— Нет, спасибо. Предпочитаю полагаться на объективность своего обоняния.

— А я нет! — воскликнула Киттен и, взяв щепотку, принялась набивать нос кокаином.

Казанова захохотал и пересыпал порошок из одной коробки в другую, поменьше. В это мгновение кто-то взял меня за руку. Я оглянулся и опять увидел Дженни.

— Слушай, Чарли, не хочешь потанцевать? Тебе не нравится эта музыка?

— Ух, ты! Чарли, это что, новое открытие?

Казанова вскочил с дивана и встал между нами, схватив одной рукой Дженни за плечо, а другой — меня за руку. Дженни оттолкнула его, но он опять в нее вцепился.

— Данте Казанова, — представился он.

— Очень рада, — отозвалась девушка и снова оттолкнула его. — Мне надо идти, — резко сообщила она.

Казанова широко улыбнулся:

— Ну а перед тем как ты уйдешь… как насчет хорошего траха в эту ночь?

Я ожидал, что Дженни тут же отвесит ему оплеуху, но она, прищурившись, выпалила: — Хорошего траха тебе в эту ночь! Киттен и Зули разразились веселым смехом. Но Казанова нахмурился. Было видно, что он недоволен, но все же приличия ради заставил себя улыбнуться. Дженни тоже улыбнулась и пошла прочь. Я догнал ее, и мы стали танцевать. Но я уже так устал к тому времени, что двигался автоматически, как в полусне.

К тому времени, когда мы прибыли в Париж, я уже привык и к новому поясному времени и к своим обязанностям, в которые входила необходимость разрешать множество нелепых проблем, успокаивать истерические выпады девушек, ограждать их от всех сортов маньяков, торговцев наркотиками, сводников и сутенеров, а также от чрезмерного злоупотребления ночными развлечениями, пагубно сказывающимися на их дневной работоспособности. Во многих отношениях я бы гораздо лучше чувствовал себя, если бы смог потратить большую часть времени не на эти бдения, а на тренажерный зал и здоровый сон, но Роттвейлер требовала выполнения ее поручений очень жестко и не соглашалась уступить даже толику из моего рабочего времени. «Не своди с них глаз, Чарли, в этом городе все становятся немного помешанными!»

Вообще-то она говорила правду. Даже те из супер- моделей, что отличались наиболее трезвым умом и прагматическими устремлениями, впадали в коллективную эйфорию. Сьюзан умудрилась пропустить двенадцать часов, положенных ей для работы. Оказывается, она все это время ходила по магазинам. Киттен регулярно опаздывала на все мероприятия, и заказчики жаловались, что «она ходит как сонная муха». Но иного и быть не могло, вот она не спала все ночи напролет, порхая по вечеринкам. Зули время от времени устраивала мне беспочвенные истерики. То ей хотелось «кадиллак» вместо «мерседеса», то она требовала другой номер в отеле, то другую косметику. А как только ее Принц прибыл в Париж, разыскать Зули в нужное время стало просто невозможно. Только Кара по-прежнему придерживалась железной дисциплины, но однажды и она позвонила мне в полночь и сообщила, что не будет принимать участие в шоу Миллинера.

— Но ты должна! — возразил я.

— Я не пойду.

— Почему?

— Потому что эта коллекция не в моем стиле.

Кара повесила трубку, не считая нужным вдаваться в объяснения.

Мне пришлось немедленно оповестить о неприятности ее величество Мисс Роттвейлер, и она тут же велела явиться к ней в номер в «Хилтоне» вместе с завтраком на подносе.

— У нее контракт. В чем проблема?

— Не знаю. Она сказала, что коллекция не в ее стиле.

— Миллинер готов сделать ее миллионершей!

Она начала длинную речь о черной неблагодарности супермоделей, о том, что Жан Ив Миллинер не только величайший из современных дизайнеров, но и необычайно щедрый по отношению к моделям и готов заплатить Каре миллион за то, чтобы она представляла его коллекцию джинсов, белья и духов. Не забыла упомянуть, что Каре не стоит забывать, что это она, Роттвейлер, сделала ее звездой.

— Все ею восторгаются как вежливой и воспитанной девушкой! Ах, милая Кара!

Роттвейлер мерила шагами номер. Она останавливалась в этом отеле уже в течение многих лет. Наверное, пышный персидский ковер на полу хранил отпечатки ее ступней, оставленные в былые приезды.

