Слезы бежали ручьями, слезы ярости, придававшие сил. Стивен понимал, что глупо злить Эйвери, но ему уже было наплевать. Он вцепился в руку Эйвери, чтобы ослабить хватку. Тот остервенело хлестнул его свободной ладонью, но Стивен продолжал биться, пытаясь оторвать узел боли от своей головы. Вдруг вспомнились зеленые шторы в гостиной, за которыми они с Дэйви прятались от Франкенштейна. Да, он попробовал дружить с Франкенштейном и проиграл, и теперь затылок горит от боли, а сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и нет уже никаких сил терпеть. Казалось, ужас, разорвавшийся внутри, вытеснил сердце куда-то к горлу.

Стивен замолотил руками в воздухе и задел нанесенную сыном Мэйсона Дингла рану. Эйвери вскрикнул и на одну благословенную секунду отпустил волосы мальчика. От неожиданности Стивен упал ничком.

Следующий удар выбил из него и остатки воздуха, и весь воинственный пыл.

Стивен лежал, оглушенный, уткнувшись лицом в холодный вереск. Спустя какое-то время он почувствовал, что его тело, безвольное, как у дохлой рыбины, переворачивают на спину.

Эйвери пытался стащить с него джинсы.

В желудок хлынула чернота, Стивен приподнялся, и его вырвало.

На долю секунды наступила тишина, Стивен успел заметить полупереваренный помидор на рукаве Эйвери, в следующий миг убийца с отвращением отскочил, стряхивая рвоту, обтираясь своим зеленым свитером.

— Ах ты, гаденыш! Да я тебя сейчас придушу!

Но Стивен уже бежал. Он рванул еще до того, как осознал, что стоит на ногах. Он бежал, не разбирая дороги, по мокрому вереску, спотыкаясь о корни и кочки. Где же тропа? Стивен наудачу свернул вправо и безоглядно помчался по бездорожью. Он не слышал ничего, кроме слабого свистящего звука, который, как он вскоре осознал, вырывался из стиснутого ужасом горла мальчишки, убегающего от собственной смерти.

Оглянувшись, он обнаружил, что Эйвери совсем близко. Убийца нашел тропу, и ему было легче. Он двигался быстрее. Стивен бежать быстрее не мог — во всяком случае, не по розоватым душистым зарослям.

Стивен снова вильнул вбок — вдруг вывернет на тропу, — но лишь зря потерял мгновения. Эйвери приблизился еще на несколько футов. Тропа! Окажись на тропе, он бы оторвался! Точно! Стивен резко свернул и побежал вверх по холму, к тропе, но поскользнулся и вернулся к прежнему направлению.

Эйвери оставалось преодолеть футов двадцать, когда Стивен влетел в полосу тумана — такого плотного, что он чуть не притормозил. Но мгновенное колебание осталось в прошлом, и он очертя голову кинулся в белую завесу.

За спиной раздавалась ругань Эйвери, казалось, крики приближаются, впрочем, точно не определишь, все тонуло в тумане.

Внезапно наступила тишина.

Стивен остановился, дыша тяжело, с присвистом, и покрутился на месте, до боли напрягая слух. Тихо.

Надо бежать дальше. Но вдруг Стивен понял, что напрасно остановился. Несясь как угорелый, он знал, что бежит от Эйвери, а теперь утратил всякое ощущение направления. Со всех сторон вереск, под ногами лишь трава да утесник. С ужасом сознавая, что не понимает, куда бежать, Стивен слушал, как бьется сердце, стараясь дыханием не выдать себя.

Неожиданно послышался тихий — странно знакомый — скрип. Он повернулся. Затем удар. Стивен отшатнулся.

И это было ошибкой.

Голова резко качнулась назад, Стивен потерял опору и упал. Что-то мягкое обхватило его за шею. Удар коленом по ребрам — и вот Эйвери уже сидит на нем, оскалив зубы, смотрит узкими мерцающими глазами прямо ему в лицо.

Что-то мягкое сжало шею сильнее. Стивен понял, что его душат рукавом светло-зеленого свитера. Уловил запах рвоты.

Он не мог дышать. Голова готова была взорваться, легкие пылали. Воздуха!

