При слабом свете летней ночи он разглядывает дешевую литографию, висящую на стене в ногах его кровати: сидящий на облаке ангел смотрит на него сверху вниз. Джейсон вспоминает тихий голос матери, листавшей иллюстрированную Библию, вспоминает, как по воскресеньям в церкви у отца белели суставы пальцев, когда он слушал проповедь.
И еще вспоминает разговор с учителем естествознания Сондерсом в то страшное кровавое утро, когда он никак не мог сдержать бегущие из глаз слезы. С помощью единственного известного ему способа Сондерсу удалось понемногу вернуть Джейсона к действительности. Они сидели в кабинете учителя среди колб, пробирок и множества препарированных животных и растений. Сондерс не знал, что делать с Джейсоном, который продолжал плакать, однако он заметил, что мальчик все время возвращается взглядом к лежащему на столе черепу саблезубого тигра. Этот череп был большой редкостью; совершенно целый, белоснежный, он лежал рядом с обитым войлоком футляром; было видно, что Сондерс только что изучал его.
Сондерс осторожно взял череп и положил перед Джейсоном:
— Хочешь рассмотреть его поближе?
Джейсон впился взглядом в гладкий, похожий на скульптуру череп. Смотреть на него было приятно, и, неизвестно почему, Джейсон успокоился. Сондерс поднес череп к свету, чтобы Джейсон мог лучше разглядеть его, — сложные соединения округлых костей, большие глазницы, нос, мощные челюсти. Особенно Джейсона заинтересовали зубы, в челюсти тигра торчали два изогнутых саблевидных клыка. Он узнал их, он помнил, как выглядят его собственные клыки, но эти были неправдоподобно большие. Сондерс открыл челюсти, слегка потянул саблевидные клыки, и они стали еще длиннее. Потом он позволил Джейсону подержать череп в руках. Прикасаться к черепу было так же приятно, как и смотреть на него, и Джейсон почти успокоился. Прикосновение к черепу вернуло ему почву под ногами, вернуло его к самому себе. Он сидел, ощущая под руками гладкую, прохладную кость, и чувствовал благодарность к Сондерсу, который нашел его в холле и теперь сидел с ним в кабинете, не зная, как лучше утешить. Не задумываясь, Джейсон задал Сондерсу вопрос, имеющий прямое отношение к его предмету:
— Вы можете показать мне межчелюстную кость?
Сондерс улыбнулся с облегчением, взял череп, открыл мощную челюсть и показал Джейсону, каким образом межчелюстная кость, os intermaxillary, соединяется с другими костями верхней челюсти.
— Еще лет семьдесят-восемьдесят назад, — осторожно начал он, чтобы отвлечь мысли Джейсона от случившегося, — считалось, что у человека нет межчелюстной кости, которая есть у всех животных. Это, так сказать, доказывало, что человек произошел не от обезьяны. У всех животных, в том числе и у приматов, межчелюстная кость ярко выражена. У людей же ее не было. Вернее, так казалось на первый взгляд. — Сондерс вынул из витрины другой череп, по виду какого-то грызуна.
— Это бобр, — сказал он. Череп, до удивления маленький, имел два длинных, будто ржавых передних зуба, которые могли выниматься из челюсти. Сондерс показал Джейсону важнейшие кости, а потом нашел те же кости в черепе саблезубого тигра, только немного другой формы. — Смотри, вот она. Эта маленькая косточка и есть os intermaxillary. А теперь взгляни. — Он подошел к шкафу и достал череп человека. — Можешь найти в нем межчелюстную кость?
Сондерс увлекся и был рад, что ему удалось увлечь и Джейсона. Он не умел утешать плачущих. Его коньком были кости, а не чувства. Кости и препараты. Сондерс был хороший учитель. Над ним смеялись из-за его любви к пространным рассуждениям и отступлениям; говорил он твердым, надтреснутым голосом, идущим из самой глубины горла. Злые языки утверждали, будто именно эта злосчастная межчелюстная кость и мешает Сондерсу говорить. Но своим восторженным отношением к науке он умел вызвать такое же отношение и у других. Среди препаратов, колб и пробирок он походил на доктора Фауста, с бородкой и лысой макушкой совершенно круглого черепа он был пережитком эпохи Просвещения. Его лекарство против хаоса называлось Естествознание. И это объединяло его с Джейсоном.
— У человека я ее не вижу. — Джейсон держал череп в руках. Он осмотрел на нем все швы, но межчелюстной кости не обнаружил, хотя знал, что где-то она должна быть. Наконец он доставил Сондерсу радость, позволив показать ему эту кость.
