Таким образом Давид выбрал то, на что у него хватило мужества, хотя и не был уверен, что это настоящее мужество. По правде сказать, на душе у него было отвратительно. Действовал ли он по собственному выбору или только обманывал самого себя в маленькой посреднической конторе на улице, которая называлась Уайтчепел-Хай-стрит?

Контора находилась на третьем этаже, и его решимость убывала с каждым преодоленным маршем лестницы. Перед дверью он остановился в нерешительности. На матовом стекле двери красивыми, внушающими доверие буквами было написано название фирмы: «Messrs. Black & Black». Давиду захотелось убежать, но он услыхал на лестнице шаги, его охватила паника, и он осторожно постучал пальцем по стеклу.

— Войдите! — рявкнули изнутри. Давид протиснулся в приоткрытую дверь.

За столом сидел прилизанный человек без пиджака и что-то писал. Он даже не поднял глаз, когда Давид приблизился к столу и остановился перед ним. Слышался только скрип пера, и видна была только блестящая от помады макушка.

— Слушаю, — сказал он, так и не подняв глаз. — Чем могу быть полезен?

Давид кашлянул.

— Видите ли… — начал он нерешительно, английский не подчинялся ему, к тому же он забыл придумать первую фразу.

— Слушаю. — Человек за столом поднял голову. Широкий красный шелковый галстук был заколот булавкой с красным камнем, и этот камень словно подмигивал Давиду.

— Полагаю, ты пришел сюда, чтобы наняться на работу, — сказал служащий без лишних формальностей. Он бросил на Давида беглый взгляд, и увиденное не слишком ему понравилось. — Но у нас нет никакой работы. Очень жаль, приятель. — И он снова уткнулся в свои бумаги. Неужели это все? Да, по всей видимости, аудиенция была окончена, этот властелин с поблескивающим рубином, восседавший за письменным столом, оказался мудрецом, умеющим читать мысли: он сразу понял смысл Давидовой просьбы и, не долго думая, отказал ему.

Служащий дописал фразу и снова поднял глаза, на этот раз выражение его лица решительно не предвещало ничего хорошего.

— Ну-у… — начал он, но его прервал пожилой седовласый господин с бумагой в руке, который вплыл в комнату из соседнего кабинета.

— Черт подери, Джон! — загрохотал седовласый. — Опять это судно из «Уайт Стар». Такой путаницы и беспорядка я еще нигде не видел. Нет хуже, чем иметь дело с этими проклятыми скрипачами.

— Что там у них еще стряслось? — спросил напомаженный служащий за письменным столом.

— Помнишь, как мы искали и за три дня сумели найти для них нового контрабасиста, после того как у старого умерла жена, помнишь?

— Ну и что?

— Так вот, представь себе, не успели мы найти для них контрабасиста, пусть не такого, какого хотел капельмейстер, но все-таки… у нас же было всего три дня! Так вот, ты не поверишь, но теперь их вторая скрипка, этот Смит или как там его зовут, этот жалкий тщедушный Паганини, вдруг ни с того ни с сего попадает в больницу с приступом аппендицита! И именно сегодня! — грохотал седовласый. — Черт бы побрал весь этот оркестр! Я думал, что Кауард в состоянии найти подходящих людей, а не кандидатов на операционный стол, ведь он плавает уже столько лет! Никакой интуиции у человека, черт бы его побрал!

Напомаженный с робкой улыбкой поднял глаза на своего начальника.

— Судно уходит десятого, — сказал он. — Сегодня восьмое. Времени слишком мало.

— Да, — согласился седовласый, — мало. Но мы должны попытаться.

Напомаженный взглянул на Давида.

— Ты еще здесь? — удивился он. — В чем дело?

Давид смущенно повернулся и направился к двери.

— Минуточку, молодой человек, — вдруг остановил его седовласый. — Если не ошибаюсь, это у вас скрипка?

Давид с удивлением глянул на свой футляр.

— Да, — глупо сказал он.

Те двое переглянулись.

— И вы умеете на ней играть? — спросил седовласый.

Вот так Давид попал в судовой оркестр. Мысль ему подал скрипач, которого он встретил на пароме, идущем из Кале в Дувр. Давид разговорился с ним, и тот дал ему адрес конторы Блэков.

