бороться за победу в партии с тремя принцессами, снял с себя и положил на стол в открывающейся в сад большой гостиной массивные золотые часы. Эти часы, бог знает почему, всегда вызывали бесконечное любопытство у эрцгерцогини Изабеллы. И когда она после сиесты спустилась в гостиную, они стали первой вещью, которую она там заметила.

Гостиная была пуста. Фридрих дремал в саду под деревом. Через широко распахнутые окна и двери с теннисного корта доносились крики и смех игроков. Часы, лежавшие у подножия высокой вазы с тюльпанами и лилиями, сверкали в лучах солнца и сами были похожи на маленькое золотое солнышко.

Сияние часов оказало на эрцгерцогиню столь же сильное воздействие, какое мог бы оказать шарик гипнотизера. В те времена под крышкой таких часов нередко помещали миниатюрный портрет дорогой сердцу владельца особы. Несомненно, именно это больше всего интриговало почтенную мать трех дочерей, которых надо было выдать замуж. Чье же лицо скрывалось под ослепительной золотой крышкой?

Эрцгерцогиня Изабелла не смогла долго противиться искушению. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что она в гостиной одна, она схватила часы. В ее худых пальцах крышка открылась как бы сама собой. Да, действительно, под ней была маленькая фотография женщины. Эрцгерцогиня алчно впилась взглядом в открывшееся ей лицо и… не поверила своим глазам. У нее даже вырвался крик гнева. И было от чего! С портрета в золотой рамке на нее смотрела, улыбаясь, София Хоткова, гувернантка ее собственных дочерей!

– Так-так, – проворчала она, едва справившись с бешенством и бросая на стол оскверненные часы, – значит, он сюда приходит из-за этой девки! Мой дом служит местом свиданий для них, и эта бесстыжая ничего не опасается!.. Ну нет, это им даром не пройдет!

Когда эту мстительную и вспыльчивую женщину охватывал гнев, она не считалась ни с какими условностями и была способна на такие поступки, в которых потом пришлось бы горько раскаиваться. Так произошло и в этот день. Снова схватив со стола часы, эрцгерцогиня поспешила к теннисному корту. Вид Софии, спокойно восседавшей на высоком судейском стульчике, окончательно вывел ее из себя.

Не переведя дыхания и довольно грубо она приказала молодой женщине немедленно спуститься со своего насеста, собрать вещи и исчезнуть из ее дома. Ее резкий голос и непонятный смысл ее приказа заставили игроков застыть на месте. Но София стала бледнее своего белого фланелевого платья.

– Но… что я сделала, чтобы заслужить подобный гнев вашего императорского высочества?

– Как будто вы не знаете! Ах, не знаете? В таком случае узнайте: мой дом никогда не будет служить пристанищем для девиц такого сорта! Я приказываю вам убраться, причем немедленно, если вы не хотите, чтобы я велела слугам попросту вышвырнуть вас за дверь!

– Ваше высочество оскорбляет меня! – гордо произнесла в ответ София. – Я дворянка и имею право знать, в чем причина вашего гнева.

– Ах, вы имеете право? Еще скажите, что я обязана вам отчитываться! Только посмотрите на эту воплощенную невинность! На самом деле подобные твари всегда ужасно наглы… Если вам так уж хочется узнать причину, спросите о ней у вашего любовника, который сейчас смотрит на нас с таким идиотским видом!

Уже совершенно не в силах сдерживаться, Изабелла швырнула злополучные часы спешившему к ним Францу-Фердинанду. Тот мгновенно понял, что произошло. В бледно-голубых глазах эрцгерцога тоже мелькнула вспышка гнева, но он – ценой чудовищных усилий – взял себя в руки, потому что знал, что, дав волю гневу, станет страшен. Это может привести к непредвиденным и необратимым последствиям.

– Будьте любезны выражаться поосторожнее, тетушка! – буркнул он. Потом продолжил с большим достоинством: – Почтительная привязанность, которую я питаю к графине Хотковой, вовсе не означает, что я ее любовник. Но могу с большим удовольствием признаться в том, что люблю ее… и что у меня нет более страстного желания, чем жениться на ней!

Нервный смешок, сотрясавший плечи эрцгерцогини Изабеллы, застрял у нее в горле.

– Жениться? Вы с ума сошли?! Вы забыли, что являетесь наследником престола и можете жениться лишь на девушке вашего же ранга? Вы полагаете, что император позволит вам сделать из этого существа будущую императрицу?!

– Если не позволит, я отрекусь от трона! Зачем мне это? Слишком много обязанностей и слишком большая ответственность… Я люблю Софию и надеюсь, что она отвечает мне взаимностью. Помимо этой неожиданной для меня самого любви, ничто в мире меня не интересует, корона – меньше всего!

– Очень вовремя вы это заметили! Но не понимаю, чего же вы еще ждете? Почему не бежите к императору, чтобы сообщить ему радостную новость? Я совершенно уверена, что она очень его заинтересует!