Человек в домашних туфлях как-то сразу обмяк.

– Разве не ужасно все это? – простонал он. – Боюсь, они и нас схватят и угонят в Германию, а нашу страну отдадут своим беженцам.

Трясясь от страха, он заглядывал Якобу в глаза и бессвязно бормотал:

– Что нам делать? Что же нам делать?

– М-да, – буркнул Якоб, пожимая плечами. Обернувшись к Мартину, он сказал: – Нам придется выбрать Другую дорогу, сынок. Хочешь не хочешь, а ведь картошку доставить надо.

И они побрели со своим тяжким грузом кружным путем, садами и переулками, стараясь избежать встречи с немцами. Много раз по пути они останавливались, чтобы перевести дух. Наконец Якоб сказал:

– Я ждал этого, но думаю, немцам от этого не поздоровится.

– От чего, отец?

– Видишь ли, все же многие полицейские верно служили немцам, даже наводили гестапо на след патриотов, Теперь же немцы лишились этой помощи.

– А кто же будет задерживать воров и преступников?

– Придется нам справляться с ними самим. Но, право, они далеко не так опасны для нас, как полиция, – отвечал Якоб.

Они благополучно добрались домой, и Мартин отнес оба мешка на чердак. За обедом они слушали радио: передавали, что полиция арестована по всей Дании якобы за «враждебное отношение к германским вооруженным силам». Две тысячи датских полицейских уже отправлены в немец-«кие концентрационные лагеря.

– Две тысячи полицейских! С ума сойти! – воскликнул Якоб. – Неужто в Дании еще остались люди, не понимающие, что такое нацизм?

Якоб лег на диван; необходимо было отдохнуть перед ночной сменой.

– Запри дверь, когда уйдешь, – попросил он сына.

Вечером все вернулись домой с работы – Карен и Вагн с Мартином. Они разбудили Якоба. Он неторопливо встал с дивана, потянулся, зевнул, почесал голову, затем подозвал Мартина и тихо сказал ему:

– Возьми-ка велосипед да сгоняй – сам знаешь, к кому – и передай от меня поклон… Да, да, поклон… Скажешь им, что я хочу потолковать с ними завтра вечером в обычном месте… Передай им только это и ни слова больше, понял?

– Понял, отец!

– Когда увидишь Каструпа, скажи ему, чтобы он приехал на грузовике…

– Хорошо, отец, я все передам.

– И следи за женой Нильса Нильсена. Постарайся, чтобы она тебя не заметила! Она сумасбродная баба, на нее никак нельзя положиться. Лучше всего сперва пройди в сад и посмотри, нет ли Нильса у голубятни, и если его нет, позвони в парадное и спроси, нельзя ли купить у них голубей… Пожалуйста, при этом не суетись и не напускай на себя важного вида, будто ты ужасно много знаешь, потому что в сущности ты не знаешь ровно ничего. Идет?

– Идет, отец!

– Запомнил все, что я сказал? Ну, беги…

В несколько прыжков Мартин одолел лестницу, вскочил на велосипед и помчался так быстро, как только мог.

Отсутствие полиции все же повлекло за собой множество неприятных последствий. Беззакония процветали, как сорная трава на заброшенном поле.

Для спекулянтов настали светлые денечки. Грабители чуть ли не открыто орудовали повсюду, их наглость не знала предела. Укрыватели краденого наперебой подсчитывали доходы. Цены на черном рынке поднялись до астрономических высот. Здесь, точно плесень на болоте, выросли свои заправилы и князьки.

Жители города все время жили в страхе; почти все поставили на входную дверь дополнительные замки и цепочки – каждая квартира превратилась в маленькую крепость.

Страх быстро поднял спрос на собак. Люди, которые никогда не славились особой любовью к животным, теперь заводили себе овчарок и даже боксеров: чем страшней глядели собаки, тем спокойней были хозяева, тем меньше боялись они злобных сил, которые подстерегали их за дверью и грозили каждому дому.

