К тому времени, когда Джек доходит до станции, ноги уже начинают неметь. Хотя — странно. Вроде бы при ходьбе кровь должна, наоборот, разгоняться. Он почти два часа шел вдоль путей, включая короткие перерывы на отдых, когда боль в поврежденном колене становилась уже совсем невыносимой. Может быть, это мозг отключил часть болевых рецепторов, чтобы спасти организм от перегрузки?

Ему удастся проникнуть на территорию станции незамеченным — через дырку в заборе автостоянки. И в здание, где билетные кассы, он входит, как все нормальные люди, через переднюю дверь. Несмотря пи на что, он доволен собой. Он уверен: пока что ему удалось оторваться от вероятной погони. Если и дальше все будет нормально, и сейчас он уедет из города, тогда можно надеяться, что все обойдется. Он придумает, что делать дальше. Может, уедет куда-нибудь за границу, где его никто не узнает. Британское правительство всегда выражает глубокую озабоченность все возрастающим количеством нелегальных иммигрантов. Так что выехать из страны будет, наверное, не так уж и сложно.

Но сперва надо выехать из Манчестера. Как говорится: первоочередные задачи решаются в первую очередь. Джек оглядывает небольшой зал в поисках карты и расписания электричек. Сейчас ему надо решить, куда ехать, и решить быстро. В уголке он замечает газетный киоск. Все газеты стоят на виду, и «Sun» в том числе. Джек подходит поближе, чтобы прочесть заголовок передовицы, и застывает в ужасе. Большими буквами, жирным шрифтом: «Теперь мы знаем, под каким именем скрывается убийца Анджелы Мильтон». И ниже — его фотография, чуть ли не на всю страницу. Причем не просто какая-то фотография, а тот самый снимок из «Вечерних новостей», только обрезанный. Так что тут Джек один, без Криса. В той же самой одежде, какая на нем сейчас. Как будто его сфотографировали у входа в здание станции.

Джек затравленно озирается по сторонам, почти уверенный, что сейчас все набросятся на него и растерзают на месте. Все, кто есть в зале. Но никто даже не смотрит в его сторону. Ощущение опасности придает ему сил. Он срывает с головы кепку «ДВ» и чуть ли не мчится — вот именно, мчится, хотя еще пару секунд назад даже обычный прогулочный шаг давался ему с трудом, — в мужской туалет с человечком из палочек на двери.

Запершись в кабинке, Джек снимает крышку с бачка унитаза и запихивает туда кепку. И тут же вытаскивает обратно: здесь ее могут найти. Он достает из кармана бритву и режет кепку на тоненькие полоски, так чтобы их можно было смыть в унитаз. Потом он снимает куртку и футболку и вешает их на дверную ручку. Отрывает кусок туалетной бумаги и пытается натереть до зеркального блеска крышку стального держателя для рулона. В общем-то, кое-что получается. Он видит свое отражение, пусть даже и искаженное. Совершенно кошмарная рожа невообразимых пропорций: так мог бы выглядеть злобный монстр из чернушной вариации «Маппет шоу» в жанре хоррор. Глядясь в это «волшебное зеркальце», Джек бреет голову. Налысо. Макая лезвие бритвы в открытый бачок, где тихонько журчит водичка. Как довольный и сытый младенец, чего-то гукающий сам с собой, безучастный к чужому страданию и боли, ведь он еще даже не знает, что это такое. Уже выбрив полголовы, Джек вдруг понимает, что с такой маскировкой он только вернее обратит на себя внимание. Голая кожа на голове — белая и сморщенная, как задница, упревшая в горячей ванне, и вся в красных пятнах. Раздражение после бритья на сухую. Но, как говорится, поздняк метаться. Полголовы уже выбрито. Так что придется доделывать. В бачке плавает столько волос, что уже невозможно как следует промыть бритву. Джек кое-как выгребает мокрые волосы из бачка и бросает их в унитаз вместе с разрезанной кепкой.

Подкладка на куртке вполне приличная, темно-синего цвета. Джек срезает бирку с размером и лоскуток с инструкцией по стирке и надевает куртку наизнанку, чтобы «сменить окраску» и скрыть логотип компании. Потом отрывает кусок туалетной бумаги, протирает бачок и сиденье, сплошь облепленные волосами, бросает все это в унитаз и смывает для верности раза три, чтобы уж наверняка. В первый раз ему кажется, что унитаз забился, и сейчас все хлынет наружу. Но вода все-таки пробивает затор, и кепка, волосы, бумага и бирки благополучно уносятся в канализацию. Джек кладет бритву в карман. В передний карман брюк. Чтобы была под рукой. На всякий случай.

