Очнувшись, Франсуаза не смогла вспомнить аварию. Когда ей рассказали, что случилось, первой реакцией было: «Я никого не убила? Кто пострадал? Флоранс была в машине?» С отцом она старалась шутить: «Ты меня предупреждал, что у меня будут неприятности с “гордини”. Видишь, пап, оказалось с “астон мартин”».
В это воскресенье на дорогах Франции погибло 8 человек, 33 были ранены. Шеф жандармерии Корбея скрупулезно подсчитал, что «астон мартин» проехал по канаве двадцать три метра, затем подпрыгнул и приземлился еще через три метра шестьдесят два сантиметра. Его заключение: «Это банальная авария». Ничем не выделялись из общего ряда и те, в результате которых погибли романист Жан-Рене Гугенэн и Роже Нимье, и та, что погубила Альбера Камю 4 января 1960 года. От этой банальности к горлу подкатывает ком. Бедная маленькая Франсуаза Саган, уцелевшая в этот уик-энд, познала самое мучительное испытание в своей жизни.
«Франсуаза терпела мучения с замечательным мужеством, — говорит Анабелла Бюффе. — Но после пережитого она изменилась. Наркотические средства, которые ей пришлось применить, чтобы облегчить страдания, сделали ее сознание более уязвимым». Во многом причиной ее физического перевоплощения стало испытание одиночеством.
«Когда очень плохо, — говорит романистка, — мы всегда одиноки. Даже люди, которые любят вас очень сильно, ничего не могут для вас сделать. Этот несчастный случай научил меня по крайней мере одному: в определенный момент я почувствовала, что я абсолютно одна на свете».
Свою первую прогулку после выздоровления она совершила в сквере Ларошфуко, недалеко от квартиры на улице Бак, которую ей оставил Алан Бернгейм, уехавший в Соединенные Штаты. Она спустилась с третьего этажа, опираясь на руку друга, и с трудом нашла в себе силы идти, преодолев боль. Но какой это был прогресс по сравнению с днем, когда она поднялась с постели! Она никогда не предполагала, что ее тело может отказаться ей повиноваться. Всем своим существом она двигается к стулу, однако ноги не слушаются ее. Франсуаза падает и в одну секунду осознает тщетность своих притязаний. Необыкновенная молодость и феноменальный успех — ничто не предвещало несчастья, как она себе могла бы его представить. Упав у подножия кровати, молодая романистка внезапно почувствовала эфемерность счастья, или, точнее, неуязвимости, ощущение которой она себе создала.
Чтобы окончательно поправиться, она уехала в гости к Рене Меру, принадлежавшему к деловому миру. Он одолжил ей свой дом в Боваллоне, в заливе Сен-Тропе. Ее сопровождала Анабелла. Подруга была внимательна и преданна. Иногда ей приходилось вставать ночью, чтобы положить компресс на ноги Франсуазе, которую часами мучили невыносимые боли. «Она тушила окурки о голую пятку, чтобы показать мне, насколько потеряла чувствительность», — рассказывает журналистка Марлиз Шеффер. Когда романистке замечают, что ей очень повезло, что она выкрутилась, в ответ она говорит об обездвиженной жизни, к которой она оказалась приговорена, и цитирует Шамфора [213]: «Господи, избавь меня от физических мучений, я согласна терпеть духовные».
Летом 1957 года друзья едут на юг навестить ее. Они берут билеты на поезд, она собирается встретить их на вокзале Сен-Рафаэль. Приезжает Жан Фор. «Я привез теннисную ракетку, — говорит он. — Мы с Франсуазой играли на частном корте возле дома каждый день. Скорее всего, ей удалось выжить благодаря ее хорошей спортивной форме. Врачи были в этом убеждены».
Журналистка из «Экспресс» Мадлена Шапсаль беседовала с ней в начале сентября. Встреча [214]состоялась по случаю выхода в свет романа «Через месяц, через год», изданного тиражом в двести тысяч экземпляров. На вопрос: «Что вас привлекает в жизни?» — она ответила: «То, что стоит муки жить. Это литература. Люди, которых мы любим, которые нам нравятся… физическая общность между мной и внешним миром».
