— Я… ну… Крис обычно подвозит меня домой.

— Я на машине, — говорит Мишель. — Я тебя подвезу.

— Хорошо.

Джек смущается и робеет. Как напроказивший школьник. Как гадкий мальчишка. В те далекие дни, когда это значило воровать яблоки из соседских садов.

Рабочая смена близится к завершению. Осталась лишь пара автозаправок. Они ездят сюда регулярно, Крис всех здесь знает. Он идет поболтать со знакомыми ребятами, а Джек сидит — думает. Когда он был маленьким, на автозаправках стояло лишь несколько колонок с бензином и касса. Если очень повезет, там еще можно было купить арахис в пакетиках. Они висели рядами на доске с изображением женщины, которая по мере убывания пакетиков всегда — вот облом! — оказывалась более одетой, чем можно было бы предположить поначалу. Теперешние автозаправки похожи на тогдашние супермаркеты. Супермаркеты — как города, такие же нездешние и соблазнительные, как Лас-Вегас, только с лампами дневного света вместо мерцающего неона; парад товаров, о которых ты даже не знал, что такие бывают. Самые разные марки, сорта, упаковки. Богатство выбора — вот что всегда поражает Джека и ставит его в тупик. В тюрьме им был доступен лишь ограниченный ассортимент товаров из короткого списка. А теперь можно часами читать надписи на упаковках. Слишком много всего, из чего выбирать.

Но в данном случае выбора нет. Надо встретиться с Мишель. По окончании рабочего дня Крис едет домой, пожелав Джеку удачи. Джек идет в офис. Его рабочие ботинки кажутся тяжелее, чем обычно. Зато атмосфера в кабинете Мишель стала значительно легче.

— Подожди пару минут, ладно, Джек? Мне тут надо закончить. — Щеки Мишель разрумянились. На губах — слабый намек на улыбку.

Джеку и самому не понятно, почему он ее избегал. Теперь, когда он смотрит на эту девушку, ему вообще ничего не нужно — только быть рядом с ней. Он наблюдает за тем, как она заполняет последние квитанции и накладные. У нее очень красивые руки. Ногти накрашены бледно-розовым. Чуть-чуть темнее натурального цвета. Ему представляется, как эти пальцы гладят его по лицу По гладкой после бритья коже. Как в рекламе.

Все, работа закончена. Можно идти пить кофе. Мишель идет быстро, и Джеку приходится ускорить шаг, чтобы не отстать. Им навстречу бежит мужик, джоггер. На нем облегающие велосипедные шорты из тех, которые носят серьезные спортсмены, чтобы отделить себя от любителей модного бега трусцой, чтобы показать, что они, в отличие от некоторых, не гонятся за здоровьем и модой, а занимаются важным делом. Джеку приходится подойти совсем близко к Мишель, чтобы дать бегуну дорогу. Теперь он чувствует ее запах, чувствует, как ее волосы касаются его щеки, и у него встает.

«Кафе Коста», шикарная кофейня, якобы итальянская, смотрится совершенно ни к месту в этом индустриальном районе. Но за ней располагаются офисные здания — сплошь зеркала, позолота и хром, — окна которых выходят на судоходный канал. Эта дорога — еще одна граница между двумя мирами. Мишель с тоской смотрит на модерновые башни, где юридические конторы и рекламные агентства, а не белые микроавтобусы и чипсы. Но в ее взгляде — не только тоска, но еще и решимость. И Джек ни капельки не сомневается, что однажды, уже очень скоро, она окажется там. По ту сторону дороги.

Она заказывает мокачино, за который платит сама. Джек собирался ее угостить, но она не дала. Сам Джек берет кока-колу в детском бумажном стаканчике, сильно разбавленную и по цене, явно завышенной.

Они садятся за столик, и Мишель задает вопрос в лоб, безо всяких предисловий:

— Так почему ты меня избегаешь?

Джек рад, что их столик стоит далеко от других, за которыми сидят люди.

— Не знаю, — отвечает он честно.

— Может, тебе неудобно из-за того «Я тебя люблю»? Ты jHe волнуйся, тут все нормально. Я знаю, что ты имел в виду вовсе не это. Ты просто пытался быть милым.