Внимательно осмотрев себя в зеркале над раковинами, покрытыми коркой застывшего мыла, Джек более-менее успокаивается. Куртка смотрится вполне нормально. Даже как-то и незаметно, что ее надели наизнанку. С головой тоже все не так плохо. В смысле внешнего вида. Все же это была неплохая идея — побриться налысо. Главное, что обошлось без заметных порезов, даже сзади, и Джек действительно изменился с такой «прической». Теперь он стал похож на сиротку из приюта Общества помощи румынским беженцам: нездорового вида, печальный и обреченный.

Джек решает уехать из города ближайшим поездом и даже не смотрит, куда он идет. Куда ехать — это неважно. Главное, чтобы подальше отсюда. Он заходит в сидячий вагон и садится в самом конце, чтобы никто не мог сесть напротив. И чтобы никто из других пассажиров не видел его лица. Теперь, когда можно сесть, вытянуть ноги, боль в поврежденном колене почти проходит. Усталость бьет наповал, как прицельный удар РР-9 с размаху. Джек очень надеется, что это действительно просто усталость, а не запоздалое действие снотворного. Сейчас нельзя расслабляться. Ему нужна ясная голова.

Когда в вагон заходит кондуктор, Джек впадает в панику и едва не срывается с места, чтобы бежать без оглядки. Кондуктор — дядечка средних лет, с добрым открытым лицом и приятной улыбкой. Но страх перед любым человеком в форме крепко вбит в голову Джека. Форма кондуктора — серая, как у нацистов. А машинка для выдачи билетов висит почти как автомат на блестящем кожаном ремне, перекинутом через плечо. Джек пытается успокоиться, дышать глубоко и ровно. Кондуктор уже подходит к нему. Это просто кондуктор, — уговаривает себя Джек. Он проверяет билеты у пассажиров. Он тебя не укусит. Сейчас подойдет, ты с ним вежливо поздороваешься и купишь билет. Блин. Джек даже не знает, куда идет поезд. Он напряженно прислушивается. Может быть, кто-нибудь из других пассажиров назовет станцию назначения. Но все пассажиры в вагоне купили билеты на станции, и теперь просто дают их кондуктору, и тот пробивает в них дырочки. Такой специальной машинкой наподобие дырокола. И каждый тихий щелчок машинки бьет Джека по нервам.

— Ваш билет, — говорит кондуктор.

— А у меня нет билета, — отвечает Джек, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и буднично. — Я на поезд опаздывал, пришлось бежать. — При одном только слове «бежать» колено пронзает боль.

— А ты куда едешь, сынок?

— До конца, — Джек пытается улыбнуться. Улыбка, должно быть, выходит фальшивой: так, не улыбка, а судорога мышц.

Но кондуктор вроде бы этого не замечает.

— Стало быть, до конца. А обратно потом поедешь?

— Прошу прощения? — говорит Джек растерянно. Внутри все обрывается. Неужели он что-то не то сказал?

— Билет только туда или туда и обратно? — уточняет кондуктор, кладя руку с чистыми ухоженными ногтями на кнопки своей машинки.

Джек уже собрался было сказать, что туда и обратно. Только туда — это как-то подозрительно, верно? Но тут до него вдруг доходит, что он даже не знает, сколько у него с собой денег. И еще он не знает, сколько стоит билет. До этого раза он ездил на поезде только однажды. Вместе с Терри, из детской колонии. При мысли о Терри у него в горле встает комок. Он тяжело сглатывает слюну и говорит на одном дыхании, так чтобы быстро, пока он еще в состоянии говорить:

— Только туда.

Машинка издает негромкий электронный треск, стремительный перестук крошечных печатных колесиков, и из прорези вылезает картонная карточка. Бежевая с оранжевой полосой.

— Десять фунтов тридцать пенсов, — говорит кондуктор.

На какой-то кошмарный миг Джек проникается полной уверенностью, что он потерял кошелек. Он лихорадочно проверяет карманы па брюках. Нет, бумажник на месте. Во втором сверху кармане на левом бедре. Молнию Джек открывает лишь с третьей попытки, достает бумажник и кладет к себе на колени. И тут же сбрасывает его на пол, как какого-нибудь паука, когда его взгляд упирается в буквы, выжженные на коже карамельного цвета. Буквы, из которых складывается его имя. Как на плакатах «В розыске» в вестернах.