Как Шазо, Банье, писатель, открытый Арагоном, — это тип шевалье Франсуазы.
Они вместе съездили в Нью-Йорк, неожиданно нагрянули к Глории Свансон, звезде немого кино, показавшей им гимнастику, которую она делает каждое утро, чтобы сохранить фигуру. Восхищавшаяся всегда артистами кино и театра [343]Франсуаза Саган испытывала особенную нежность к несравненной в «Федре» Мари Бэль, которая находилась часто во власти жестоких обстоятельств. В Экомовиле в ее честь была названа аллея, что вызывало у нее такую же гордость, как розетка ордена Почетного легиона.
С Мари Франсуазу познакомила экс-манекенщица Беттина у знаменитого парикмахера района Сент-Онорэ. Все старались говорить громко, чтобы перекричать шум сушилок. «Из-под колпака она с видом древней владычицы громовым голосом, саму себя не слыша, провозгласила, что она сама не смогла бы написать пьесу для своего театра “Жимназ”», — рассказывает Франсуаза. Романистка, очарованная этим невероятным существом, «вамп-гаврошем» «Комеди франсэз», как ее удачно назвал Жак Шарон в своих мемуарах, обещала рукопись.
Произведение было названо «Иногда скрипки». Название апеллировало к реплике: «Остерегайся, Шарлотта, скрипки иногда опустошают…» Шарлотта, героиня пьесы, которая любит голую правду, деньги, драгоценности, комфорт, поддастся наивному шарму Леопольда, которого она хотела обобрать, — очевидно, что эта роль очень подходила Мари Бэль. Эльза Триоле [344], которой пьеса очень понравилась, скажет о главной исполнительнице: «Мари Бэль— Шарлотта, женщина с головой, обладающая крепким цинизмом и здоровьем животного; электрические разряды между ней и Леопольдом — Пьером Ванеком пересекают пределы рампы…» [345]В своем «Блокноте» Франсуа Мориак больше пишет об авторе:
«Я понятия не имею, что меня так трогает в этой молодой женщине, даже в не самом лучшем из того, что она написала, даже в худшем, в данном случае не это важно. Я прекрасно понимаю, что это. То, как она показывает зло, знание, которым о нем обладает и о котором она свидетельствует» [346].
Но эти похвалы исключительно редки. В основном критика сурова, и английская пресса после показа пьесы в «Пикадилли» в Лондоне ничем не выбивается из общего ряда. После триумфа «Замка в Швеции» Франсуаза могла позволить себе неудачу, надо было только это преодолеть, пережить. Она делала это каждый раз весело.
Чтобы проиллюстрировать провал или успех генеральной репетиции, Франсуаза вспоминает истории с казино. Например такую. Дело было в Англии. Доступ во французские казино ей был запрещен, но это не мешало ей посещать заграничные. В Лондоне, в зале «Крокфорд’с клоб» Франсуаза вдруг почувствовала тот болезненный укол, который мгновенно сковывает вас ужасом. Она только что потеряла сто двадцать миллионов сантимов, не отдавая себе в этом отчета, возбужденная атмосферой и, как всегда, превышая свои платежные возможности:
«Чтобы выплатить это, мне пришлось бы работать два года. Я рискнула всем. И что же! К концу вечера мой долг составлял не более пятидесяти ливров».
Огни рампы
С первой пьесы Франсуаза Саган проявилась как автор, заставляющий вспомнить Федо, Мюссе, Мариво [347], Тургеневе или Порто-Риш [348]. В самом деле, в «Замке в Швеции» ей удалось воспроизвести тот необыкновенный стиль, в котором написан роман «Здравствуй, грусть!», и поведать об играх и жестокостях юности. Никто другой, кроме Саган, не мог бы так неподражаемо изобразить страсти в соответствии с лучшими приемами буржуазного театра.
