Любой желающий убедиться в этом найдет в отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге несколько описей книжного собрания Петра Федоровича, составленных Штелиным. Начиная с рукописи «Оригинальный каталог библиотеки по инженерному и военному делу великого князя Петра Федоровича», содержащей 36 листов и датированной 1743 годом, в каталог вошли 829 описаний книг, распределенных по форматам.

Его книжное собрание формировалось разными путями. С одной стороны, за счет книг, собиравшихся в Петербурге после переезда сюда гольштейнского принца и наследника российского престола; с другой стороны, за счет доставленной сюда из Киля библиотеки его отца. Это собрание книг прибыло по распоряжению наследника в 1746 году и было завершено описанием 5 октября того же года [11, № 69 и след.]. До сих пор библиотека Петра Федоровича по-настоящему не изучена. Это касается не только общего анализа сохранившихся описей, но и выявления экземпляров книг, которые держал в руках владелец библиотеки. Ведь на них могли сохраниться его подчеркивания, пометы и другие следы чтения, дающие дополнительные материалы к пониманию внутреннего духовного мира владельца. Это, конечно, дело будущего. Но уже теперь предварительные исследования состава книжного собрания Петра III позволяют прийти к некоторым выводам. Наиболее полно здесь были представлены книги по военному делу, по истории и искусству, а также художественная литература, от сочинений античных писателей до произведений авторов XVII — середины XVIII века на французском, немецком, итальянском, английском и некоторых других европейских языках. В их числе находилось и первое французское собрание сочинений Вольтера. Многие экземпляры этой библиотеки оцениваются как «подлинные книжные редкости» [122, с. 163]. Из изданий на русском языке выявлено лишь одно — вышедший в начале 1729 года первый (и оказавшийся единственным) выпуск петербургского научного журнала «Краткое описание комментариев Академии наук». Исключение Петр Федорович делал только для книг на латинском языке. Он рассказывал Штелину, что еще в Киле возненавидел своего учителя латинского языка и это чувство перенес на латинские книги. «Он так ненавидел латынь, — писал Штелин, — что в 1746 году, когда была привезена из Киля в Петербург герцогская библиотека, он, поручая ее моему смотрению, приказал мне, чтоб я для этой библиотеки велел сделать красивые шкафы и поставил их в особенных комнатах дворца, но все латинские книги взял бы себе или девал куда хотел. Будучи императором, Петр III имел также отвращение к латыни» [197, с. 71].

Примечательно, что Петр Федорович не ограничился лишь получением родовой библиотеки, но и следил за ее дальнейшим пополнением. «Как только, — вспоминал Штелин, — выходил каталог новых книг, он его прочитывал и отмечал для себя множество книг, которые составили порядочную библиотеку» [197, с. 71, 110]. Вскоре по вступлении на престол он назначил Я. Я. Штелина своим библиотекарем, поручив ему составить план размещения в новопостроенном Зимнем дворце книжного собрания и выделив для этого «ежегодную сумму в несколько тысяч рублей».

…Мир духовных интересов любого человека не обязательно лежит на поверхности. О нем не так просто узнать, в него порой трудно войти. Ибо живет он не в словах, а тем более рассчитанных на аудиторию декларациях, а в чем-то ином, сокровенном, что не так-то легко бывает определить словесно. Вспомним проникновенные строки Федора Тютчева:

По счастью, в случае с Петром Федоровичем происходит нечто обратное. Круг его человеческих, личных чувств и переживаний не весь исчез, не ушел в небытие вместе с ним. Еще при жизни великого князя он получил материализацию, предметное закрепление. Оно сохранилось и сегодня. Оно рядом с нами. Оно обозримо, имеет точно определенное место, время и название. Это петербургский пригород — Ораниенбаум.

Почти сразу же по прибытии в столицу тогда еще Карла Петера его тетка озаботилась подбором придворного штата будущего наследника престола. Уже 1 (12) марта 1742 года английский дипломат К. Вейч сообщал в Лондон: «Новая императрица составила двор для юного герцога Гольштейнского, назначила его гвардии поручиком» [164, т. 91, с. 448]. В следующем году она подарила — теперь уже Петру Федоровичу — Ораниенбаум, расположенный на побережье Финского залива, чуть западнее Петергофа, своего излюбленного летнего местопребывания.

Что же увидел ее юный племянник, впервые приехавший в отныне принадлежавшую ему летнюю резиденцию? Перед ним предстала живописная местность, поросшая густым лесом, чередовавшимся с оврагами и небольшими холмами, покрытыми зеленой травой и яркими пятнами полевых цветов. Причудливо извиваясь среди этого буйства природы, несла в залив чистейшие ключевые воды речка Кароста. И как бы по бегу ее течения местность понижалась, частью круто обрываясь к заливу. А вдоль по течению вновь мог видеть Петр Федорович поросшую деревьями, кустарником и травой равнину, уходившую к морю, где, казалось совсем близко, виднелся Кронштадт. Но берег залива был и маняще близок, и неприступен: равнина вскоре переходила в зыбкое болото, покрытое тростниковыми зарослями. А наверху, на доисторической кромке доисторического берега некогда бушевавшего древнего моря, возвышался дворец, окнами смотревший на открывавшуюся ширь Балтики. Двухэтажный, с западной и восточной стороны продолженный дугообразными крыльями, уравновешивавшимися изящными павильонами, этот дворец напоминал некое гигантское существо, которое обеими руками, сжатыми в кулаки, обозначало себя хозяином всего, что было внутри и вокруг: регулярного сада с фонтанами, гротами, скульптурами, оранжереей; парадного двора с конюшнями и другими подсобными строениями, находившегося с южной, обращенной к лесу, стороны дворца; домов служителей, стоявших к востоку от дворца, в низине небольшого каскада запруженной речки Каросты. А на равнине, внизу, ориентированная точно на центр дворцового фасада, виднелась каменная пристань канала, стрелой почти с версту уходившего к морю. Все это открылось перед юношей, который приехал сюда 7 мая 1743 года из Петергофа вместе с Елизаветой Петровной, чтобы совершить первое в своей жизни плавание из Ораниенбаума в Кронштадт. И не только совершить, но и описать его в том сочинении, о котором сказано выше.

Трудно утверждать, что новый хозяин этих мест смог при первом посещении как следует их разглядеть. Но вот что не могло ему не броситься в глаза: не блеск и великолепие, а заброшенность и неустроенность отмечали то, что некогда принадлежало Меншикову. Ибо он, хозяин Ораниенбаума, впал в 1727 году в немилость и был сослан Петром II в далекий Березов, где через два года и скончался. Задуманные им работы не были доведены до конца и остановились. А начались они вскоре после того, как в 1710 году Петр I подарил эти земли своему любимцу.

Уже год спустя начали возводить центральный корпус дворца, после некоторого перерыва строительство в 1716 году продолжилось. Одновременно сооружались дугообразные крылья, завершившиеся двумя павильонами, разбивался сад. С восточной стороны дворца были сооружены палаты для Петра I, который обычно останавливался здесь на пути из Кронштадта. А для удобства сообщения с морем, кажется около 1719 года, начали рыть канал, большая часть которого проходила по заболоченной и мелководной прибрежной полосе. Берега его укрепляли сваями и дамбами, обкладывали камнем, украшали дерном. Это сложное гидротехническое сооружение с самого начала мыслилось неотъемлемой частью общего архитектурного комплекса Ораниенбаумского дворца — его разработка в разное время была связана с именами И. Г. Шеделя, А. Шлютера, М. Фонтана [71, с. 405–424; 109, с. 17–20].