Сперва моему взору предстала галерея президентов – двойники больших начальников, облаченные в водевильные обноски. После Рузвельта пошли убийцы. Я шел в лабиринте кошмаров. Холл-Миллз, Снайдер-Грэй, Бруно Хауптман, Винни Рут Джадд, убийцы Одиноких сердец – все они были тут, размахивали гирьками и пилами для разделки мяса, прятали в сундуки руки и ноги своих жертв, плыли океанами бутафорской крови.

В дальнем конце зала я обнаружил Дэнни. Мой приятель стоял на четвереньках в одной из витрин. Это был маленький человечек в выцветшей синей блузе и серых в точечку шерстяных штанах. Нос пуговкой и редкие светлые усики придавали Дэнни сходство с испуганным хомяком. К тому же когда он говорил, то часто-часто мигал глазами, точь-в-точь как хомячок.

Я постучал в стекло. Дэнни поднял голову и улыбнулся мне, не выпуская изо рта добрый десяток обивочных гвоздей. Он пробубнил что-то неразборчивое, отложил молоток и вылез в маленькое окошечко в задней части витрины. Он как раз воплощал в воске сцену убийства Альберта Анастазии[28] в парикмахерской. Знаменитый глава «Корпорации убийц» сидел в кресле закутанный в простыню, двое типов в масках наставляли на него револьверы, а парикмахер преспокойно стоял на заднем плане, поджидая нового клиента.

– Привет, Гарри! – весело сказал Дэнни, неожиданно возникнув у меня за спиной. – Как тебе мой последний шедевр?

– Они у тебя параличные, что ли? Кто там – Умберто Анастазия?

– Да ладно тебе брюзжать. Узнал же? Значит, не так уж и плохо.

– Узнал, как раз вчера был в «Парк Шератоне».

– Вот. Будет у меня гвоздем сезона.

– Опоздал. Год прошел, про него уж забыли все.

Дэнни нервно мигнул.

– Парикмахерское кресло – недешевая вещь, Гарри. В прошлый сезон у меня на обновления денег не было… Слушай, а ведь «Шератону» везет на такие дела: знаешь, что там в двадцать восьмом Ротштейна[29] застрелили? Только он тогда еще назывался «Парк Централ». У меня, кстати, и Ротштейн есть. Пойдем, покажу.

– Потом как-нибудь. Мне пока настоящих покойников хватает.

– Надо думать. А что тебя к нам занесло? Хотя, что я спрашиваю – и так понятно.

– А коли понятно, так рассказывай.

– А что рассказывать-то? Я ж ведь не знаю ничего, – запинаясь, забормотал он, и глазки его замигали, как сумасшедшие светофоры. – Просто подумал, раз ты здесь, значит, хочешь что-то спросить…

– Хочу. Знаешь ты что-нибудь про ясновидящую мадам Зору? Она тут на главной улице работала годах в сороковых, в начале.

– О, тут я пас. Я тогда проворачивал аферу с недвижимостью во Флориде. Не афера – конфетка! Золотое было времечко…

Я вытряс из пачки сигарету и протянул было пачку Дэнни, но тот покачал головой.

– Да нет, Дэнни, я не думал, что ты ее лично знал. – Я закурил. – Но ведь ты же тут пообтерся уже? Кто здесь у вас старожилы? Кто может помнить?

Дэнни озадаченно поскреб затылок:

– Я подумаю, конечно, только дело-то вот в чем: у кого деньги есть, почти все сейчас на Бермудах или еще где. Эх, если бы не счета, я бы сам сейчас на солнышке грелся! Нет, я не жалуюсь: после тюрьмы Брайтон-бич – что твои Бермуды.

– Но кто-то же должен быть. Не один же ты тут со своим музеем.

– О! Ты сказал – я вспомнил. Тебе знаешь, к кому надо наведаться? Тут на Десятой, поближе к Бордвоку, есть театр уродцев. Они обычно в это время по циркам работают, но там все уже старые – пенсионеры, считай. Эти по курортам не ездят: особой охоты нет на публике показываться.

– Как это все называется?

– «Чудеса у Вальтера». Только хозяин там не Вальтер, а Хаггарти. Ну, этого ты сразу узнаешь: весь в татуировках, кожи не видно.

– Дэнни, ты кладезь!

