Его кроссовки — «Воздушный побег», «Air Escape», подарок Терри, белые «Найки», за которыми он так следил и чистил чуть ли не ежедневно, — стоят у шкафа, где он их поставил. Джек обувается, но на этот раз не заправляет внутрь незавязанные шнурки, как он ходит обычно, а хорошо зашнуровывает кроссовки и проверяет, чтобы узлы были крепкими. Название кроссовок лишний раз подтверждает послание свыше, которое Джек прочитал в луче света, и укрепляет его решимость.
Сперва надо сходить в туалет. Джек встает на колени на коврик перед унитазом, как будто он собрался молиться. Окно ванной тоже выходит на восток, и комната залита светом солнца — светом, несущим прощение. Джек сует в рот два пальца, как можно глубже, так чтобы стошнило. И его рвет таблетками и вином, его сегодняшним завтраком. Слава богу, таблетки вроде бы даже еще и не начали растворяться. Но лучше все-таки не рисковать, и Джек опять вызывает рвоту. И еще раз, и еще — до спазмов в желудке, которому уже нечем тошнить. Внутри все пусто — и Джек чувствует себя так, как будто прошел обряд очищения. Да, он теперь чистый. Но он все равно тщательно моет руки, споласкивает лицо и еще раз чистит зубы, чтобы закрепить это пронзительное ощущение чистоты. Потом Джек возвращается к себе и надевает кепку — хотя кое-кто из журналистов его в ней видел, лицо все равно стоит прикрыть. В последний раз оглядев комнату, Джек выходит в коридор и встает в луче света, как герой в фантастическом фильме — в луче аппарата для телепортации.
Окно в потолке открывается туго и не до конца, но все же достаточно, чтобы Джек смог пролезть на крышу. Конечно, со стулом было бы проще. Но сейчас Джеку не хочется идти за стулом — не хочется портить момент. Потому что все очень серьезно. И очень важно, чтобы с самого начала все было правильно. Приходится поднапрячься, да. Но у него получается. Голова и плечи уже снаружи. Воздух прохладный и свежий. Воздух пахнет победой, а не страхом, оставшимся в доме. Джек вылезает на крышу. Медленно и осторожно. Крыша покатая, и наклон достаточно большой. Но ему снова везет: черепица не скользкая, как думал Джек, а шероховатая и теплая на ощупь. Джек ложится на живот. Снизу его не видно, даже если кто-то из журналистов караулит его в переулке с задней стороны дома. Теперь надо добраться до соседнего дома. Джек осторожно ползет по крыше, по-пластунски, как это делают спецназовцы в боевиках. Только ему еще проще: не надо держать автомат и можно держаться руками за черепицу. Ему по-прежнему страшно. Но страх не мешает. Наоборот. Страх подгоняет его вперед. И вот уже крыша соседнего дома. Стык в стык. Переход почти неразличим. Спасибо проектировщикам и застройщикам за ряды однотипных домов.
На то, чтобы добраться до конца квартала, уходит почти целый час. Чем дальше от дома № 10, тем свободнее Джек себя чувствует. Он уже не ползет на животе, а идет, сильно пригнувшись и держась рукой за копек крыши. Он знает, где будет спускаться. В самом конце улицы, где последние два дома значительно ниже, чем все остальные в квартале, па предпоследнем доме есть небольшой кирпичный выступ между вторым и первым этажом. На него можно спуститься с крыши, а оттуда уже — на землю. Ничего сложного, в принципе. То есть так представляется Джеку. Почему-то он думал, что прыгать будет невысоко. Но оказалось, что высоко. Очень даже. Хорошо, что на доме, который повыше, есть крепкий железный водосточный желоб, на котором можно повиснуть. Джек тяжело приземляется на ноги и перекатывается на спину, чтобы смягчить удар, как это делают парашютисты. Он ничего не отбил, не сломал. Теперь — быстрее вниз. А то вдруг звук удара о крышу всполошил жильцов. Ворота в дальнем конце заднего дворика стоят приоткрытые. Джек спускается на выступ и тут же прыгает вниз. Здесь уже не высоко. То есть не так высоко. И, наверное, это его и подводит. Экономя секунды, он не особенно тщательно рассчитывает прыжок. И когда приземляется, левое колено пронзает болью.