Она начала писать пьесу на мельнице в Кудре в феврале 1957 года, за несколько недель до происшедшего с ней несчастья. Только что был закончен роман «Через месяц, через год…». По поводу выхода книги она набросала несколько утешительных реплик, чтобы развлечь своих друзей, находившихся в подавленном состоянии. Замысел «Замка в Швеции» родился зимой 1954 года. Вместе с Флоранс Мальро и Бернаром Франком она гостила в Буже у Франсуа Мишеля, в Монтаплане. Дом был темный, просторный, высокий и располагался в отдалении от других построек. Он напоминал бункер.
Однажды вечером Бернар Франк рассказал, как один ловелас в результате определенных обстоятельств стал робким и трусливым любовником. «Это меня потрясло», — говорит Франсуаза Саган, которая тремя годами позднее создала образ Фредерика, милого и самодовольного молодого человека, который никак не может поладить со своими странными приятелями, живущими в затерянном в снегах замке.
Выдержки из предварительной версии первого акта «Замка» появились в «Кайе де Сэзон», журнале Жака Бренне, который финансировал Клод Пердриэль и который перешел потом к Жюйару. «Неизданный текст попал ко мне благодаря тесно связанному с Пердриэлем [349]Бернару Франку. Чтобы представить журнал в провинции, я организовал турне, как для театральной труппы. Первым этапом был Руан, где в недействующей церкви состоялась презентация.
Благодаря рекламе, сделанной Франсуазой Саган, которая прочитала манифест в честь “Кайе де Сэзон”, приходило много людей. В программе участвовал также певец Жан-Клод Дарнал, но потом, без Франсуазы, наши представления не имели большого успеха».
В октябре 1959 года Андре Барсак [350]наткнулся случайно на журнал и прочел этот набросок комедии, который ему сразу понравился. Франсуаза не закончила бы пьесу [351], если бы не настояния директора театра «Ателье», который ее впоследствии поставил. Надо заметить, что драматический автор родился благодаря замечательной постановке, в которой Клод Риш и Франсуаза Брион в ролях Себастьяна и Элеоноры, брата и сестры, равно как и Филипп Нуаре в роли Гюго, мужа Элеоноры, явились такими, какими представляла их Франсуаза.
«Я с восхищением смотрела на этих актеров — они меня знать не знали, ничем не были мне обязаны, однако покорно подчинялись прихотям моего воображения, и за одно это я испытываю к ним безмерную благодарность…» [352]
Во время передачи Жерома Гарсэна «Почтовый ящик», посвященной Франсуазе Саган, актер и драматург Клод Риш поделился своими приятными воспоминаниями о репетициях «Замка в Швеции»: «Франсуаза приходила в зал. Она очень веселилась. Я не всегда понимал, что она говорит. Потом мы вместе шли чего-нибудь выпить». «Это, — добавляет он, — пьеса с немного жестоким романтизмом, забавно, но мне очень понравилось в ней играть».
В той же телевизионной передаче Жак Франсуа, который играл роль баронета Генри-Джеймса Честерфилда в пьесе «Лошади и фантазии», поставленной в «Жимназ» вместе с «Занозой» в качестве дополнения к программе, выразил свое восхищение эллиптическим стилем автора: «Я не люблю слишком активную фиксацию подробностей. Такая форма письма создает близость к вам зрителей». Философия Генри-Джеймса просматривается в высказываниях, подобных этому:
«Мы не воображаем себя кем-то, знаете, на самом деле мы представляем, что любим. Испытываем любовь. Мы хотим холода, если что-то не в порядке с отоплением, но невозможно испытывать боль, если сердце уже ею переполнено. Это называется эксперимент».
«Все, что нас в жизни умиротворяет, не нравясь нам в действительности, отвратительным образом нас притягивает с коварством змеи. Эти лужайки ядовиты и одновременно красивы. Мы отдаем себе отчет, что достичь полной свободы можно, только освободившись от себя самого. И что не нужно испытывать ничего, кроме страсти, потому что с ней совершенно нет покоя…»