— Но кто же был третьим человеком в избушке? — спросил Рюстен, когда они с Валманном спускались вниз по лестнице.

— Трудно сказать, — ответил Валманн. Но не добавил, что занят как раз выяснением этого факта.

В такую чудесную погоду даже мрачные лесные делянки в Станге Вестбюгд в лучах солнца выглядели привлекательно. Однако пожарище есть пожарище.

Валманн почувствовал запах, как только вышел из машины, едкий кисловатый запах, не похожий ни на какой иной — ни костра, ни горящего хвороста; вонь от пожара остается в воздухе несколько дней, как будто огонь уничтожил не только дом и мебель, но память о его обитателях, их маленькие радости и большие заботы, их будничную рутину, неосуществившиеся мечты и смутные надежды, которые в конце концов превратились в ядовитый дым смирения и загубленной жизни.

На лужайке не было машин и, к счастью, никаких любопытных. Валманн толком сам не знал, что он там ищет. Хижина сгорела целиком. Останки увезли. Маловероятно, что люди Фейринга что-то просмотрели, что могло бы пролить свет на происшедшее вчера вечером. Но Валманна тянуло сюда. Казалось, что объяснение этой трагедии — вернее, этих трагедий — скрывалось где-то в окрестностях. И когда он в своем «мондео» проезжал мимо поселка Станге с его пасторальной панорамой, мимо больших усадеб, бесконечных земельных угодий, рощ со старыми тридцатиметровыми деревьями, он чувствовал, что никогда еще не был так близок к решению загадки, так уверен в своей способности увязать все события в единое целое… Внезапно он окунулся в лесную мглу, и все вмиг потемнело, исказилось, стало неузнаваемым, ясная и открытая перспектива исчезла, а хорошо известные предметы внезапно приобрели загадочный, даже угрожающий вид. Именно здесь, среди этих естественных природных противоречий, и скрывался ответ.

На пожарище не было любопытных зрителей, однако было похоже, что кто-то все же проигнорировал запретную ленту, натянутую полицейскими, и подошел совсем близко и сидел теперь на приступках около сарая. Это был пожилой человек, и из-под кепочки с надписью «Флорида Саншайн Стейт» выбивались седые волосы.

Валманн подошел поближе. Мужчина поднял голову. У него были резкие, правильные черты лица, острый нос, большой подбородок. Когда-то он, должно быть, был красив, но сейчас вид у него был больной и измученный. Матовые голубые глаза бегали под густыми бровями, а губы дрожали.

— Рихард Солум, — обратился к нему Валманн, — я из полиции. Вы со мной говорили вчера по телефону. Яполагаю, нам есть что обсудить.

— Из полиции? — повторил тот неуверенным голосом. — Полиция мне сейчас уже не поможет.

— Зато вы можете нам помочь, — произнес Валманн, стараясь придать своему голосу как можно больше доброжелательности.

— У меня был сын, — продолжал старик, — не обращая внимания на слова собеседника, — но он погиб в пожаре вчера вечером. У меня был сын… — повторил он и провел морщинистой рукой по лицу. А затем добавил: — Но я не знал этого. И вот он мне написал. Однако письма мне не переслали. Ни одного. Она не послала их. Я нашел их вчера, когда приехал домой. Я мог бы помочь ему, но теперь слишком поздно.

— Гудрун Бауге? — спросил Валманн.

— И почему она не послала мне письма?.. — Он не обращал внимания на слезы, которые катились по его лицу меж морщин и делали щеки мокрыми и блестящими.

— Это Гудрун Бауге, жена управляющего, не переслала вам письма?

— Да, Гудрун. Вообще-то она крепка, как скала, и очень надежна. Я верю ей больше, чем своему банку.

— Пойдемте, я отвезу вас домой, — ответил Валманн.