— Вот она! — Сондерс легонько постучал пальцем по небу черепа. — Os intermaxillary! После того как она была обнаружена, последние аргументы приверженцев библейской версии сотворения мира развеялись как дым. — В голосе Сондерса звучало торжество.
Джейсон уже совсем перестал плакать. Чувство нереальности и боль не прошли, и щеки его горели огнем, но слушать про межчелюстную кость ему было приятно.
— Ее открыл поэт, — сказал Сондерс. — Немец. Один из ярых приверженцев Адама и Евы. Поэт, почитавший себя ученым. Но он был порядочный человек и потому признался в своем открытии, хотя оно чрезвычайно напугало его. Ведь он нашел неопровержимое доказательство! Мы — те же приматы!
Сондерс положил череп человека рядом с черепом саблезубого тигра и неуверенно взглянул на Джейсона.
Джейсон смотрел на оба черепа и думал о том, какое множество организмов рождается и умирает каждый день.
Потом вспомнил о родителях, и его охватил ледяной холод.
Лишь много времени спустя он понял, что в то мгновение он потерял Бога…
Он лежит в своей комнатке в усадьбе священника и слушает, как за окном поют птицы. Он искал долго и упорно. Но все прочитанное и увиденное подтверждало: Бога нет, в жизни нет смысла, нет его и после смерти.
Думать об этом было тягостно, но вместе с тем эта мысль радовала Джейсона, она дарила свободу.
Хотя, чтобы обрести и эту радость, и эту свободу, ему пришлось переступить порог боли.
О эта неизлечимая бездомность! О песнь сфер, отмеряющая секунды и годы! Он лежит в ночной темноте и думает, думает, пока за окном не начинают петь птицы. Потом забывается сном, глубоким сном без сновидений.
Милый Джейсон,писал отец , Индия оказалась концом, я ее почти не помню. Я отправляюсь в путь небывало жарким утром; меня угнетает, что я смог выдержать меньше, чем мама. Но ее поддерживала мысль о тебе, и потому она крепче цеплялась за жизнь.
Знаешь, я попал на Сатурн. Отсюда видны все небесные тела, они такие красивые. Все можно разглядеть. От хаоса тяжелых газовых облаков до кристаллических формаций. Связи возникают и рвутся. Здесь по небу проходит ледяной мост.
Я очень устал, не забывай этого, и дело со мной обстояло куда хуже, чем я показывал тебе и маме. Последний год в Лондоне меня мучили сильные боли в левом плече; они очень мешали мне во время наших прогулок с телескопом.
Теперь я здесь и испытываю странное раздражение из-за того, что так и не увидел последних результатов изучения выделенной нами в Велюре бактерии — хотя, думаю, она-то меня и доконала, так что результата я все-таки добился. Я всегда был неосторожен. Должен признаться, мне очень не хватает мамы, Джейсон, и мне жаль, если она страдала. Боюсь, я и в Индии был невнимателен к своему здоровью. Но что поделать, если у человека нет Бога и только работа придает смысл его жизни. Ты уже достаточно взрослый, и я могу говорить с тобой об этом. Если не ошибаюсь, ты будешь жить у моей сестры Мейбл и ее мужа-священника. Как ты знаешь, наш с Мейбл отец тоже был священником, и она осталась очень религиозной. Я же где-то на жизненном пути потерям Бога из виду, где-то во время своей бесконечной, безумной работы во всяких комиссиях. Наверное, я всегда понимал, что это бессмысленно. Но я пытался, как мог, я отдавал все, что имел, и время от времени пытался вернуться к вере. Ты уже почти взрослый, Джейсон, и все поймешь — у меня, наверное, никогда по-настоящему не было Бога, лишь некий образ, полученный в наследство призрак, который во многом был похож на моего отца. Этакий адмирал Нельсон, глуповатый громовержец, сеющий ужас, — по-моему, я представлял его себе именно таким, и требовалось совсем немного, чтобы я окончательно утратил его. А другого Бога я не нашел. Что же у меня осталось? Вера в разум, в науку. Наука позволяет обнаруживать взаимосвязи, образы, много говорящие человеку и дающие некоторое представление о мире. И где-то в этом представлении, наверное, можно найти смысл, не знаю. В самом деле, не знаю. Мама иначе относилась к подобным вещам. Хотел бы я, чтобы она сейчас была здесь, во мне, вокруг меня.