Быть милым — к этому Джек непривычен. У него вдруг вспотели ладони. Он вытирает их о синие рабочие штаны. В этих штанах семь карманов, и все водители вечно теряют в них ключи. В штанах, которые им выдавали в тюрьме, карманов не было вообще. Была лишь имитация, для показухи. Для посетителей на свиданиях. Примерно так он себя и чувствует. Как будто он в тюрьме, а Мишель пришла к нему на свидание. Они сидят за низким столиком, друг против друга. Только вдвоем. Но к нему в тюрьму приходил только Терри. Женщины — никогда.

— Кажется, я боюсь, — говорит он, сам испугавшись своей откровенности. Но это та откровенность, которая больше скрывает, чем раскрывает.

— Чего боишься? Меня? Я знаю, как Крис называет меня за глаза, но я не какая-нибудь нимфоманка, Джек.

— Нет, — отвечает он, может быть, слишком поспешно. — Нет, дело не в этом. Просто. Я даже не знаю. У меня еще не было… — он едва не проговаривается, что «девушки», но в последний момент поправляется: — …серьезных отношений с женщиной.

Мишель смеется.

— Джек. Я не хочу заводить какие-то серьезные отношения. На самом деле, конкретно сейчас, я не хочу вообще никаких отношений. Мне просто хочется повеселиться. Знаешь, как говорят: от работы и кони дохнут. Если все время только работать, так недолго и чокнуться. — Она умолкает на пару секунд. — Знаешь, каждому хочется быть первым. Но у тебя наверняка были девушки, и немало.

— Ну, что-то типа того.

— Боже, о чем мы с тобой говорим. Мы же почти не знакомы. Мы с тобой даже не целовались. И что мы с тобой обсуждаем?!

Джек улыбается и пожимает плечами. Рядом с ней он себя чувствует в безопасности. На самом деле. И ему очень хочется поцеловать ее, и целовать долго-долго. Его прямо распирает. Еще немного, и он взорвется. Но он знает, что ничего у него не получится, как не получится объяснить разницу между мокачино и латте.

— Слушай, — говорит Мишель. — Сегодня я обещала заехать к маме. Я тебя подвезу до дома, а потом — сразу к ней. Но мы можем сходить куда-нибудь завтра. Может, посмотрим какой-нибудь фильм. То есть, если ты хочешь.

— Было бы классно, — говорит Джек, и не то чтобы кривит душой, просто душа у него не на месте.

У Мишель бирюзовая «Клио». В смысле, машина. Крис как-то сказал, что это «Клио» сразу наводит на мысли о «Клиторе». И так и задумано. А иначе они бы писали «е», как нормальные люди. Это такой хитрый рекламный ход. Машина с пышными формами и сексапильным названием, для сильных женщин. Джеку от этого, понятно, не легче. Даже наоборот.

Они останавливаются у его дома, и Джек уже собирается открыть дверцу, чтобы выйти, но тут Мишель делает ему знак — погоди, — наклоняется и целует его в уголок губ. Нежно-нежно, едва прикасаясь губами.

Келли нет дома, и Джек бросается к себе наверх, и смотрит в окно, как Мишель выруливает на улицу с подъездной дорожки. Он себя чувствует странно: он возбужден и взволнован, и весь в полном раздоре.

Терри его успокаивает. Он хочет приехать, но Джек говорит, что не надо. С ним все в порядке. Он просто хотел рассказать обо всем, что случилось. Терри советует не торопиться. Напоминает ему о последствиях. Отношения с женщиной — это серьезно. Только в данном конкретном случае, в силу необходимости, они будут строиться на обмане. Но в то же время он ободряет Джека. Говорит, что, может быть, это именно то, что ему сейчас нужно. В конце разговора, перед тем как повесить трубку, Терри желает ему удачи. Точно, как Крис.

Но она привезла его сюда, к себе домой. На журнальном столике стоят две коробки с видеокассетами, рядом с фотографиями в тройной рамке. На одной фотографии — какая-то женщина. Наверное, мама Мишель. Они действительно очень похожи: те же добрые глаза, те же широкие плечи. На второй фотографии — сама Мишель, еще школьница. Наивная девочка с широко распахнутыми глазами, но с озорной, лукавой улыбкой. На третьем снимке, явно с какой-то вечеринки — три смеющиеся подруги, которые делают вид, что сейчас они распахнут на груди свои нарядные блузки.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает Мишель. — Я купила несколько банок лагера, специально для тебя. Если хочешь, еще есть вино. Или, может, чего-нибудь безалкогольного, — добавляет она, неодобрительно сморщив нос.