изобилием этого пира, -

вот так и мы поведем далее рассказ о чашах.

Конец Книги десятой

(459) 1. Ну что ж, с чего начнем повествование? -

это, друг мой Тимократ, слова комедиографа Кефисодора [Kock.I.802]. Так вот, привлеченные обещанными чашами собрались мы в урочный час и стали рассаживаться. Тут-то, не дожидаясь общего разговора, первым заговорил Ульпиан: "На пирах Адраста, любезные мои, самые лучшие мужи угощались только сидя! Это Полиид [первым], совершая жертвоприношение, заставил своего попутчика Петеоя, (460) улечься на траву, наломал зеленых веток вместо столика и положил на них кусок его жертвенного мяса. Но когда Автолик, пришел "в плодоносную землю Итаки" [Од.ХIХ.398], то он сидел там за столом, как в те времена все пирующие, - это видно из того, что новорожденного Одиссея, по слову Поэта [Од.ХIХ.400]:

Новорожденного сына у дочери милой нашел он.

И лишь окончил он есть, на колена ему положила

Это дитя Эвриклея, -

то есть положила на колена, а не поставила возле коленей] Но не будем [b] тратить время, а уляжемся сами, и пусть Плутарх, поведет для нас обещанный рассказ о чашах, а потом выпьет из этих полных чаш за наше здоровье.

2. Слово "чаши" (ποτήρια), насколько я знаю, впервые употребил в своих "Ямбах" поэт Семонид Аморгский [PLG.4 frag.26, Diehl frag.23]:

Забрал он чаши, на столе стоявшие... -

и сочинитель "Алкмеониды", когда говорит [frag.ер.76]:

Уложив мертвеца на широком

Низкоустроенном ложе, обильные им предоставил

Яства и чаши, а также венки, чтобы главы украсить.

Имя свое чаши (ποτήρια) получили от слова "питье" (πόσις) равно как и слово "сосуд" ('έκπωμα), употребляемое аттическими писателями, [c] которые говорят υ̉δροποτει̃ν (пить воду) и οι̉νοποτει̃ν (пить вино), - как во "Всадниках" у Аристофана [198]:

Только лишь клювом захватит из кожи орел цепконогий

Дурня дракона, сосущего кровь (αι̉ματοπώτην)...

У Аристофана же и сказано [124]:

Бакид частенько к кубку (τω̃ ποτηρίω) обращается.

И у Ферекрата в "Тирании" [Kock.I. 187]:

А такая чарка стоит целой тысячи других (ποτηριών).

И Анакреонт говорит [PLG.4 frag.97]:

Винопийцем (οι̉νοπότης) меня сделали.

Это последнее выражение есть и у Поэта - в форме οι̉νοποτάζων (винопийствующий) [Ил.ХХ.84]. А Сапфо во второй книге говорит [d] [PLG.4 frag.67; Diehl frag.55а]:

Много чаш (ποτήρια) без числа

И слоновая кость.

И Алкей [PLG.4 frag.52; Diehl frag.34]:

Ты ль, подсев к Диномену,

цедишь вино из кубка (ποτήριον).

А в анфейской области, что в Ахайе, почитается Деметра-Чашеносительница (ποτηριοφόρος), как о том рассказывает во второй книге "Ахейской истории" Автократ [FHG.IV.346].

3. Но прежде чем мы приступим к перечислению чаш, надо бы вам подумать и еще над одним вопросом. Вот ведь эти чаши во множестве стоят на киликейоне {1} - именно так называют эту стойку для посуды Аристофан в "Земледельцах" [Коск.I.418]:

{1 ...стоят на киликейоне... — От η̉ κύλιξ «чаша, кубок, бокал».}

[e] Как киликейон, полотном завешенный.

Есть это слово и у Анаксандрида в "Медовом лотосе" [Kock.II. 145], и у Эвбула в "Леде" [Kock.II. 185]:

Как если б совершая возлияние,

Всю перебил посуду в киликейоне.

И в "Арфистке" [Kock.II. 145]:

Киликейоны

Придумал он для нас.

И в "Семеле", или "Дионисе" [Kock.II. 197]:

Гермес, сын Майи каменный, моленьями

Он добела начищен в киликейоне.

А у Кратина Младшего в "Хироне" [Kock.II.291]:

[f] После долгих лет

Из вражьих стран вернулся я на родину,

Но не нашел ни земляков, ни родичей

И где же прописался? В киликейоне]

Он - Зевс Хранитель {2} мой, земляк и свойственник;

{2 ...Зевс Хранитель... — Алтарь Зевса Геркейского (Оградного) хранителя дома, стоял во дворе. Пьяный опирается на него для поддержки.}

Ему плачу я все, что полагается.

