— Беременна?

Во всяком случае, ему удалось возбудить ее любопытство.

— А откуда вы это знаете?

— Это вытекает из того, что нам удалось выяснить. Из того, что осталось после нее в хижине. Так вот, я хотел спросить, не замечали…

— Нет, нет!

Она ответила внезапно и резко, без каких-либо раздумий. Валманн вдруг подумал, что он, сам того не ведая, возможно, затронул какую-то очень тонкую ниточку, связывающую одну беременную женщину с другой. Какая-то экстрасенсорная солидарность, которую ему как мужчине не дано было понять. Но так ли это на самом деле? И часто ли такое случается?

С другой стороны, приходится признать, что никто не видел беременной женщины вблизи хижины в то время, о котором шла речь. Если только Гудрун Бауге говорила правду. Но ведь в этом деле мало кто говорил правду, включая и его самого.

— Я не могу выдавать тайну следствия… — Он вновь обрел почву под ногами. — Но я могу только сказать, что мы почти что уверены насчет беременной женщины. И теперь мы ее ищем. Так что…

— Я не видела там никаких женщин, и тем более беременных! — Это прозвучало так внезапно, что у Валманна даже возникло подозрение. Почему это Гудрун Бауге так яростно отрицает любую возможность того, что в этом лесу полгода тому назад могла находиться беременная женщина?

— Не волнуйтесь, я и близко не подойду к этой хижине, можете быть уверены.

— Следите за тем, когда полиция уберет надпись с двери. — Валманн старался несколько смягчить тон. Зачем раздражать фру Бауге и настраивать ее против себя? Наоборот, ее наблюдательность и бесстрашие могли бы сослужить службу полиции — если в лесу обнаружится что-нибудь интересное. — А как у вас лично дела?

— У меня?

— Я имею в виду — как самочувствие?

— А, спасибо, отлично.

Она явно не принадлежала к женщинам, которые любят, когда их похлопывают по тугому торчащему животику, даже по телефону.

— Ну пока, мне пора, — произнесла она несколько натянуто и положила трубку.

— Пока… — ответил Валманн в пустоту. Разговаривать с Гудрун Бауге было все равно что кататься с американских горок. Ее состояние… Ну конечно, причина была в этом. Интересно, как он реагировал бы на такую непредсказуемость в своей личной жизни? Они с Анитой пока не вели разговор о детях, ни разу ясно не выразив в словах свои мысли или желания. Однако ведь не только женский организм имеет свой биологический ритм, любовные отношения также развиваются исходя из внутренней динамики — одна ситуация влечет за собой другую, одна стадия увлеченности переходит в следующую, и нельзя вернуться назад, не идя на компромисс и не потеряв чего-то важного. Какая у них с Анитой следующая стадия? К какому они двигаются уровню взаимной ответственности и привязанности? Он заметил, что сидит и улыбается, вспоминая вчерашнюю сцену примирения. Да, продвижение именно в этом направлении потребовало бы полной самоотдачи!

Опять зазвонил телефон. На этот раз из технического отдела. Из лаборатории сообщили, что пятно на камертоне представляет собой кровь животного. Без сомнения. Сто процентов. Кроме этого на этом металлическом предмете не было никаких следов.

Всего пару дней назад подобное сообщение выбило бы его из колеи. Ведь он так хотел обнаружить незыблемую связь между умершим и этим достаточно редким инструментом. А теперь он спокойно сидел и обдумывал полученную информацию. И опять в его ушах зазвучал голос Аниты: «А у тебя есть анализ ДНК Клауса?» Так было каждый раз, когда он пытался сосредоточиться и найти рациональный подход к проблеме идентификации убитого.

Не было у него этого анализа. В этом-то все и дело. Можно было бы, конечно, взять анализ у матери и сравнить. Но уверенности тогда бы не было. Скептицизма не оберешься. Как добыть биологический материал человека, который пропал двадцать лет тому назад? Если что-то и было, это можно было найти в вилле, в вещах, сберегаемых годами. Надо подумать. Перво-наперво, кровь, слюна, мокрота, испражнения, остатки кожи…

Ему пришла в голову одна мысль, и настроение мигом улучшилось. Он посмотрел на часы — оставался всего один час до конца работы. Он с нетерпением ждал, когда можно будет отправиться домой к Аните.