Он взглянул в глаза Эйвери, находившиеся совсем близко, в каких-то нескольких дюймах. «Пожалуйста», — хотел он произнести, но губы лишь беззвучно шевельнулись. Стивен забился, пытаясь сбросить с себя убийцу, но сил хватило лишь на то, чтобы обхватить Эйвери руками, точно добрые друзья затеяли шутливую потасовку.

— Пожа… — снова попытался Стивен.

Бесполезно.

Значит, это конец.

Но конец все не наступал, а боль вытеснила страх.

Дяде Билли было так же больно. Дядя Билли смотрел в эти горящие глаза и чувствовал эту же боль. Дядя Билли не оставил никакого ключа к разгадке, и он тоже не оставит — подумал Стивен издалека. Он ведь и понятия не имел, что этот день станет последним. Не для того он надевал свою лучшую футболку.

Грудь болела адски, кровь затопила глаза, лицо убийцы расплывалось за туманной бордовой завесой.

Пожалуйста.

Стивен не знал, о чем молит — о жизни или о смерти.

Он был согласен и с тем и с другим.

И тьма накрыла его черной ледяной волной.

Дышать и бежать, дышать и бежать.

Плато победило.

Корни спутывались и переплетались, мокрый вереск сек лицо, утесник хлестал и колол. Грязь липла и скользила.

Туман окутывал густой белой вуалью. Саваном. Холодил веки, забивался в нос, затыкал разверстый рот, поглаживал влажными пальцами, то накатывая воспоминанием о летних днях на морском берегу, то предвещая смерть.

Но главное было — дышать и бежать. Дышать и бежать.

Зная зачем.

Стивен услышал голоса и осознал, что снова может дышать. Он не ловил воздух ртом, ничего такого, просто вздохнул с присвистом, выбираясь к жизни из смерти. Он смотрел в полосатое розовое небо и не понимал, что случилось с Эйвери. Вяло скользнула мысль, что надо бы встать и бежать дальше, но голова была как свинцовая, а ноги непонятной тяжестью прижимало к земле.

Эйвери мог в любой момент вернуться и снова начать душить, но Стивен был настолько слаб, что это его уже не волновало.

Свитер, обмотанный вокруг шеи, казался теперь уютным и теплым. Стивена покачивало, как на волнах.

Голоса послышались снова — близко, но не слишком. Не прямо над головой. Отрывистые мужские голоса, такими отдают приказы в полицейских сериалах, когда происходит что-то важное. Стивену лень было вслушиваться, но хотелось узнать — почему они не разговаривают рядом с ним? Они что, думают, он уже умер? Может, он и вправду умер?

Но вряд ли тогда мокрый утесник так колол бы спину… Ладно, о смерти он подумает как-нибудь потом. Сейчас он слишком устал.

— Стивен.

Это было поважнее.

Стивен скосил глаза вправо и увидел, как мать наклоняется над ним в своем старом купальном халате.

«Мам», — попробовал он позвать, но губы двигались все так же беззвучно. Мать держала его правую руку в своей, и Стивену показалось, что ему снова пять лет. Как Дэйви. От этой мысли он улыбнулся бы, но не было сил.

Вдруг слева, у самого уха, раздалось жужжание. Стивен с трудом повернул голову и застыл. Прямо перед глазами медленно крутились вездеходные колеса с металлическими спицами. С них что-то капало. Не вода.

Это настолько выбивалось из контекста, что требовало выяснения. Медленно, еле превозмогая боль, Стивен продолжил поворачивать голову. Рядом с колесом оказался коричневый домашний тапок и торчащая из него крепкая лодыжка.

Возле него в зарослях вереска лежала бабушка. Между ними валялась ее хозяйственная тележка.

Летти гладила его по щекам, все остальные были заняты бабушкой. Это над ней звучали голоса. Кто-то бормотал что-то ей в лицо и прижимался губами к ее губам, точно целовал ее у всех на виду; другой вытянутыми руками ритмично нажимал ей на грудь; третий укрывал ей ноги своим свитером.

Четвертый — отец Льюиса — просто стоял рядом и глядел в одну точку, до того бледный, что веснушки казались почти черными.

Позади всех, едва различимый в тумане, маячил Льюис.

Друг не смотрел на Стивена. Взгляд его, полный ужаса, метался от ног Стивена к отцовскому лицу. Стивен, испугавшись, приподнял голову: что, если у него больше нет ног?

Ноги были на месте. Но картину, которую запечатлел его взор за те две секунды, Стивен не мог забыть потом, как ни старался.