Но нельзя терять время, и Джек даже не смотрит, что там с ногой. Острая боль явно указывает на то, что колено повреждено. И он сильно хромает. Но ходить-то он может, и это главное. А боль — пустяки, боль можно и потерпеть, тем более при таком-то притоке адреналина. Джек выходит на улицу. На ту самую улицу, где газетный киоск. Тот самый, к которому он собирался сходить. До того, как…
Никто вроде бы не обращает на Джека внимания. Но здесь еще не безопасно. Слишком открытое место. Джек чувствует себя беззащитным и уязвимым — всего лишь в квартале от возбужденной толпы, окружившей его дом. Может, они уже знают, что он сбежал. Если приехала полиция, то знают. Эта тихая улочка, где он сейчас, выходит на большую улицу, одну из главных транспортных артерий города, как это называется в путеводителях. Джек столько раз ездил по ней. В белом микроавтобусе, вместе с Крисом. Улица переходит в загородное шоссе, и если все будет нормально, может быть, Джеку удастся поймать попутку и уехать из города. Надвинув кепку пониже на лоб, Джек идет к перекрестку. Колено болит, еще как болит. Сейчас уже почти час пик. Народ спешит на работу. Вокруг слишком много людей, слишком много заинтересованных глаз. На него обращают внимание: парень хромает, ему явно больно. У Джека опять опускаются руки. Под любопытными взглядами прохожих ему никогда не добраться до выезда на шоссе. Не в том смысле, что его непременно узнают и остановят; а в том смысле, что путь будет долгим, и пока он дойдет, куда нужно, он весь издергается. Да и идея уехать из города автостопом уже не кажется такой привлекательной. Это рискованно. Можно нарваться на полицейский патруль. Тем более что вряд ли кто-нибудь остановится. Джек представляет, как он смотрится со стороны: взгляд затравленный, сам весь всклокоченный, с больной ногой, весь трясется от страха. Сам Джек в жизни не посадил бы к себе в машину такое чучело.
Когда Джек заходит под мост над дорогой, по мосту как раз проезжает поезд, и Джек мгновенно меняет все планы. Под мостом он один, прохожих поблизости не видно. Джек поднимается по бетонному склону к путям. Склон неудобный, крутой; подниматься приходится быстро, ноги сводит от напряжения, и, забравшись наверх, Джек садится передохнуть, спрятавшись за бетонным парапетом, чтобы его не заметили снизу. Его буквально колотит от страха, от боли, от холода. Как-то он не подумал… Надо было взять теплую куртку, потому что рабочая куртка — она совсем тонкая. Кто знает, где сегодня придется ночевать?
Джек сидит на земляной тропинке, вытоптанной, надо думать, детишками, которые живут в тех домах вдоль железной дороги, — чтобы срезать путь. Больное колено распухло. Джек это чувствует, но боится к нему прикасаться, боится смотреть. Потом, все потом, — говорит он себе. А сейчас надо идти.
Он ковыляет вдоль рельсов, по направлению от центра к окраине. Идти по насыпи тяжело, щебенка скользит и осыпается под ногами. Больное колено то и дело подгибается, причем все чаще и чаще. Джек ругает себя за хронический идиотизм. Прежде чем куда-то лезть, сперва надо подумать: а стоит ли? Он отходит подальше от рельсов и пытается идти по бетонному склону, заросшему высокой травой, но так еще хуже. Под травой могут скрываться выбоины и ямы. Это наводит на самые мрачные мысли. Тем более что когда ты не уверен, куда наступить, идти приходится медленно. А надо — быстро. В конце концов, он понимает, что удобнее всего идти на самом стыке бетонного склона и щебеночной насыпи. Там даже есть что-то вроде извилистой узкой тропинки, такой змеиной дорожки. А я вроде как раненая змея, усмехается Джек про себя.
Когда мимо проходят поезда, он отступает подальше, чтобы не угодить под колеса. Но риск упасть все равно остается, потому что отходить приходится быстро, чуть ли не бегом. Один раз Джек спасся буквально чудом: поскользнулся на выступе сланцевой глины, однако все же успел откатиться от рельсов. Но так все-таки лучше. Или скажем иначе: уж лучше так. Если приходится выбирать между отчаянием и угрозой смерти, Джек выбирает последнее. Это лучше, чем сдаться и умереть без борьбы. Он будет бороться. Да, это трудно. Но чем труднее борьба за жизнь, тем важнее эту жизнь сохранить.
