— Привет, Губендорф!

Та, лежа на канапе, тетешкала мальчугана и не ответила.

— Алло, Адель! — сказал Макс. — У вас все в порядке?

— О да, — наконец откликнулась она, — мы превосходно ладим, верно, малыш?

Мария онемела. Их не было всего-навсего неделю, а каковы перемены! Губендорф, голубка из пансионерских времен, превратилась в тетю Адель, мальчуган же, прежде такой хрупкий, болезненный, постоянно температуривший, просто пышет здоровьем.

Как замечательно.

Как ужасно.

Адель обосновалась на канапе, здесь она проводила целый день, явно рассчитывая стать для мальчугана незаменимой. Вместе с тетей он беспрестанно ел да лакомился, так что от полных пеленок и от халата Адели тянуло крепким запашком, который Мариины духи перебить никак не могли. Ей ли тягаться с Губендорф, пардон, с тетей Аделью!Ведь с появлением Адели ребенок просто расцвел, уши у него не болели, живот не пучило; веселый как пташка, он с утра до вечера копошился возле тети, наперегонки с нею орудовал ложкой, дурачился, квохтал, ворковал.

Давным-давно, после ужасной грозы, папá обронил в беседке загадочную фразу: порой любовь требует собственной своей смерти. Теперь Мария поняла, что он имел в виду. Мальчуганов рай был ее адом. Она чуть с ума не сошла. Но выдержала. Как всегда, выдержала.

— Мария!

— Да, Адель?

— Пожалуйста, будь добра, принеси мне пивные дрожжи!

— Сейчас, Адель.

Она пошла прочь…

— Мария!

…и остановилась.

— Мария, я вовсе не хочу тебя обременять! Может, мне лучше на время уединиться, а?

— Нельзя огорчать малыша, Адель.

— Так мне остаться?

— Ради мальчугана.

— Надолго?

— На сколько хочешь.

— Может, навсегда?

— Может, навсегда.

— Ладно. Я подумаю. А ты иди!

Она пошла прочь.

— Погоди!

— Да, Адель?

— Потом приготовь нам коляску. Погода чудесная, мы пойдем гулять, я и малыш.

— Еще что-нибудь?

— Чашечку чая.

— Без сахара?

— Четыре кусочка.

— Но…

— Насчет диеты я решу сама, ладно?

И Адель Губендорф осталась в доме, придала ему новый запах и создала новый центр, отчего Макс, как до него Луиза, изменил свою прежнюю орбиту, дабы поскорее приспособиться к изменившимся гравитационным условиям. Старой экономке, похоже, нравилось, что с ней обращаются как с настоящей домоправительницей, а Майер наконец-то обрел сочувствующую душу, готовую выслушивать его жалобы. Приезжая на выходные домой, он сразу бежал в гостиную, усаживался у ног Адели и подолгу плакался, как он страдает от невежества партийной верхушки. Добрая душа только головой качала. Ну что за гангстеры! — сопела она, а Майер, растроганно и благодарно глядя на нее снизу вверх, улыбался, в точности как мальчуган.

Новая, чрезвычайно властная королева повелевала в кацевском доме, Луиза прислуживала ей, мальчуган ее обслюнявливал, Макс выплескивал перед нею свои жалобы, а Мария со смешанными чувствами признала, что даже ей присутствие Адели оказалось на руку: Макс внезапно уступил.

— Наш отпрыск, — с усмешкой сказал он, — хочет остаться рядом с тетей, здесь ему вольготней всего.

— Ах вот как, неужели?

— Нам бы недоставало этого дома, — продолжал Макс.

— Не говоря уже о милой соседке, — докончила Мария.

— Да, — ответил Майер. — Она совершенно необыкновенная!

Мариино желание сбылось. Она сохранила родительский дом, но посреди гостиной стояло канапе, а на нем восседала Губендорф с мальчуганом на руках и сверху вниз милостиво взирала на Майера, который, обхватив руками колени, просиживал все выходные у ее ног.

— Ах, Адель, когда же они наконец заметят, что я прирожденный лидер фракции!

— Нет, Макс, твое место в правительстве!Непозволительно стране отрекаться от такого человека, партийным невеждам пора бы это уразуметь, а?

