Жена пастора нашла его распростертым на пороге, утопающим в крови. Когда, охваченная ужасом, она выскочила на улицу, то увидела убийц, спокойно направлявшихся к своему автомобилю. Сев в машину, они тотчас, уехали. То был немецкий военный автомобиль.

Так фашисты отомстили за Нильса Мейера.

Едва ли не каждую ночь воздушные эскадры союзников совершали налеты на Германию, и за какие-нибудь несколько часов бомбы превращали немецкие города в груды камня. Готовясь к вторжению на континент, англичане и американцы сконцентрировали крупные военные силы на юге Англии.

На Восточном фронте Красная Армия сражалась против фашистов, с ожесточением диких зверей вгрызавшихся в каждый квадратный метр советской земли, которую они поганили в течение двух с половиной лет. После победы, одержанной в битве на Волге, Красная Армия беспрерывно наступала. Теперь каждому было ясно, что Гитлеру придется разделить судьбу всех тех горе-завоевателей, которые еще до него пытались покорить Россию.

Пришла зима, холодная и мрачная, и принесла с собой целую вереницу бед – безработицу и голод, нищету и визиты неумолимых судебных исполнителей… В домах бедняков давно не топилась печь, старая одежда истрепалась, а новые товары были из эрзаца. Цены росли не по дням, а по часам. Горе и нужда, порожденные войной, вошли в каждый дом. Никто больше не мог сказать: «Мое дело сторона», война всех накрыла своим черным крылом. И все же сюда долетали лишь искры гигантского мирового пожара. Дания не знала ни выжженной земли, ни мертвых городов, ни массовых могил и ужасов фронта.

Дни шли. Зимний снег превратился в грязную черную жижу, оттаяла мерзлая земля, закопошились жуки и черви. Потянулись кверху сочные зеленые ростки.

Осенью Мартину предстоит конфирмация, а потому он уже сейчас вместе с полусотней других подростков раз в неделю ходит к священнику на занятия.

Ребята сидят на длинных, выкрашенных в серый цвет скамьях в подвале пасторского дома. Пастор обстоятельно объясняет им новый завет, но все его слова странным образом пролетают мимо Мартина и как бы растворяются в пустоте. Мысли Мартина совсем не о том, он глядит на девочек, что сидят по другую сторону прохода в светлых летних платьях и с распущенными волосами. Инга тоже среди них, но как раз о ней не стоило бы думать: она изменила ему и теперь любезничает с другим.

Парень, который ухаживает за Ингой, высокий, стройный. Зовут его Эрик. Он принадлежит к числу тех, кого девчонки почему-то считают красавцами, держится совсем по-взрослому и улыбается, показывая великолепные белые зубы. Мартин сжимает кулаки, так что на них белеют костяшки и пальцы начинают болеть. Черт возьми, ему не терпится подраться с этим Эриком и отдубасить его как следует. Отец научил Мартина драться – оказывается, это очень просто.

– Ты должен без страха сносить удары противника, – сказал Якоб, – но в то же время не забывай лупить его изо всех сил.

Только Эрик не из тех, что любят драку.

К счастью, на свете много других девчонок. Вот они сидят плотной стайкой по другую сторону прохода. Но ни одна из них не сравнится с Ингой – такой красивой, лукавой и милой больше не сыщешь. За нее Мартин готов в огонь и воду, он был бы счастлив доказать ей это, Но всякий раз, когда Инга смотрит на него, она видит лишь угрюмое, сердитое лицо, и Мартин сразу же оборачивается к пастору.

Новый священник – высокий, вялый и равнодушный ко всему человек. Он силится держаться прямо, его подбородок подпирает накрахмаленный воротничок. Он важно шагает между рядами сидящих ребятишек, с пафосом повествуя о том, как жестоко преследуют христиан в России: их раздевают догола и заставляют нагишом бегать по снегу, пока они не умрут, а все потому, что они отказываются отречься от веры в господа бога.

Россказни пастора не производят на Мартина ни малейшего впечатления. Якоб не раз говорил ему: те, кто призывает ненавидеть коммунистов, чаще всего отлично ладят с немцами.

