Но сам-то он кто? Кто он ей — родственник? друг? сосед? А может — некоторые сразу переглянулись, — тайный любовник, из тех, что порой объявляются после смерти женщины?! У нас и такие случаи бывали. Но нет, он, оказывается, не то, и не другое, и не третье, и вообще он даже не знал ее лично, а пришел лишь в качестве начальника отдела кадров той пекарни, что на выезде из города. Оказывается, эта погибшая — новая иммигрантка и, видимо, одинокая женщина — какое-то время работала там уборщицей. Но поскольку она не была постоянной работницей, никто не хватился, когда она несколько дней не появлялась в цеху. И вот теперь они хотят как-нибудь исправить свою оплошность и готовы принять участие во всех положенных по такому случаю действиях.

Эта готовность хозяев крупной фирмы участвовать на паях с государством в последних заботах о погибшей женщине, причем без особого шума и рекламы, внесла какое-то тепло в сердца всех, кто присутствовал на этом мрачном совещании, и немногословный молодой человек был поручен попечению милой представительницы Министерства абсорбции, которая тут же вывела его в соседнюю комнату, чтобы записать все сведения о «его» погибшей, а также его собственные личные данные, которые позволят найти его, если потребуется. И уже в ходе их разговора, как она потом рассказала, выяснилось — хотя это не имело отношения к судьбе погибшей, — что этот симпатичный молодой мужчина уже успел развестись и теперь временно живет у своей матери.

И поскольку сотрудница Министерства абсорбции — молодая женщина с сияющими живыми глазами и беглым, но со следами чужого акцента ивритом — хочет выписать для себя не только личные данные погибшей, но и ее биографию, написанную рукой Кадровика под диктовку этой Юлии Рогаевой, а он никак не хочет расстаться со своей бежевой папкой, она торопливо ведет его в соседний пустой кабинет, и, пока выписывает там то, что ей нужно, Кадровик вдруг набирается смелости и спрашивает, видит ли и она, как некоторые другие, какую-то особую красоту в лице женщины, запечатленной на снимке в бежевой папке. Она, однако, мельком глянув на фотографию, равнодушно закрывает папку, возвращает ему эти несколько листочков, уже слегка пропитавшихся запахом ее духов, и в свою очередь задает ему странный вопрос: «А почему бы ей не быть красивой?» И тут в ее маленькой ладони раскрывается крошечный сверкающий мобильник, и она быстрым чужим языком передает в свое министерство только что выписанные данные. Потом снова поворачивается к Кадровику:

— Ну вот и всё. Теперь вы свободны. Теперь мы сами разыщем ее родственников и выясним, чего они хотят.

Но Кадровик задерживает ее тонкую руку:

— Минутку, минутку. Я вовсе не тороплюсь на свободу. Вы, наверно, не совсем поняли то, что я сказал там, на совещании. Сейчас я выступаю как представитель крупной фирмы, которая может и хочет помочь вам в этом трагическом деле. Более того — даже заинтересована помочь. Я бы сказал, что наша гражданская совесть попросту обязывает нас — вот именно, обязывает — доказать конкретными делами, что мы действительно ценим и глубоко уважаем каждого отдельного нашего работника, даже если это временная уборщица. И поэтому наша фирма весьма решительно настаивает на продолжении сотрудничества с вами, я имею в виду — с государством, в последних заботах о погибшей. Ведь нас из-за нее, как я уже рассказывал, оговорили в печати и даже, представьте себе, — обвинили в бесчеловечности!

— В бесчеловечности?! — Девушка с любопытством смотрит на Кадровика, и его вдруг охватывает желание получше запомнить тонкий овал ее лица, чтобы никто уже не мог потом сказать, что и эта женщина не задержалась в его памяти. Избегая деталей, он объясняет ей суть пасквильной статьи, которая должна появиться послезавтра в печати — а по правде говоря, просто в жалкой местной газетке, даже, по сути, газетенке, — но поскольку старается при этом ни словом не упомянуть о пожилом Мастере и его влюбленности,то с сожалением чувствует, что в таком пересказе вся эта история становится похожей, скорее, на сухую бюрократическую справку.