Граждане организовали свою охрану, всю ночь сторожившую улицы и дворы. Охрана эта была вооружена увесистыми самодельными дубинками. Но преступники по-прежнему были убеждены, что отныне на их улице праздник. Воровство и грабежи со взломом стали повседневным явлением. Наскоро созданные сторожевые посты не могли углядеть за всем: они старались не допускать драк в трактирах, задерживали воров, когда удавалось застигнуть их на месте преступления. У них не было, да и не могло быть того разветвленного аппарата, каким располагала полиция.

Зато и выигрыш оказался немалый – немцам стало заметно труднее находить подпольные группы Сопротивления. У немецких шпиков был далеко не такой хороший нюх, как у датских полицейских. Патриоты радовались, что остались теперь один на один с немцами. К тому же полицейские, сумевшие скрыться во время немецкой облавы, влились в ряды борцов Сопротивления.

Но тайная полиция продолжала делать свое черное дело.

Каждую ночь оглашались стонами застенки. У гестапо была своя сеть платных агентов, разбросанных по всей стране.

На какое-то мгновение в поле зрения этих шпиков попало круглое, добродушное лицо Вагна, и вот уже его имя отстукивают на пишущих машинках и донесение летит в гестапо, там отдают приказ, и через несколько минут автомобиль с четырьмя гестаповцами мчится к его дому. Сейчас семь часов вечера – в это время легко застать человека врасплох, почти так же легко, как ночью.

Дверь отворил Мартин. Отворяя, он уже знал, кто стоит у порога. Сколько раз он со страхом думал о том, что когда-нибудь гестаповцы непременно придут в их дом и вот так постучатся в дверь; что же тогда ему делать? Но сейчас он был совершенно спокоен.

Едва он успел отпереть, как на дверь навалились с такой силой, что, распахнувшись, она чуть не сшибла его с ног. Тотчас же два автомата нацелились дулами прямо в комнату. Карен резко поднялась со стула, холодно спросила, что все это значит.

– Заткнись, ведьма! – крикнули ей гестаповцы и ворвались в квартиру.

– Эй, выходите сюда все, кто здесь есть! – раздался приказ. – Становитесь к стенке да не разевайте ртов, не то мы вас пристукнем!

Первые минуты пролетели совсем быстро, Мартин и Карен не успели оправиться от замешательства. И теперь мальчик и его мать стояли на кухне лицом к стенке и лихорадочно соображали, как быть дальше.

«Лучше не выказывать ни страха, ни ненависти, – думал Мартин, – надо притвориться, будто мы совсем не понимаем, что здесь происходит. А ну, притворись дурачком», – торопливо приказывал он себе.

Он покосился на гестаповцев. Одним из них оказался Юнкер – владелец бара на рыночной площади. Мартин сразу узнал его, хотя давно его не видел и Юнкер с тех пор сильно изменился: теперь его верхнюю губу украшали гитлеровские усики. Кроме Юнкера, здесь были еще три гестаповца, но поначалу Мартину показалось, что их гораздо больше. Он не мог видеть, как эти трое орудуют в квартире, но слышал, что они переворачивают все вверх дном, и понял: это обыск. Облокотившись на кухонный стол, Юнкер закурил. Карен и Мартин спиной чувствовали его злобный взгляд. Швырнув спичку на пол, Юнкер прошипел:

– Где ваш старший сын, Вагн Карлсен?

– Не знаю, – отвечала Карен.

– А почему не знаете?

– Он взрослый парень, приходит и уходит, когда хочет.

– Вот как! Значит, он что хочет, то и делает? А известно вам, что он подлец?

– Нет, неизвестно, – отвечала Карен.

– А где же ваш муж, почему его нет дома? Может статься, и он такой же подлец, как сын? Я бы не удивился!..

– Не знаю я, где он, – сказала Карен.

– Вот как! – издевательски протянул Юнкер. – Да, конечно, эти бабы никогда ничего не знают. Но, может, память вернется к вам, когда мы уведем вот этого щенка!..

Он сбросил на пол пепел от сигареты.

Ни Мартин, ни Карен не нашлись, что ему ответить. Мысли лихорадочно проносились в голове. Только бы не вернулся Вагн! Хоть бы он зашел к своей девушке! Дай бог, чтобы он остался у нее ночевать! Но ведь Якоб придет домой… Боже, что будет, когда он вернется, он же всегда носит при себе револьвер…