Вальтеровы чудеса располагались на Десятой улице рядом с въездом на Бродвок и в еще большей степени, нежели их соседи, напоминали старинный бродячий балаганчик. Фасад невысокого здания был разукрашен флажками и плакатами, на которых весьма безыскусно были изображены живые экспонаты. Огромные полотна с карикатурной простотой выставляли напоказ человеческое уродство. Наивность живописца искупала жестокость замысла.

«Вот так туша!» – кричали буквы на плакате. Под ними толстуха размером с дирижабль прикрывала арбузоподобную голову крошечным зонтиком. Человек-татуировка («Красота требует жертв!») висел между мальчиком-собакой по имени Джо-джо и бородатой принцессой Софией. Тут же были намалеваны гермафродит, девушка, обвитая змеями, человек-тюлень и великан в смокинге.

В окошечке кассы красовалась табличка: «Открыто только по вых. дням». Вход был перетянут цепью, наподобие бархатного каната, преграждающего простым смертным путь в ночной клуб, но я поднырнул под нее и вошел.

Внутренность балагана освещалась только мутным окошком на потолке, но я сумел разглядеть множество окаймленных флажками платформ по двум стенам. Воздух пропах потом и печалью. В дальнем конце виднелась полоска света, пробившегося из-под закрытой двери. Я постучал.

– Открыто.

Я повернул ручку и оказался в большой пустынной комнате. Несколько просевших, видавших виды диванов и пестрые цирковые плакаты, развешанные по пятнистым от сырости стенам, создавали подобие домашней обстановки. На диване, казавшемся детским креслицем, восседала толстуха с плаката. Миниатюрная дама с курчавой черной бородой, вьющейся по скромному розовенькому платью, увлеченно склонилась над наполовину сложенной головоломкой.

Под лампой с пыльным, обтрепанным абажуром привычно играли в покер четыре нелепых и странных существа. Человек-рыбка с ладонями и ступнями, растущими прямо из туловища, сидел, как шалтай-болтай, на большой подушке и держал карты в своих плавничках. Рядом с ним пристроился великан. В его ручищах обыкновенные игральные карты казались не больше почтовых марок. Банкомет был весь покрыт какими-то струпьями, словно затянут в крокодилью кожу.

– Ну, ходишь или нет? – грозно спросил он у иссохшего карлика в майке без рукавов. Карлик был покрыт таким количеством татуировок, что казалось, будто он одет в какой-то причудливый обтягивающий костюм. Знаменитый Хаггарти не был похож на своего пестрого двойника с плаката: его бледные, словно выцветшие, узоры были лишь линялой копией рекламных чудес.

Окинув взглядом мой дипломат, карлик рявкнул:

– Проваливай, не интересуемся!

– Я не агент, – ответил я. – Так что ни страхование жизни, ни патентованные громоотводы вам сегодня не грозят.

– Так чего тебе тогда надо? Посмотреть за бесплатно?

– А вы, наверное, мистер Хаггарти? Мне друг сказал, что вы мне можете помочь, подсказать кое-что.

– Что еще за друг? – вопросил разноцветный мистер Хаггарти.

– Дэнни Дринан. У него тут паноптикум за углом.

– А-а, знаю такого. Аферист паршивый. – Карлик харкнул в мусорное ведро и тут же осклабился, чтобы показать, что шутит. – Друг Дэнни – мой друг. Говори, что там у тебя. Чем смогу – помогу.

– Можно сесть?

– Приземляйся! – Хаггарти ногой подтолкнул ко мне складное кресло.

Я уселся между ним и великаном, кисло глядевшим на нас с высоты, словно Гулливер на лилипутов.

– Я ищу цыганку мадам Зору, – сказал я, поставив на пол дипломат и зажав его ботинками. – Она тут гадала, до войны к ней народ толпами шел.

– Не припомню что-то, – сказал Хаггарти. – А вы? – Он обернулся к своим товарищам.

– Одно время была такая госпожа Мун, на чаинках гадала, – пропищал человек-рыбка.

– Так то китаянка была, – проворчал великан. – Она потом вышла замуж за аукциониста и уехала в Толедо.

– А зачем она тебе? – спросил человек-крокодил.

– Да она знала парня, которого я ищу. Вот, думал, может, подскажет мне что-нибудь.

– Ты что, сыщик?

Я кивнул. Начни я запираться, было бы еще хуже.

– Сыщик, значит. – Хаггарти опять сплюнул. – А что? Всем как-то жить надо.