Роман был посвящен Ги Шеллеру, который провел десять дней в Боваллоне перед сафари в Кении. Она называла его «мой самый большой друг». В редакциях и на городских обедах ходили слухи об их свадьбе. «Мама первая удивилась бы, если бы прочла в газетах ложную новость о моем замужестве. Нет ни роз, ни фаты…» — говорит она Иву Сальгю, спросившему ее об этом по телефону [215].
Опровержения Франсуазы Саган никого не обманули, тем более что Ги Шеллер дал подтверждение из Кении. Он не отказывается от своего обещания, но не хочет менять своих привычек. Стать «Господином Франсуазой Саган» не в его духе, и отлично, что она никогда не станет мадам Ги Шеллер, супругой делового человека, даже если речь идет о парижанине до кончиков ногтей и мужчине, с которого можно писать героя романа. Но жребий был брошен. Слухи о свадьбе подтвердились в момент выхода «Через месяц, через год», что обрадовало Рене Жюйара. Ничего лучше нельзя было и желать при выходе книги в свет, хоть помолвка и обсуждалась уже несколько месяцев.
За неделю до свадебной церемонии в мэрии Батиньоль, которая должна была объединить столь разные судьбы, они на короткое время расстались. В основном из-за Франсуазы: она нуждалась в том, чтобы отдалиться прежде, чем произнести свое «да» официально, перед служащим мэрии семнадцатого округа и услышать в ответ изысканное: «Мадам, я надеюсь, что теперь вы загадочно улыбнетесь и скажете ни на месяц и ни на год: “Прощай, грусть”».
Вместе с братом Жаком она колесит по Италии и вечером звонит из каждого города, где они останавливаются, своему будущему мужу. Связь плохая, голос на другом конце провода едва слышен, она уже выпила три или четыре коктейля. Ги Шеллер начинает беспокоиться о Франсуазе, которая едва различимо бормочет в трубку, что все хорошо и что она скоро приедет. «Мы ехали поездом до Неаполя, — говорит Жак Куарэ. — Нас охватила какая-то эйфория. Я заставил ее поклясться, что она больше не будет играть в карты, а сам пообещал отказаться от автомобильных гонок. Мы были очень счастливы и не хотели возвращаться».
«В день свадьбы, — добавляет он, — у меня в кармане лежала виза Венесуэлы, я собирался уехать туда жить».
Забавно, что накануне церемонии Франсуаза Саган звонила сестре и нескольким друзьям и говорила, что, подумав, решила не выходить за Ги и уезжает с братом. «Все были потрясены, — вспоминает Франсуаза. — Но никто мне не сказал: “Это шутка”. Мне поверили».
Согласно желанию обоих свадьбу отпраздновали в очень узком кругу. Некоторую нервозность придавало присутствие двухсот фотографов, которых пропускали в мэрию маленькими группками… Они пренебрегли обычаем и отказались рассыпать зерно. Журналисты усердно ходили за ними по пятам днем и ночью с той секунды, когда о предстоящей свадьбе было объявлено официально. Такова плата за известность. Ги Шеллера, который вел довольно спокойную жизнь, собственные фотографии на первых страницах газет скорее шокировали.
Подобная показуха была не во вкусе Ги Шеллера, однако присутствие журналиста Пьера Лазарева, ожидавшего сенсации, кажется, утверждало обратное. Отнюдь не вступая в сговор с дьяволом, респектабельный директор издательства «Ашетт», в обязанности которого входило поддержание отношений с издательством «Галлимар», таким образом выражал лишь дружеское расположение к могущественному директору «Франс-суар». Поскольку последний симпатизировал Франсуазе и, собственно, именно у него в кабинете она познакомилась с Шеллером, его присутствие в числе очень немногих гостей было естественно. В сопровождении свидетелей, брата Жака со стороны Франсуазы и издателя Гастона Галлимара [216]со стороны Ги Шеллера молодожены, еле слышно пробормотав «да», выходят из мэрии без колец, потому что попросту забыли их купить. Еще более удивительно, что Ги не включил имена Пьера и Мари Куарэ и своей собственной матери в список приглашенных.