Валманн оставил мобильник в машине. На экране обозначился звонок. Он сразу же узнал номер — то был Бьярне Бауге. Валманн почти не сомневался в том, что случилось. Пока Солум усаживался на пассажирском сиденье, он набрал номер больницы в Эльверуме. Дежурная сестра подтвердила через некоторое время, что госпожа Гудрун Бауге поступила накануне утром с маточным кровотечением. Врачи пытались спасти плод, но безуспешно. Она была в возбужденном состоянии и получила успокоительное. К тому же потеряла много крови, и ей поставили капельницу. К вечеру она несколько успокоилась, однако дежурный врач отделения решил оставить ее под наблюдением до следующего дня. От пациенток, перенесших выкидыш, можно ожидать непредсказуемых реакций. Госпожу Бауге положили в отдельную палату, чтобы обеспечить ей покой. Однако вечером она исчезла из больницы. Сейчас выясняется, насколько в этом виноваты дежурные. Предполагают, что она отправилась домой, однако связаться с родственниками не удалось. После этого о случившемся известили полицию. К таким делам всегда подходили чрезвычайно осторожно и не разглашали их. В большинстве случаев пациенты остаются невредимы.

Валманн поблагодарил и отключился. Он проклинал правила органов здравоохранения, касающиеся сохранения медицинской тайны и охраны прав личности. Если бы он сразу узнал о коллапсе Гудрун Бауге и ее побеге из больницы, все было бы по-другому. Однако его раздражение было вызвано и другими причинами: если бы он сам был повнимательнее, если бы хорошенько поразмышлял… Ведь избушка находилась на территории усадьбы Брагенес — здесь была ясная связь, а он увидел ее только сейчас! Разве не было оснований вмешаться и расширить поиски? А что касается Гудрун Бауге, ее удивительного спокойствия, отсутствия реакции на обнаружение трупа в лесу, полной погруженности в сельхозработы (а он-то подумал, что это крестьянский инстинкт), разве все это не давало оснований для некоторых вопросов и сомнений? Многое могло бы выясниться, если бы он допросил ее две недели назад! И многих несчастий можно было бы избежать!

От досады и раздражения он прибавил газу и быстро покатил по травянистой дороге.

А Солум тем временем пытался восстановить эпизоды своей прошлой жизни. Он, конечно же, помнил молодую талантливую Лидию Элисейсен. Даже сейчас его голос ожил, когда он заговорил о ней. Она несколько раз давала концерты в усадьбе Брагенес, у нее был блестящий талант… На тактичный вопрос Валманна хозяин усадьбы признался, что между ними были близкие отношения — это была короткая и бурная связь. Он не видел в этом ничего дурного, ведь он не был женат, а она была красива и страстно отдавалась искусству и жизни… Все, конечно, кончилось, когда он обручился… Но он и не подозревал, что их любовная связь имела «последствия». Если бы она ему призналась… Его голос, бывший только что теплым и жизнерадостным, снова стал глухим и тихим: он бы, конечно, выполнил свой долг. Но судьба… Он повернулся к Валманну, который смотрел вперед на дорогу. Но судьба распорядилась так, что у него не было больше детей.

— А что насчет Гудрун?

— О, Гудрун. Жизнь в усадьбе изменилась с ее появлением. Она была для меня почти дочерью, которой у меня никогда не было.

— Вы знаете, что она играет на рояле?

— Нет, этого она мне никогда не рассказывала.

— Вы знали, что она ждала ребенка?

— Неужели? — Старик снова оживился. — Ну и ну! Какая радость! Мы так давно ждали появления маленьких детей в усадьбе Брагенес! Надо же! И ни слова мне не сказала. Малышка Гудрун так любит преподносить сюрпризы.

— Да, пожалуй. Она — дамочка с сюрпризами, — согласился Валманн, заворачивая во двор усадьбы.

Они нашли Гудрун в спальне главного здания, в кровати бывшего хозяина усадьбы и его супруги. Она была в сознании, но реакции ее были заторможены, глаза бегали, она отвечала неопределенно. После короткой беседы с супругом Валманн отвез ее в пункт «скорой помощи», откуда ее отправили в больницу Хамара, а в коридоре поставили полицейского. В больнице Валманн узнал, что Аниту решили оставить там еще на один день — она неважно себя чувствовала, и у нее обнаружились проблемы со зрением. С травмами головы не шутят, назидательным тоном заявила старшая сестра.

Валманн заглянул к ней на минутку, но не стал рассказывать о последних событиях в деле Хаммерсенгов. Иначе он нарушил бы предписание врача об абсолютном покое. А кроме того, ему самому пришлось бы лишний раз говорить о неприятных вещах.