— На следующей неделе у меня встреча с одним деятелем из автомобильного лобби.

— Отличная идея, Макс! Все вокруг просто кишит автомобилями, везде строятся дороги и мосты, и было бы очень неплохо, если б такой человек, как ты, позаботился о планировании перевозок.

— Я тебе уже рассказывал о Фоксе?

— О сером кардинале?

— Он весьма высоко меня ценит.

— И вполне справедливо, Макс. Мы все тебя высоко ценим. И что же он предлагает, этот умник, доктор Фокс?

— Речь идет о машине, о «форде» модели «Таунус-семнадцать-эм». Если я соглашусь впредь заниматься транспортными вопросами, они предоставят эту машину в мое распоряжение.

— Насколько я знаю, у тебя нет водительских прав.

— Если я войду в правительство, у меня будет шофер.

— Но с «фордом»-то что делать? За руль садиться некому.

— Есть кому. — Макс кивнул на портьеру. Там, скрестив руки на груди, стояла Мария. Он смущенно улыбнулся. — За руль сядет она.

— Мария?!

— Да. Номер Первый ставит на мобильность. В ближайшее время мы проложим автомагистраль через всю страну, что, как полагает Фокс, и перед нами откроет новые возможности. В твоем лице, Адель, мальчуган имеет чудесную нянюшку, а на «форде» Мария без особого напряжения сможет курсировать между вами и мной.

— Над этим стоит поразмыслить, Макс, верно?

— Я не могу отставать от прогресса, — ответил он.

Поначалу Марии было нелегко улыбаться в ответ на ядовитые шуточки инструктора по вождению, однако с педалями, рычагами и кнопками бывшая пианистка совладала без труда. В конце мая она сдала экзамен на права, и дома ее ожидал поистине торжественный прием. Перед кацевским особняком, сверкая хромом, стояла новенькая машина, тот самый «форд»! Макс произнес забавную речь, представитель автомобильного лобби вручил им ключи, а городской священник обмакнул кропило в святую воду и освятил «форд». На приборной доске была приклеена медаль Святого Христофора, [67]и поголовно все решили, что магнетическое ручательство медали — завершающий штрих этого мобильного чуда техники(цитата из речи Макса).

Но это еще не все, дальше — больше!

На малыша автомобиль производил грандиозное впечатление, и, когда его мама возвращалась из столицы, ей достаточно было нажать на клаксон, как ребенок тотчас сползал с тетиных колен на пол, быстро топотал на кухню и решительно требовал, чтобы Луиза подняла его и поставила на подоконник открытого окна. Само собой, его блестящий взгляд был прикован к «форду», но Мария не сомневалась, что со временем часть его любви к машине распространится на нее. Обычно она ставила машину прямо под кухонным окном, вылезала из «форда» и, сдвинув голливудские очки на лоб, со смехом кричала малышу:

— Привет, солнышко, вот и я!

— Би-би, — доносилось сверху, — би-би!

И все трое — старая Луиза, мама и сынок — весело хохотали.

Адель фон Губендорф, ревниво наблюдавшая за таким развитием событий, купила кинопроектор, чтобы с помощью мультфильмов побороть мальчуганову увлеченность автомобилем, но, как только возле кацевского дома гудел клаксон, малыш тотчас требовал, чтобы его посадили за огромный руль мамина «форда»: брруммм, бруммм, би-би!

При поддержке жены Майер изрядно укрепил свое положение в столице. Третьим его называть перестали, сперва сделались приветливей официанты, потом работницы туалетов, а в конце концов и журналисты, он вправду продвигался вперед, причем в темпе новой эпохи. Недавний объект усмешек, провинциал, приобрел известность. Все вдруг начали твердить, что этого Майера стоит взять на заметку, что-то такое в нем есть, а главное: жена у него что надо. В свободные выходные он с Марией, своей шофершей, ездил по стране, от перевала к перевалу, где всякий раз выскакивал из машины, обменивался рукопожатиями с другими автомобилистами, нахваливал мощные моторы. В таких поездках, а прежде всего в столице, блистая рядом с Майером, Мария мало-помалу вернула себе территории, которые уступила Адели, однако важнее, намного важнее для нее был мальчуган, и тот миг, когда он целиком переметнулся к ней, стал поистине лучшим в ее жизни.