Мартин не только вырос и окреп физически; развился и окреп и его ум. Звания и мундиры теперь для него ничто, а любой титул – учителя или пастора, даже короля или папы римского – не более чем пустой звук. С некоторых пор он стал мерять людей совершенно иной меркой, в чрезмерном почтении к властям его не упрекнешь. Сначала он потерял веру в бога, а затем – с несравненно меньшим трудом – выбросил на свалку и все мещанские предрассудки.

Но человеку необходимо во что-то верить, иначе он может потерять всякую почву под ногами, а с ней и жажду деятельности. И у Мартина была такая вера – он верил в людей, подобных Якобу и Красному Карлу, Фойгту и старому пастору, а также всех тех, кто честностью и благородством походил на них.

Вагн стал настоящим мужчиной. Он не только начал курить сигары вместо сигарет, но и завел себе невесту – статную девушку по имени Пия. У нее были темные глаза и высокая грудь, она служила официанткой в пивной и хорошо зарабатывала – она знала, как обращаться с клиентами, особенно с мужчинами.

Вагн привел Пию к себе домой, и она сразу же завоевала все сердца. Вагн очень любил ее, он часто заходил к ней в пивную и ждал, пока она кончит работу, затем он поднимался с ней в ее комнатку и всю ночь оставался там. Карен подумала, что он слишком уж вольно ведет себя с девушкой, и прямо сказала об этом Вагну, отчего он покраснел до ушей; есть вещи, о которых даже Вагну неловко говорить со своей матерью.

Когда Пия в следующий раз пришла в гости к Карен, она сказала:

– Знаешь что, дорогая Карен, а ведь Вагн твой уже не мальчик! И я тоже не дура какая-нибудь. Не беспокойся, ничего плохого с нами не будет…

И Вагн и Пия много трудились, стараясь отложить кое-что из заработанного. Они надеялись, что вскоре после окончания войны смогут пожениться и вдвоем откроют маленькое кафе. Таковы были их мечты, которых они ни от кого не скрывали. Вагн был счастлив, он все смеялся и напевал. Пия оказалась замечательным другом.

В то самое время, когда Мартин слушал наставления пастора, Вагн ехал на поезде в Виборг. Непринужденно расположившись в купе одного из передних вагонов, он читал газету, а в самом последнем вагоне стоял его чемодан. Чемодан был набит оружием и взрывчаткой. Увидев в окно церковную колокольню, Вагн сложил газету и отправился через весь поезд на поиски своего чемодана. Пассажиры уже поднялись с мест и натянули на себя пальто и плащи. Поезд подошел к платформе. Вагн подождал, пока все выбрались из купе, затем снял с полки чемодан и тоже пошел вслед за ними.

Выйдя на платформу, он похолодел от ужаса. Казалось, он слышал, как бьется его сердце: на вокзале была облава. Немецкие солдаты стояли у всех входов и выходов, они осматривали багаж и проверяли документы. Это было задумано именно для того, чтобы хватать таких пассажиров, как Вагн. Он вздрогнул, услышав гудок паровоза, с пыхтеньем потащившего за собой состав, и только тогда вспомнил наказ Фойгта: «Если в Виборге будет облава, брось где-нибудь чемодан, а сам садись опять в поезд и поезжай дальше». Но было уже слишком поздно!

До него доносились лающие голоса немецких солдат, стоящих в дверях: «Битте… данке… проходите… Толпа пассажиров уже заметно поредела, неловко было торчать на перроне. А что если… в камеру хранения? Да, ведь существует камера хранения… Тут Вагн снова подхватил чемодан и потащился дальше. Но камера хранения была закрыта. Мимо прошел какой-то железнодорожник и смерил Вагна испытующим взглядом. Тот отвернулся. Страх сжал ему горло, ноги подкашивались, а в голове шумело, точно там со страшной скоростью вращалось ярмарочное колесо. Вихрем пролетали мысли о матери, о близкой смерти. «Выстоишь ли ты, – спрашивал он себя , –выдержишь ли пытку или выболтаешь все?» И еще он думал: «Тех, кто молчит на допросе, расстреливают, а потом объявляют, будто они убиты при попытке к бегству». Еще недавно Вагн был уверен, что его не могут схватить, но оказывается, он ошибался. Он думал, что судьба благоволит к Вагну Карлсену, и вот он очутился в западне. И тут он впервые осознал слова Фойгта: «Кто попадется в лапы к фашистам, тому крышка».