— Ты знаешь, она курит. Скрывает это от публики. Курит тайно. Это она прикидывается пай-девочкой, примерной и безупречной… — Ее гнев достиг апогея. — И не сомневаюсь, что она носит мех дома! Уверяет, будто вегетарианка, а сама заказывает обеды в «Макдоналдсе»!

Роттвейлер внезапно умолкла и остановилась посреди комнаты, красная как рак.

Меня порой пугал резко вспыхивающий румянец на ее щеках, поскольку он свидетельствовал о сильном нарушении давления в периоды вспышек ее негативных эмоций, но страшнее всего то, что лицо ее сохраняло при этом бесстрастное, даже холодное и презрительное выражение.

— Открой окно! — приказала она мне, ткнув пальцем в сторону занавесок.

Я, как всегда, немедленно кинулся выполнять распоряжение и, распахнув окно, отошел, уступая ей место на свежем воздухе. Роттвейлер постояла, тяжело дыша, и наконец, постепенно стала приходить в себя, становясь из пунцовой, сначала, розовой, а затем нормальной.

Подойдя к столику эпохи Людовика XVI, она выдвинула кресло и, опустившись в него, закурила сигарету.

— Знаешь, Чарли… — она обращалась ко мне по имени чаще всего в те минуты, когда ей хотелось пофилософствовать, — я ее понимаю. Она все время работала на Жана Ива. Сделала карьеру благодаря ему. Теперь она решила взбунтоваться против отца. Хочет чего-то нового.

— Что вы имеете в виду? — Я немало удивился ее выводам.

— Видишь ли, работа на показах вгоняет девушек в депрессию, когда они чувствуют, что начинают стареть. Я знаю, это трудно понять, потому что им платят большие деньги. Но возможно, они не хотят выходить на подиум вместе с теми… с зомби… в них есть оскорбительная механистичность…

— Может, ее не устраивает музыкальное сопровождение…

— Не знаю, — покачала она головой, — не знаю. Что ты сказал им?

— Ничего. Я с ними не связывался. Они сказали, что Кара до сих пор не позвонила уточнить насчет своего выхода…

— О'кей, — откликнулась Роттвейлер, я протянул зажигалку ко второй ее сигарете. — Пошли Каре большой букет белых лилий и открытку «Я обожаю тебя» с подписью «Жан Ив». Пошли Жану Иву букет орхидей и открытку «Я обожаю тебя. Кара». Позвони Миллинеру и скажи, что Кара больна, но надеется, завтра с ней все будет в порядке. Завтра позвони ему и скажи, что она чувствует себя лучше и надеется принять участие в шоу.

— Вы думаете, она все же приедет?

— Конечно, — процедила она сквозь зубы, — дай мне выпить.

Я кинулся готовить ей коктейль.

Как ни странно, тактика Роттвейлер себя оправдала. Все сработало. Кара, похоже, устроила историю с отказом от шоу лишь ради того, чтобы набить себе цену. Роттвейлер ненавидела посещать показы, но на шоу Миллинера явилась. Я сидел рядом с ней в первом ряду. Когда в финале Кара и дизайнер появились вместе на подиуме, я помог Ротти подняться, и она аплодировала им, улыбаясь. Но когда я посмотрел на нее, то услышал:

— Чертова сучка!

Она все еще пребывала в крайнем раздражении из- за выходки Кары.

«Мейджор» могло сделать какое-нибудь шоу по случаю. Ему вполне по силам организовать такое событие. Но агентство было настолько известным и влиятельным в мире моды и занимало настолько прочное положение, что могло позволить себе не вкладывать средства в подобные рекламные ходы. К тому же у Роттвейлер и без того уходило много времени и энергии на то, чтобы заставить девушек работать без сбоев и не нарушать условия контрактов.

Она делала все возможное для того, чтобы ни одно шоу с участием наших моделей не было сорвано, поскольку такая дисциплинированность гораздо больше способствовала хорошей репутации агентства, чем устроение собственных сценических демонстраций. Мисс Ротти умела убедить девушек работать, она мастерски улаживала конфликты между ними и дизайнерами. Но если нужно, не гнушалась и крепких выражений. Браниться и манипулировать самолюбием других она умела.