— Будешь получать четыре фунта в месяц, — сказал младший Блэк, тот, что с рубином, и дружески улыбнулся, даже слишком дружески. Давид начал быстро считать в уме.

— Возьмешь форму Смита. Думаю, она тебе подойдет. Ни ему, ни его аппендиксу она больше не понадобится.

— Видишь эти ноты? — Давид взглянул на нотную тетрадь. «Музыка „Уайт Стар“», тетрадь была очень толстая.

— Давай упражняйся как проклятый, — сказал младший Блэк. — Почти все надо знать наизусть.

— Как я уже сказал, четыре фунта стерлингов в месяц, — сказал старший. — Но чистка формы за ваш счет. Мы берем вас на пробу, понимаете? На пробу.

— Для начала на один рейс. Мы заключаем с вами контракт.

Они подписали необходимые документы. И вот Давид стоит на вокзале и ждет. И чувствует себя, как уже говорилось, не слишком уверенно.

Что я, собственно, делаю в этом городе, думал он. Для Давида самым страшным в Лондоне была не грязь и не откровенная нищета, которая здесь бросалась в глаза гораздо больше, чем в Вене. Самое страшное было то, что Давид не понимал языка — ни на улице, ни в магазинах. Он свободно читал вывески, но почти все, что ему говорили, было ему непонятно, словно к нему обращались на месопотамском. Он как будто попал в Багдад. Английский, которому их учил магистр Шульце в гимназии в тринадцатом округе Вены, был мало похож на те звуки, которые он здесь слышал.

Давид открыл глаза. В нескольких шагах от него стоял мальчишка-газетчик, бледный подросток с впалыми щеками, с его губ слетали непонятные Давиду звуки. Давид различал в этом потоке «ай», «ой» и множество взрывных «к». Какой-то господин с зонтиком остановился перед мальчишкой; видимо, его заинтересовало то, что тот выкрикивал, все эти непонятные звуки. Некоторое время господин и мальчишка, не говоря ни слова, обменивались столь же непонятными английскими монетами. Потом господин снова влился в поток пассажиров. А мальчишка опять принялся выкрикивать.

Давид бессильно прислонил голову к газетной тумбе. Вокзальный шум был громкой, пугающей музыкой. Давид слышал, что вещи говорили, что они пели, но смысла не понимал. Ему было страшно. Паровозные свистки, шарканье ног. Крики кондукторов, литургия мальчишек-газетчиков. Летающие в воздухе обрывки разговоров.

Давид стоя заснул.

Джейсон Кауард с сомнением разглядывал спящего Давида. Боже милостивый, думал Джейсон, это не он! Это не может быть он! Какой молодой! Джейсон всматривался в бледное лицо.

Нет, черт подери, думал он. Кого это они нам прислали?

Он кашлянул, раз, другой, но парень у газетной тумбы даже не шелохнулся.

Наверное, это все-таки не он, подумал Джейсон с отчаянием и надеждой. Наверное, этот мальчик просто едет проведать свою бабушку. Но в душе-то он был уверен, что парень тот самый. Его внешность соответствовала сообщенному Джейсону иностранному имени. Поэтому он тронул спящего за плечо.

Парень тут же проснулся и испуганно посмотрел на него.

Мы влипли, подумал Джейсон. Он сбежал из дому. Черт бы его побрал!

Пока парень приходил в себя, Джейсон сказал:

— Простите… Доброе утро!.. Вы случайно не… — Он порылся в кармане. — Не… — повторил он в надежде, что тот сам назовет свое имя; ему было неудобно искать листок с фамилией, держа в руках скрипку. Парень удивленно смотрел на него. Наконец до него дошло:

— Да, да! Моя фамилия Бляйернштерн. Давид Бляйернштерн. — Он говорил с сильным акцентом. Тем временем Джейсон нашел свою бумажку. Все совпадало.

— А я Джейсон Кауард, — сказал Джейсон и протянул руку. — Капельмейстер.

— Очень рад, мистер Джейсон, — сказал Давид. Джейсон внимательно посмотрел на него.

— Вы, наверное, немец?

— Австриец. Wien. Из Вены.

— Понятно.

— Но я играю на скрипке.

— Гм? Да, да, конечно, если… — Джейсон помолчал, потом спросил: — Сколько тебе лет?

— Двадцать два. — Давид посмотрел Джейсону в глаза.