Приподнятое настроение сохранилось и тогда, когда он уже был дома.

Казалось, что в течение дня он дошел в своих раздумьях о судьбе семьи Хаммерсенг до какого-то решающего момента, принимая во внимание ту важную роль, которую они играли в его мальчишеской жизни, и то, как случившаяся с ними трагедия вывела из равновесия его, уже взрослого человека и полицейского. Теперь он чувствовал, что готов покончить с ними, изгнать их из головы, подобно тому как заклинатель духов изгоняет привидения из чулана. То, что представлялось ему в юности идеальной семьей, на деле оказалось сущей комнатой ужасов. Это был неопровержимый факт, с которым надо было смириться. Он понял вдруг, что не было никакой веской причины мучить себя мыслями о вине и ответственности за то, что случилось с этими людьми. Супруги сами были виноваты в своем несчастье, а дети оказались их беспомощными жертвами, заколдованными злым троллем. А его собственное предательство было лишь ничтожным эпизодом в цепи событий. Он понял, что был совершенно выбит из колеи, чуть ли не болен из-за этого чудовищного обмана. Теперь же он чувствовал себя выздоровевшим.

Он поставил велосипед в гараж. Стало теплее, и он снова ездил на работу на велосипеде. Анита стояла на террасе и накрывала на стол.

— Еще пять минут! — крикнул он. — Я только приму душ. — Он был так возбужден, что почти надеялся, что она забудет на время про обед и последует за ним в душ.

Этого, однако, не произошло, зато она встретила его поцелуем в щеку и остатками вчерашнего красного вина в двух бокалах. Как это прекрасно, подумал он, значит, вчера вечером мы не успели даже допить бутылку.

— Импортная клубника! — воскликнул он, когда она поставила перед ним десерт. — Обман!

— Знаю. Она бельгийская. Но ягоды выглядели так заманчиво и так вкусно пахли.

— Но они и впрямь ничего, — признал он, отправив в рот полную ложку. — Владельцам клубничных плантаций в Валлсет придется попотеть!

— М-м-м… — раздалось в ответ.

— Послушай, — сказал он, — ты не помнишь, не было ли среди вещей на вилле Скугли детской фотографии Клауса в рамочке и с локоном?

— Ты что, опять на работе, Юнфинн? — спросила она, изучая ягоды в десертной чашке как раз столько времени, сколько потребовалось, чтобы испортить настроение.

— Я только задал тебе очень простой вопрос, — ответил он как можно спокойнее. — Ведь нетрудно ответить, помнишь ли ты такую фотографию или нет? Я ее очень хорошо помню. Она стояла на пианино. Маленький пухленький мальчик у мамы на коленях и тонкий светлый локон, прикрепленный к фотографии под стеклом.

— Ну, а если я помню эту фотографию?

— Тогда я бы попросил тебя принести ее мне на время.

— Как я тебе уже принесла эту металлическую штучку? Кстати, куда ты ее подевал?

— Отдал одному знакомому. Он должен кое-что выяснить. Завтра ты ее получишь.

— Будем надеяться.

— Да что с тобой, Анита? Это что, допрос? Я думал, что мы покончили с этой чепухой.

— Я тоже так думала.

— Ну и что?

— Зачем ты так стараешься раздобыть доказательства того, что Клаус Хаммерсенг мертв?

Она вдруг показалась ему подавленной и озабоченной и в то же время обиженной. Он никак не мог взять в толк почему.

— Ты что, думаешь, я не понимаю, зачем тебе нужна эта фотография? Ты вытащишь один волосок или два, сделаешь анализ ДНК и попробуешь найти доказательства того, что пытаешься доказать, а именно что мужчина в лесу — это Клаус.

— Ну, а если и так? Разве тебе это не кажется удивительным, что Клаус Хаммерсенг был убит в убогой избушке в двух милях от Хамара, где его родители погибли при неизвестных обстоятельствах в своей вилле на Сосновой горе? Ты что, и впрямь не видишь взаимосвязи?