— Ну, в общем вот так, — сворачивает он свой рассказ. Теперь им нужно отвечать делом на эту клевету, и пусть они, возможно, даже немного преувеличивают в этом своем ответе, но в эти ужасные и тяжелые времена не только им, но и всем в стране приходится придирчиво проверять в первую очередь самих себя, а не только других. Так что, значит, вот так, повторяет он. А кстати — не даст ли она ему номер своего рабочего телефона и факса в министерстве, чтобы он мог при случае позвонить и узнать, как продвигается это дело? А заодно уж — и номер того ее маленького, сверкающего личного мобильника, который в эту минуту снова собирается скрыться в ее сумочке? Так, на всякий случай…

К себе он возвращается к полудню. В административном отделе — мертвая тишина. Плащ и сумка Секретарши исчезли. Вместо них — короткая записка на столе: «Ребенок опять приболел, буду завтра». Врет, конечно. Ребеночек здоровехонек, она просто хочет немного отыграться за ключи, которые не получила утром. Стоя у стола, он рассеянно перелистывает накопившиеся бумаги. Рассказы, услышанные сегодня на совещании в Управлении национального страхования, никак не выходят у него из головы. Как ничтожны и мелки в сравнении с ними все его кадровые дела и проблемы! Он задумчиво идет по коридору. Во всех комнатах безлюдно. Куда они все подевались? И, лишь подойдя к обитой кожей двери в кабинет Старика и услышав доносящийся оттуда глухой шум голосов, он вспоминает — ну конечно! ведь на сегодня у Старика назначено то внеочередное заседание, о котором объявили уже несколько дней назад. Предстоит резкое увеличение выпуска продукции. Из-за участившихся терактов армия временно заблокировала палестинские территории, и это наверняка увеличит потребность тамошнего населения к хлебе. А между тем несколько небольших пекарен на этих территориях были недавно взорваны. Выяснилось, что террористы использовали их под свои мастерские по изготовлению взрывчатки.

Мгновение он колеблется, входить или нет, но потом всё же приоткрывает дверь. Комната окутана дымом, сквозь который он различает знакомые лица. Мастера смен, инженеры, руководство отдела сбыта, ответственные за транспорт — все здесь, до единого. Тут же сидят и секретарши, надо же напомнить потом начальникам, что обсуждали и какие приняли решения. Секунду он размышляет, нельзя ли и здесь проскользнуть, как на встрече в Управлении национального страхования, не привлекая к себе лишнего внимания. Но Старик уже заметил его в дверях и тотчас прерывает обсуждение возгласом:

— Наконец-то! Ты нам позарез необходим. Твоя Секретарша исчезла, и теперь мне приходится подменять вас обоих в расчетах дополнительной рабочей силы.

Кадровик жестом показывает, что хотел бы устроиться в углу, но хозяин зовет его сесть рядом. Он даже поднимает для этого с места свою Начальницу канцелярии. Ему, оказывается, не терпится узнать, как развиваются события в деле Юлии Рогаевой. Что сказали в Управлении национального страхования? А в Министерстве абсорбции? Обещали разыскать ее родственников и выяснить, где они хотят ее похоронить? Прекрасно. Он тут же успокаивается и возвращается к делам пекарни.

Вооружившись извлеченными из кармана калькулятором и ручкой, Кадровик небрежно демонстрирует собравшимся свое искусство в прикидках необходимой численности дополнительной рабочей силы, а заодно и наиболее рациональном ее распределении по сменам. Всё это время он неотступно ощущает на себе взгляд Мастера ночной смены. Чего ему еще нужно? — думает он. Я свое обещание выполнил, рассказал Старику только самое необходимое. А сам даже на лицо этой женщины не посмотрел. И если хочешь знать, не только потому, что я ее не знал, но и затем, чтобы случайно не пойти по твоему же скользкому пути. Да, представь себе, не хотел очаровываться!Так что нечего сверлить меня тоскливым взглядом! В нем вдруг закипает глухое раздражение, и он резко, наотмашь, перечеркивает двумя жирными линиями весь тот расчет, который сделал за него Старик. Нет, эти цифры совершенно нереальны! Кто же так считает?! Тут всё нужно переделать!