4. Так вот, говорю я, надо бы подумать: а были ли у древних большие чаши? В самом деле, ученик Аристотеля Дикеарх Мессенский в (461) своей книге "Об Алкее" утверждает [FHG.II.247], что они пили только из малых чаш и только сильно разбавленное вино. Точно так же и Хамелеонт Гераклейский в книге "Об опьянении" говорит, насколько я помню, так [frag.32 Koepke]: "Не приходится удивляться, что люди, обладающие властью и богатством, всему предпочитают это самое пьянство: удовольствий, более приятных и легче доступных, у них нет, вот и [b] ищут они утехи в вине. Поэтому у князей вошло в обычай питье большими чашами. Эллины в древности такого не знали, это повелось лишь с недавних пор под влиянием варваров: они, не имея никакого воспитания, бросаются пить без меры и ищут снеди побольше да побогаче. По всей Элладе ни на картинах, ни в [преданиях] старинных времен не найдем мы огромных чаш, кроме как в руках у героев-полубогов: ведь только для героев назначались чаши, называемые ритонами. {3} Иным это даже кажется странным, если не объяснить, что это из-за быстроты, с какой проявляется божественная сила. Ведь люди воображают героев [с] сварливыми и драчливыми, при этом ночью больше, чем днем; и вот, чтобы показать, что они бывают такими не по природе своей, а под влиянием вина, живописцы и представляют их пьющими вино из огромных чаш. Так вот, по-моему, хорошо было сказано: "большая чаша - что серебряный колодец"". Судя по этим словам, Хамелеонт забыл, что [d] кубок (κισσύβιον), который Одиссей у Гомера подает киклопу [Од.IX.346; 481e] был совсем не маленький, иначе опьянение не одолело бы огромного киклопа, после того как он осушил его всего лишь трижды. Стало быть, даже тогда чаши бывали очень большими, если не считать, что виновата была крепость вина, о которой прямо говорит сам Гомер, {4} или непривычность киклопа, который питался больше молоком. Впрочем, может быть, этот сосуд, коли он большой, был варварского происхождения, из добычи, взятой у киконов. Что же тогда сказать о кубке Нестора, поднять который даже юноша мог лишь с трудом, [e] "но легко поднимал его старец пилосский" [Ил.XI.637]? Об этом тоже нам расскажет Плутарх, а теперь пора занять места на ложах".

{3 ...чаши, называемые ритонами... — Большие рога для питья вина; данная ремарка восходит к Феофрасту; см. 497е.}

{4 ...крепость вина, о которой прямо говорит сам Гомер... — См. Од.IX.209, где говорится, что к одной части этого вина подмешивалось двадцать частей воды.}

[Предварительная речь о чашах]

5. Мы улеглись, и Плутарх начал: "По слову Пратина Флиунтского [PLG.4 и Diehl frag.3],

Не пахотную землю вспахивая,

но целину исследуя,

приступаю я к своей чашной речи {5} (κυλικηγορει̃ν), хоть родом я не из чашеградцев {6} (κυλίκρανος), над которыми Гермипп потешается в "Ямбах" [Коск.I.246]:

{5 ...приступаю я к своей чашнойречи... — См. ниже, 480b.}

{6 ...из чашеградцев... — От слова «килик»; ср. «киликейон» выше, 460е.}

В каменистую пустыню чашеградцев я пришел;

Град увидел Гераклею замечательной красы.

Это та Гераклея, говорит Никандр Фиатирский, которая расположена [f] у подножья Эты; а жители ее зовутся киликранами (чашеградцами) от имени лидийца Килика, который ходил в походы с Гераклом. О киликра-нах упоминает и Скифин Теосский в своей "Истории" [FHG.IV.491]: {7} "Эврита с сыном, которые требовали дани с эвбейцев, Геракл захватил и убил. Истребил он и киликранов, живших разбоем, а на этом месте (462) основал город Гераклею, называемую ныне Трахинскою". А Полемон в первой книге "Посланий к Адею и Антигону" пишет так [frag.56 Preller]: "В Гераклее, что при Эте и Трахине, часть жителей - афаманты, а другая часть - киликраны, пришедшие с Гераклом из Лидии; от них и пошло название. Но гераклейцы не дали им своего гражданства, считая их чужеродным племенем. Киликранами же они называются, потому что носят на плече знак чаши (κύλιξ)". 6. Известно мне и то, что Гелланик в "Именах народов" [FHG.I.57, J.1.124] пишет про некоторых ливийских [b] нумидийцев, что всего добра у них - чаша (κύλιξ), нож и кувшин, и что жилища у них из асфоделей, маленькие, но все-таки дающие тень, и они их возят за собой повсюду. Есть также и в Иллирии местечко Чаши (Киликес), многим известное, а близ него могила Кадма и Гармонии, как о том пишет Филарх в двадцать второй книге "Истории" [FHG.I.345; J.2 А 172]. А Полемон в книге "О Морихе" [frag.75 Preller] говорит, что в Сиракузах на дальнем мысу острова, за городскою стеной, близ святилища Геи Олимпийской есть жертвенник, с которого всякий отплывающий [c] корабль берет на борт чашу (κύλιξ) и везут ее до тех пор, пока не исчезнет из виду щит на храме сиракузской Афины; тогда они бросают глиняную чашу в море, {8} положив в нее цветы, медовые соты, большие куски ладана и некоторые другие благовония.